Безумный барон – 3 - Виктор Гросов
— Что… это… было, барон? — хриплый, как скрежет гравия, голос воеводы резанул по ушам. Его взгляд был устремлен не на обелиск, а на меня, будто я не просто свидетель, а режиссер-постановщик всего этого безобразия.
— Трейлер к апокалипсису, воевода, — я попытался подняться, однако ватные ноги отказались сотрудничать, заставив опереться на меч. — Краткое содержание предыдущих серий. Похоже, мы вляпались не в разборки баронов, а в семейную ссору вселенского масштаба.
Ратмир поморщился, будто съел лимон. Мои аналогии до него, как обычно, не дошли. Качнув своей квадратной башкой, он попытался уложить увиденное в привычную картину мира, и, судя по заходившим под кожей желвакам, получалось так себе.
Зато до Елисея дошло. Даже слишком.
— Первоосновы… — До этого сидевший с видом побитого воробья, парень вдруг вскочил на ноги. В его обычно испуганных глазах теперь горел лихорадочный, почти безумный огонь. — Истинная Архитектура Мира! Это же полностью меняет все! Все учения Великих Магистров — лишь попытки слепца описать солнце! Они изучали следствие, а мы увидели причину!
Размахивая руками, как деревенский сумасшедший, он заметался по поляне и чуть не споткнулся о собственную мантию. Его ладони плясали, как у алкаша с похмелья, но не от страха — от чудовищного, всепоглощающего восторга. Для него это был не конец света, а, чтоб его, открытие Америки.
— Мы должны все зарисовать! Каждый символ! Каждую вибрацию! Магистр, вы понимаете, что это значит⁈ Это не волшба! Это… сам механизм Творения! Не то, как оно работает, а то, из чего оно сделано!
— Ага, — отозвался я. — Особенно та его часть, где все взрывается к чертовой матери. Уймись, Архимед, а то сейчас кондратий хватит.
Но Елисей меня уже не слышал. Рухнув на колени перед обелиском, он начал лихорадочно чертить на земле какие-то символы, бормоча под нос про «триединство энергии» и «принцип раскола». Трагедия ученого, чей мир только что рухнул, обернулась экстазом первооткрывателя. Фанатик, у которого крыша не просто поехала — она встала на место, только в совершенно другой вселенной.
А вот у Арины все было куда хуже.
Сжавшись в комок, Арина смотрела на свои собственные ладони. Не на меня, не на обелиск — на руки, из которых все еще сочился едва заметный, теплый золотистый свет. В ее взгляде плескалось не отчаяние или страх, а чистое, концентрированное отвращение, будто она смотрит на проявление какой-то гнусной, заразной болезни. Инстинктивная попытка сжать кулаки, «подавить» это сияние, вызвала лишь мелкую, нервную дрожь.
— Значит, это не свет… — ее тихий, почти шепот, оттого прозвучал еще более страшно. — Это не дар. Это… пожар. Такой же, как его голод. Просто один жжет, а другой — замораживает.
Подняв на меня глаза, она не плакала и не билась в истерике. В ее взгляде зияла глухая, выпотрошенная пустота. Вся ее гордость, вся ее вера в свою «светлую» миссию, в свое предназначение — все это только что рассыпалось в пыль. Она, наследница древнего рода, носительница «чистой жизни», оказалась таким же осколком, таким же багом в системе, как и я. Просто с другим знаком.
— Анализ психоэмоционального состояния группы, — прозвенел в моей голове холодный, синтетический голос Искры. — Объект «Ратмир»: системный сбой, вызванный перегрузкой данных, несовместимых с базовой прошивкой «честь и долг». Объект «Елисей»: переход в режим «эврика», характеризующийся повышенной, неконтролируемой ментальной активностью. Объект «Арина»: критическая ошибка в системе самоидентификации. Рекомендую ввести седативный препарат на основе экстракта валерианы. Эффективность для ее биологического вида не подтверждена, но вероятность положительного исхода — 67%. Интересно, сработает ли?
— Мне бы тоже не помешало, — мысленно огрызнулся я, глядя на этот парад разбитых судеб. — Ведро.
Ратмир наконец оторвал взгляд от своих сапог. Его лицо, всегда бывшее непроницаемым, как гранитная скала, теперь напоминало растрескавшийся камень. Посмотрев на мечущегося Елисея, на окаменевшую Арину, а потом на меня, он не выказал страха. Только тяжелую, свинцовую усталость солдата, который только что понял, что война, в которую он ввязался, не закончится никогда. И враг в ней — не просто люди в черном, а сами законы мироздания.
— И что теперь, барон? — прохрипел он. — Что мы будем делать со всем… этим?
Хороший вопрос, воевода. Я бы и сам хотел знать ответ. Отлично. Прекрасно. У меня в отряде теперь прагматик, у которого поехала крыша от осознания бессмысленности своего существования; фанатик, у которого она только что встала на место, превратив его в одержимого наукой маньяка; и принцесса, которая решила, что ее волшебная палочка все это время стреляла дерьмом.
— Хватит рефлексировать, туристы, — мой голос резанул по ушам, заставив их всех вздрогнуть. — Экскурсия продолжается. Подъем.
Первым, как и положено солдату, среагировал Ратмир. Скрипнув зубами, он с видимым усилием заставил себя подняться. Его мир, может, и рухнул, однако устав караульной службы, вбитый в башку годами, работал без сбоев. Он молча подал руку Арине, но та лишь качнула головой, поднимаясь сама. Ее взгляд скользнул по мне — холодный, отстраненный, будто она смотрела не на союзника, а на лабораторный образец, который только что показал крайне неприятные свойства.
— Куда идти? — проскрежетал Ратмир, и в его голосе не было вопроса, лишь требование определенности в этом хаосе.
— Туда, — я мотнул подбородком вглубь руин, туда, куда тянул меня внутренний, голодный компас. — Мой личный навигатор говорит, что самое интересное еще впереди.
Мы двинулись, и процессии страннее я в жизни не видел. Опираясь на меч, который теперь служил мне персональным счетчиком Гейгера, настойчиво щелкавшим в одном направлении, я шел впереди. Следом, стараясь не приближаться, семенил Елисей, бормоча под нос про «структурные аномалии». Замыкая шествие, двигались Ратмир и его люди, напряженно, как саперы по минному полю, ожидая подвоха от каждого камня. Арина же брела чуть поодаль, особняком, закутавшись в свой плащ, как в защитный кокон. Призрак, следующий за другим призраком.
Мы шли не по руинам города — мы шли по трупу. По мертвой, исполинской машине, чьи кости торчали из земли. Вместо улиц — широкие проспекты, вымощенные плитами из того же черного, маслянистого камня, местами растрескавшимися и ушедшими под землю. По бокам высились не дома, а гигантские, похожие на соты, структуры, уходящие в туманную хмарь. Не город — а материнская плата размером с Рязань, которую какой-то пьяный бог коротнул и бросил гнить.
— Похоже на
