Безумный барон – 3 - Виктор Гросов
— Это место… знакомое, — раздался в моей голове холодный, синтетический голос Искры. В нем не было ни любопытства, ни анализа. Только отголосок древней, почти забытой памяти. — Оно пахнет домом. И смертью.
Елисей, как завороженный, спешился и медленно пошел к стене.
— Елисей, стой! — рявкнул Ратмир, но парень его не слышал.
Подойдя вплотную, он замер, а потом с видимым усилием протянул руку и коснулся черной поверхности кончиками пальцев.
— Холодная… — прошептал он. — Как лед. Но не мертвая.
Зажмурившись, он направил на стену стандартное диагностическое заклинание — кристалл на его посохе вспыхнул тусклым светом. Свет коснулся стены и… погас. Просто исчез, будто его всосал пылесос.
— Нет отклика… — Елисей отшатнулся, его глаза широко распахнулись. — Нет магической структуры… нет… ничего! Она пустая!
— Ты не туда бьешь, — сказал я, и мой ровный, безэмоциональный голос заставил его вздрогнуть. Он обернулся, и в его глазах плескалась смесь ужаса и надежды. — Твое заклинание — это программный запрос. А у них тут, похоже, питание отключено. Ты ищешь скрипт, а надо искать рубильник.
Мы двинулись вдоль стены, и чем дальше, тем более жуткой становилась картина. Труп гигантского, непонятного механизма. Из земли, как ребра доисторического змея, торчали остатки чего-то, похожего на силовые кабели, толщиной с вековой дуб. В гигантских, похожих на соты, нишах в стене покоились огромные, мутные, как больное кошачье око, кристаллы. Все они были мертвы.
Елисей шел рядом, и его трясло. Не от страха — от чудовищного, невероятного открытия, которое только что перевернуло весь его мир с ног на голову.
— Это… это не магия, — наконец выдавил он из себя, и его голос дрогнул. Он повернулся к Ратмиру, который смотрел на него, как на полного психа. — Воевода, ты не понимаешь! Магия — это потоки, плетения, структуры! Однако это… это другое! Это механизм! Как водяная мельница, которая крутит жернова, только эта мельница крутила… саму реальность! А это, — он ткнул дрожащим пальцем в сторону потухшего кристалла, — не камень. Это источник питания! Батарейка!
Бедный парень. Вся его ученость, все «великое искусство» — он видел, как оно превращается в карго-культ, в попытки запустить компьютер с севшей батарейкой, оставшийся от цивилизации, которая строила целые виртуальные миры. Его мир рушился, и он смотрел на меня, как на единственного, кто может объяснить ему новые правила.
— Он прав, воевода, — сказал я, подходя к одному из кабелей и проводя рукой по его шершавой, окаменевшей поверхности. — Не замок. Машина. И она сломалась. Очень, очень давно.
Обведя взглядом этот город мертвых гигантов, я осознал со всей оглушительной ясностью: мы не просто нашли древние развалины. Мы нашли место преступления. Место, где произошла катастрофа такого масштаба, что она не просто разрушила город — она сломала саму операционную систему этого мира. И мы, как кучка дикарей с палками, сейчас стояли посреди обломков взорвавшегося ядерного реактора, пытаясь понять, почему здесь так странно светятся деревья.
Мы брели по этому кладбищу мертвых технологий, и гнетущая тишина давила на уши сильнее любого крика. Мои спутники, от Ратмира до последнего солдата, превратились в призраков, бредущих по руинам собственного мировоззрения. В их взглядах, скользящих по оплавленным стенам и разорванным кабелям, плескался пустой, выпотрошенный ужас — не перед монстром, а перед осознанием, что все их боги, все легенды, вся их история — лишь эхо давно сдохшей, непонятной цивилизации.
Единственным, кто сохранял подобие жизни, был Елисей. Он носился от одного артефакта к другому, как ребенок, попавший в магазин игрушек размером с город. Его страх утонул в лихорадочном, почти безумном любопытстве исследователя, отчаянно пытаясь нащупать хотя бы искорку знакомой магии, но каждый раз натыкаясь на глухую, мертвую стену.
Я же шел, ведомый не любопытством, а голодом. Моя Искра, мой внутренний компас, тянула меня вперед. Не к стенам, не к кристаллам — куда-то в центр. Я не видел цель, но чувствовал ее. Как волк чует запах крови за версту.
Выйдя на то, что когда-то, видимо, было центральной площадью, мы увидели его.
Он стоял посреди выжженной, растрескавшейся земли, как гвоздь, забитый в крышку гроба этого мира. Идеально ровный, четырехгранный, черный, как сама пустота. Высотой метров десять, он устремлялся в серое, туманное небо, и его грани были настолько гладкими, что казалось, они поглощают свет.
— Тишина… — раздался в моей голове голос Искры. Не синтетический, не подростковый. Тихий, почти шепот, полный отголосков древней, нечеловеческой боли. — Я помню эту тишину. Это… архив. Хранилище. Там… больно.
Все замерли. Даже Елисей уставился на обелиск с благоговейным ужасом. От него не веяло магией, зато веяло древностью. Такой, что сам воздух вокруг казался густым и тяжелым, как застывший янтарь.
— Не подходить! — рявкнул Ратмир, выставляя руку.
Елисей, забыв про страх, подбежал ближе, но остановился в десяти шагах, будто наткнувшись на невидимую стену. Его посох, до этого безжизненный, вдруг начал мелко дрожать, а кристалл на навершии замерцал тусклым, больным светом.
— Он… он гасит магию, — прошептал парень. — Высасывает.
Я же смотрел на символы, покрывавшие его поверхность. Не руны, не иероглифы — сложная, текучая вязь линий, похожих одновременно на микросхемы и на галактические туманности. Они были мертвы, но я чувствовал — они спят.
И я знал, как их разбудить.
Не говоря ни слова, игнорируя предостерегающий рык Ратмира, я пошел вперед. Мой меч вдруг ожил в руке. Черные, уродливые вены на клинке вспыхнули тусклым, иссиня-черным светом, пульсируя в такт чему-то, что исходило от обелиска. Мой внутренний зверь не рычал от предвкушения еды. Он… узнал.
— Михаил, стой! — крик Арины за спиной был полон тревоги. — В нем… нет ничего! Ни Жизни, ни Пустоты! Это… неправильно! Оно как зеркало, оно отразит твой голод и усилит его!
— Носитель… Осторожно, — прошелестел голос Искры. — Он спит. Но он помнит. Он помнит нас.
Подойдя вплотную, я протянул руку. Ту самую, в которой сжимал рукоять Искры.
Мои пальцы, сжимавшие холодный металл меча, коснулись ледяной, гладкой поверхности обелиска.
Мир в моей голове взорвался.
Не свет, не звук — шквал. Хаотичный, чудовищный шквал чужих, нечеловеческих эмоций. Боль. Отчаяние. Ярость. Надежда. Все это хлынуло в меня, транслируемое Искрой, которая впервые за тысячелетия подключилась к «родной» сети. Я закричал, но звука
