Князь поневоле. Регент - Илья Городчиков

Он вдруг резко встал, подошёл к окну. Его плечи слегка дрожали.

— Игорь Олегович, там ад. Настоящий ад. Улицы в трупах, река красная от крови. Я видел, как мародёры режут друг друга за мешок муки… А эти «императоры» в своих дворцах только и делают, что рассылают гонцов за подкреплениями. Долгорукие уже стягивают полки с северо-запада, Волконские — с Украины…

Я подошёл к карте на стене. Москва была лишь началом. Теперь война растечётся по всей империи, как чума.

— Что ещё? — спросил я, не оборачиваясь.

— Опричники раскололись. Часть перешла к Волконским, часть — к Трубецким. Остальные… — он сделал паузу, — остальные объявили, что будут «хранить закон» до последнего наследника. Они охраняют Кремль, вернее, то, что от него осталось.

Я резко обернулся:

— Они нашли тело императора?

— Нет. Но… — Соболев потянулся к своему мешку, достал свёрток в масляной ткани, — они нашли это.

Развернув ткань, он положил на стол обгоревший, но всё ещё узнаваемый предмет — императорскую печатку. Ту самую, две версии которой всегда носились братьями.

— Значит, династия пресеклась, — прошептал я.

Докладчик кивнул:

— Официально ещё нет. Но все понимают — Рюриковичей больше нет. Теперь только сила решит, кто сядет на трон.

Я подошёл к окну. За снежной пеленой угадывались огни Томска — спокойного, пока ещё не тронутого войной. Но эта война придёт и сюда. Обязательно придёт.

— Зубов!

Дверь мгновенно распахнулась.

— Собери совет. Командиров гарнизона, городского голову, всех купцов первой гильдии. И… — я взглянул на прибывшего с вестями мужчину, — приготовь почётный караул. Завтра мы проведём молебен по погибшему императору.

До утра уснуть не удалось. Ситуация развивалась слишком стремительно. Я ожидал, что если княжьи семьи и начнут грызню за власть, то не так быстро. Предполагалось, что они сначала подготовят тыл, а по факту случилось так, что большинство из них засели в Москве и сейчас топят столицу в кровавых ручьях, пытаясь подтянуть лояльные им войска из всех уголков страны. Вот только непонятно, что будет через несколько дней, когда к бойне подключатся окраины и хватит ли России для разрушительной гражданской войны.

С утра собор встретил нас ледяным молчанием. Высокие своды, обычно наполненные торжественным гулом молитв, теперь висели над головами, словно каменное небо перед грозой. Свечи горели ровно, почти не колеблясь в неподвижном воздухе, их свет дрожал на позолоте икон, но не мог рассеять мрак, сгустившийся в углах.

Я стоял в первом ряду, сжимая в руках поминальную свечу. Воск капал на пальцы, обжигая кожу, но я не замечал боли. Рядом, чуть позади, стоял Пётр. Мальчик был бледен, его тонкие пальцы судорожно сжимали складки парадного мундира. Ольга положила ему руку на плечо — жест скорее формальный, чем утешительный. Она понимала, что сегодня мы хороним не просто императора. Мы хоронили тысячелетнюю Россию.

Гроб стоял в центре храма. Пустой.

Тело Александра так и не нашли, но традиция требовала символического прощания. Чёрное сукно, расшитое золотыми двуглавыми орлами, скрывало пустоту, как скрывало правду о том, что осталось от династии.

— Господи, упокой душу раба Твоего благоверного императора Александра…

Голос священника, обычно звучный и властный, сейчас звучал надтреснуто, будто он сам не верил в то, что говорил.

Я опустил голову, но не молился. Вместо этого перед глазами вставали картины будущего:

Эшелоны с войсками, идущие на запад. Мои фабрики, дымящие день и ночь. Пётр на троне — мальчик, который никогда не имел и вряд ли когда-то получит реальную власть. Если не я, то другие власть имущие будут дёргать за нитки, проталкивая собственные интересы. Но была и другая картина:

Томск в огне. Опричники Волконских, вешающие моих людей на фонарных столбах. Ольга в чёрном вдовьем платье…

— Вечная память…

Хор подхватил, но голоса певчих дрожали. В толпе за спиной кто-то всхлипывал. Старый купец Громов, обычно непробиваемый, как сибирский дуб, стоял, уткнувшись лицом в платок. Даже казаки, выстроившиеся у стен с обнажёнными шашками, смотрели в пол.

За окнами собора ветер выл, как голодный зверь. Снег бил в витражи, оставляя на стёклах причудливые узоры, похожие на кровеносные сосуды.

— …и воцарится в доме его разделение…

Эти слова из Евангелия, обычно звучавшие абстрактно, теперь резали, как нож. Разделение. Оно уже здесь. В Москве брат идёт на брата, а завтра — кто знает? — может, и здесь, в Сибири, начнётся то же самое.

Я посмотрел на Петра. Мальчик не плакал, но его глаза были слишком взрослыми для одиннадцати лет. Он понимал. Возможно, даже больше, чем некоторые из стоявших здесь взрослых.

Кадило звякнуло. Служба подходила к концу.

Я сделал шаг вперёд, чтобы приложиться к кресту. В этот момент в дверях собора мелькнула фигура Зубова. Его лицо было напряжено. Он что-то шепнул на ухо подошедшему к нему офицеру, и тот быстро зашагал ко мне.

— Ваше сиятельство, — тихо сказал он, кланяясь, — только что прибыл гонец от полковника Сретенского. Его бронепоезда в двух перегонах от города. Он просит указаний.

Я кивнул, отходя к стене. Если поезда Сретенского рядом, значит скоро в Томске объявятся мои собственные «Туры». Пусть по сибирской глуши с таким оружием перемещаться сложно, но здесь никто не сможет ничего противопоставить такой стальной мощи. Конечно, если вовремя подвозить снабжение. Да и сам Сретенский был очень ценным приобретением. Такие умелые, готовые к действию военачальники были куда ценнее золота.

Уже через полтора часа бронепоезд Сретенского стоял на запасном пути, дымя чёрным угольным дымом. Второй состав вскоре уже должен будет подобраться к Томску. Я подошёл, опираясь на трость, и сразу узнал его — высокого, сутуловатого, с вечной сигаретой в углу рта. Он стоял на подножке броневагона, в потёртой кожанке, без знаков различия, но каждый мускул на его лице кричал о том, что передо мной не просто офицер, а человек, прошедший ад трёх войн.

— Игорь Олегович, — он спрыгнул на перрон и резко обнял меня, пахнущий порохом и машинным маслом. — Дожили, чёрт бы всё побрал.

Мы отошли в сторону, подальше от любопытных глаз. Сретенский закурил, щурясь на томские крыши.

— Помнишь, как под Дебреценом твои штурмовики вытащили мои танки из той венгерской трясины? — он хрипло рассмеялся. — Чёрт, а ведь могли и сгореть там все, если бы не твой приказ идти напролом…

Я кивнул. Тогда, в шестнадцатом, его броня увязла в осенней грязи, а