Роальд Даль - Мой дядюшка Освальд
— Он обязательно обратит на него внимание, — сказал я, — и сразу лишится рассудка.
18
Мы спустились вниз и сели в машину. Приехав на улицу Лоран-Пише, я остановил машину метрах в двадцати от дома номер восемь на другой стороне улицы. Это было большое каменное строение с черной парадной дверью.
— Удачи тебе, — пожелал я. — Он на втором этаже.
Ясмин вышла из машины.
— Банан немного мешает, — пожаловалась она.
— Теперь ты понимаешь, каково мужчинам, — ухмыльнулся я.
Она повернулась и направилась к дому, засунув руки в карманы брюк. Я видел, как она подергала за ручку. Дверь оказалась незаперта, и она вошла внутрь.
Я устроился поудобнее и приготовился ждать. Я, генерал, сделал все возможное для подготовки к сражению. Все остальное зависело от Ясмин, моего рядового. Она хорошо вооружена. У нее с собой двойная доза пузырчатого жука и длинная булавка со следами засохшей королевской крови, которую Ясмин наотрез отказалась смыть.
В Париже стоял теплый, пасмурный августовский вечер. Я поднял брезентовую крышу своего голубого «Ситроена-Торпедо», откинулся на сиденье, но слишком нервничал, чтобы сосредоточиться на книге. Просто сидел и смотрел на дом. Я видел широкие окна на втором этаже, где жил Марсель Пруст, и зеленые бархатные занавеси, отдернутые в стороны, но внутрь я заглянуть не мог. Ясмин сейчас там, вероятно, как раз в этой комнате, и, следуя моим инструкциям, должно быть, говорит: «Прошу прощения, месье, но я влюблен в ваше творчество. Я приехал из Англии только для того, чтобы засвидетельствовать почтение перед вашим величием. Пожалуйста, примите в подарок эту коробочку с конфетами… они такие вкусные… ничего, если я съем одну… а вот конфета для вас…»
Я ждал двадцать минут, тридцать минут, постоянно глядя на часы. Судя по тому, как Ясмин относилась к Марселю Прусту и к его сексуальной ориентации, никакой милой беседы, как в случае с Ренуаром и Моне, не предвидится. Я полагал, что визит будет коротким, очень бурным и, вероятно, весьма болезненным для великого писателя.
Насчет краткости визита я оказался прав. Через тридцать три минуты после того, как Ясмин вошла в дом, большая черная парадная дверь открылась, и появилась она.
Пока она шла ко мне, я искал следы беспорядка в ее одежде. Их не было. Шляпа сидела так же кокетливо, как и раньше, и вся она выглядела не менее свежей и элегантной, чем перед визитом.
Или все-таки нет? Вроде бы ее походка стала чуть более усталой? Точно. Кажется, она слишком осторожно переставляет свои великолепные длинные ноги? Бесспорно. Она вообще шла, как человек, который только что слез с велосипеда после долгой поездки в неудобном седле.
Теперь я немного успокоился. Мои наблюдения подтверждали, что мой бравый солдат побывал в жестокой схватке.
— Молодец, — похвалил я, когда она подошла к машине.
— Почему ты считаешь, что все прошло успешно?
Ну и зловредная штучка, эта наша Ясмин.
— Только не говори мне, что потерпела поражение. Она промолчала и, усевшись в машину, захлопнула дверцу.
— Я должен знать, Ясмин. Если товар у тебя, его нужно срочно доставить и положить на лед.
Разумеется, она была с добычей. Я погнал машину в гостиницу и сделал пятьдесят первосортных соломинок. Каждая соломинка, по моим подсчетам под микроскопом, содержала не меньше семидесяти пяти миллионов сперматозоидов. Я знаю, что это были сверхмощные соломинки, потому что в тот самый момент, когда я пишу эти строки, девятнадцать лет спустя после описываемых событий, мне доподлинно известно: по Франции бегают четырнадцать детей, отцом которых является Марсель Пруст, и только один я знаю, кто они такие. Это тайна, моя и их матерей. Мужьям ничего неизвестно. Матери хранят свою тайну. Господи, видели бы вы этих четырнадцать глупых, богатых, тщеславных, помешанных на литературе мамаш. Гордо глядя на своего прустовского отпрыска, каждая из них говорит себе, что произвела на свет великого писателя. И, конечно, ошибается. Все они ошибаются, ибо ни разу не случилось, чтобы великие писатели породили великих писателей. Иногда они порождают второстепенных писателей, но дальше этого дело не идет.
А вот великие художники, по моим наблюдениям, иногда все же производят на свет великих художников. Вспомните Тенирса, Брейгеля, Тьеполо или даже Писсаро. И в музыке тоже — к примеру, великий Иоганн-Себастьян обладал таким безграничным талантом, что просто не мог не передать хотя бы часть своим детям. А писатели — нет. Похоже на то, что великие писатели чаще всего произрастают на каменистой бесплодной почве. Все они — сыновья рудокопов, мясников или обедневших учителей. Однако эта простая истина никогда не помешает богатым снобствующим дамочкам желать ребенка от блестящего месье Пруста или необыкновенного мистера Джеймса Джойса. Во всяком случае, мое дело не в том, чтобы плодить гениев, а в том, чтобы делать деньги.
К девяти часам вечера я наполнил пятьдесят соломинок спермой Пруста и поместил их в жидкий азот. Ясмин уже приняла ванну, переоделась в элегантное женское платье, и я повез ее на ужин к «Максиму», чтобы отпраздновать наш успех. Она до сих пор еще ничего мне не рассказала.
Судя по записям в моем дневнике, в тот день мы начали с улиток. Была середина августа, и куропатки только что начали поступать из Йоркшира и Шотландии, где на них открылся охотничий сезон, поэтому мы заказали по куропатке, и я велел метрдотелю подать их нам непрожаренными, с кровью. К ним мы заказали бутылку «Вольнэ», одно из моих самых любимых бургундских вин.
— Итак, — сказал я, сделав заказ, — рассказывай.
— Тебе нужен подробный отчет?
— Доскональный.
На столе стояло блюдо с редиской, и Ясмин положила одну в рот и с хрустом разгрызла.
— У него на двери колокольчик, — начала рассказ Ясмин. — Я позвонила. Дверь открыла Селеста и злобно уставилась на меня. Ты бы видел эту Селесту, Освальд! Костлявая, остроносая, с щелочкой вместо рта. Маленькие темные глазки с неприкрытой враждебностью осмотрели меня с головы до ног. «Что вам нужно?» — буркнула она, и я выдала ей нашу легенду о том, что я приехал из Англии, чтобы вручить подарок знаменитому писателю, которого боготворю. «Месье Пруст работает», — отрезала Селеста и попыталась закрыть дверь. Я успела подставить ногу, распахнула дверь и вошла. «Я проделал весь этот путь не для того, чтобы стоять перед закрытой дверью, — возмутилась я, — Будьте любезны, сообщите вашему хозяину, что я хочу его видеть».
— Отлично, — восхищенно воскликнул я.
— Пришлось выкручиваться, — сказала Ясмин. — «Имя?» — рявкнула Селеста, испепеляя меня взглядом. «Мистер Боттомли, — представилась я, — из Лондона». По-моему, я выбрала удачное имя, ведь bottom по-английски зад.
— Вполне, — согласился я. — Она тебя объявила?
— О, да. И вот он выходит в холл, этот маленький, смешной, пучеглазый педик, все еще с пером в руке.
— И что потом?
— Я немедленно завела длинную речь, которой ты меня учил, начиная со слов «Прошу простить меня, месье…», но не успела я произнести и пяти слов, как он поднял руку и воскликнул: «Остановитесь! Я вас уже простил!» Он пялился на меня, словно никогда в жизни не встречал такого желанного, прекрасного и соблазнительного юношу. Впрочем, могу поспорить, что это действительно так.
— Он говорил по-английски или по-французски?
— И так, и так. Он довольно хорошо изъясняется на английском, примерно как я на французском, так что проблем не возникло.
— И он сразу на тебя запал?
— Он не мог глаз от меня отвести. «Спасибо, Селеста», — кивнул он, облизывая губы. Но Селесте все это не нравилось. Она почувствовала недоброе и стояла как вкопанная.
«Можешь идти, Селеста», — повысил он голос.
Но она никак не хотела уходить. «Вам что-нибудь еще нужно, месье Пруст?»
«Я хочу, чтобы меня оставили в покое», — рявкнул он, и служанка пулей вылетела из комнаты.
«Прошу вас, садитесь, месье Боттомли, — предложил он. — Могу я взять вашу шляпу? Должен извиниться за мою служанку, она чрезмерно опекает и защищает меня».
«От чего же она вас защищает, месье?»
Он улыбнулся, обнажив отвратительные редкие зубы.
«От вас», — нежно произнес он.
«Вот это да, — мысленно ужаснулась я, — сейчас меня начнут инвертировать». В тот момент, Освальд, я всерьез подумала о том, не стоит ли отказаться от пузырчатого жука. Он просто дрожал от похоти, и я чувствовала, что стоит мне нагнуться завязать шнурок, как он бросится на меня.
— Но ты от него все-таки не отказалась?
— Нет, я дала ему шоколадку.
— Почему?
— Потому что с ними гораздо легче справиться, когда они под воздействием порошка. Они не соображают тогда, что делают.
— Шоколадка подействовала?
— Она всегда действует, — ответила она. — Но в этой была двойная доза, поэтому она подействовала еще лучше.
