Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица - Андриенко Владимир Александрович
– Тогда и про крестьянку Аксинью Григорьеву и про мужа её Трофима Степанова ты знаешь? Он в лакеях при твоей барыне состоял.
– Знаю и Степана и женку евоную Аксюшу, – согласился эконом.
– А, знаешь ли, что донос в полиции имеется, что ту Аксинью барыня твоя убила? И донос составлен по наущению мужа её Трофима врачом Телегиным?
– Про то знаю.
– И что скажешь? Правда ли сие или навет злобный? Я те напомню, что было сие в год 1757-й от Рождества Христова.
–Та женка померла. То мне ведомо. Но вот отчего, то уж не упомню, барин. Да и сам посуди, сколь народу с тех пор померло? Рази упомнишь кто от чего помер? Одна женка при родах померла, иная в реке утопла, иная горячкой занемогла и от того померла, иную муж пришиб. Я же токмо записи в ревизиях пишу, что де оная крестьянка уже померла.
–А Лукьяна Михеева, истопника знаешь ли?
–Как не знать. Лукьяна знаю. Он долго при барыне состоял. Большой мастер по трубам печным. Лучшего и на Москве не сыскать.
–Так вот сей Михеев, да крепостные женки Аленка да Иринка видали как барыня твоя Аксинью Григорьеву избивала поленом. Они стало быть про то помнят, а ты нет?
–Много напраслины на Дарью Николаевну холопы наводят, барин, – стал божиться эконом. – Холопишки то народишко подлый в большинстве. Им волю дай, то они всех бар изведут напраслинами. А жонка Иринка, про которую, вы говорить изволили, и вовсе с нечистой силой зналась. Ведьма она и есть ведьма.
–И тебе доподлинно известно, что она ведьма?
–Сама каяться учала. Я это знаю хорошо. Ведь сколь коров она тогда извела, проклятая. Сколь скотины доброй пало. А коровушек то из самой Голландии привозили. И приплод они дали. А сколь денег на сие дело было изведено. Страсть. Кому как не мне, эконому, то знать, барин.
– Но у нас есть показания, что ту жонку Иринку барыня самолично пытала! Так сие?
–Да что ты говоришь, батюшка? – вскричал эконом. – Барыня николи никого не пытала. Лозиной стегала – то было. Но чтобы пытать то лжа. Побожиться на чем хош могу в том.
–Но слуга Трофим Степанов лично это подтвердил! И у нас есть его показания. Он жонку Ирину за руки держал, а барыня твоя ей лучиной волосья на голове жгла, вынуждая в колдовстве сознаться. Трофим с Васькой Антоновым держали жонку под руки. Разве не так все было?
– Нет не так, барин. То лжа и наговоры на барыню Дарью Николаевну. В том могу побожиться и клятву дать на святую церкву перекрестясь. Да и Степанов Трофимка заарестован за убивство Михеева истопника. Какой он свидетель?
Соколов и сам хорошо знал что ни Михеев ни Трофимов более ему показаний не дадут. Их вовремя убрали.
– А за что убил Степанов Михеева? Ведомо тебе то?
– Дак драка помеж ними завязалась, барин. Выпили они на кухнях у поварихи. Да Михеев и полез к бабе-то. А Трофимка взревновал и за нож схватился. Он давно к ней ночью захаживал для марьяжу любовного.
– Значит сие была обычная пьяная драка? Так?
– Отчего обычная? Спьяну они бы морды друг другу разбили и все тут. А тут из-за бабы все началось.
– Хорошо. Твои показания записаны, Савелий Марков. Но скажи мне еще одно, при тебе барыня твоя наказывала холопов плетьми? Сечь она приказывала кого-нибудь?
– Дак было такое дело и не раз. Оно как же без битья?
– Значит, били крестьян за различные нарушения и проступки на подворье у Салтыковой? Так?
–То было, но от батогов никто из крестьян не помирал.
–Не помирал! Иван Иванович, так и запиши. Но сама Дарья Николаевна при том присутствовала?
–Николи не присутствовала. Дарья Николавена не любит смотреть не наказания. Хотя, когда в имении господин Тютчев гостил, то и они бывали при порке холопей своих. Сам-то господин Тютчев до наказаний был большим охотником.
– Что? – Соколов был удивлен. – Капитан Тютчев, охотник до наказаний телесных? Сие ты хочешь сказать?
– Так точно, ваше благородие. Он и Дарью-то Николавну к тому приучал, в те поры когда в имение к ней часто ездил. Стоит, зубы скалит и приговаривает «Бей пуще!», «Бей пуще!».
***
Когда эконома отпустили Соколов сказал Иванцову:
– В показаниях, что со Степанова некогда сняли, иная причина убийства указана. Он утверждал, что с Михеевым поспорил не из-за бабы. А поспорил он с ним после разговора с надворным советником Михайловским. И убил Степанов Михеева именно после сего разговора.
– Получается, что эконом врет?
– Может и врет, а может и сам не знает, из-за чего они повздорили. Его могли в сие дело и не посвящать….
***
Допросы дворни в доме на Сретенке продолжались пять дней, и за сие время Соколовым было допрошено 94 человека…
4
Дом Салтыковой в подмосковном селе Троицкое: повальный обыск.
Надворный советник князь Цицианов.
Июнь 1764 года.
Князь Дмитрий Цицианов проводил повальный обыск в имении Салтыковой Троицкое.
Он перевернул все архивы, что там были, и посадил двух коллежских регистраторов за разбор писем и прочих бумах помещицы, что были найдены в имении. Сам он стал вести допросы дворовых и начал со старосты Романа Воекова.
В отличие от Соколова князь беседовал в подвалах под господским домом, где уже лет сто назад была оборудована пыточная комната. Впрочем, в том не было ничего удивительного. Тогда подобные были практически в каждом крупном дворянском имении.
Воекова поставили перед князем.
– Ты, значит, и есть тот самый Ромка Воеков? Староста села Троицкое? Так сие? – спросил Цицианов.
– Так, ваше благородие. Я староста Роман Воеков. Я барыней своей на сие место поставлен. И они мною довольны.
– Хорошо, что они тобою довольны. Вот и я бы хотел быть тобою доволен. А ежели нет, то придется пытку применить к тебе. Смотри как тут все уже подготовлено. Сам-то ты много раз человеков здесь мытарил. Пора и на своей шкуре испробовать, что сие значит – пытка, или же допрос с пристрастием.
– Дак я же простой слуга барыни своей! Мне что приказано, то я и делаю. От государя повелено нам холопам волю господ своих исполнять. Рази не так?
– Вон куда хватил! Государя помянул. Добро. Но разве государь велел тебе женку крепостную Ирину в сем подвале уморить? – голос Цицианова стал жестким. – Что об сем скажешь? Был у тебя на то приказ?
– То был мой грех, барин! – Воеков пал на колени. – То было, и в том виноват я. Каюсь.
– Иш ты! Кается он! Рассказывай как все было. И смотри, говори только правду. Ежели хоть раз солживишь я тебя на дыбу вздерну, и там станешь соловьем петь. Но калекой останешься все одно.
– Все скажу, как было, ваше благородие. Жонка Иринка была больно пригожа собою. И то её погубило. Красивая была стерва и кочевряжилась много. Ну, поиграли бы с ней! От бабы рази убудет? Мне Дивеиха, знахарка местная, зелье спроворила такое, чтобы, значит, не понесла Иринка-то от того блуда дитя. Я ведь про все подумал, значит. Я к ней и говорю так мол и так. Давай, говорю, поиграем маненько.
– Значит, ты хотел соблазнить девку? Так я тебя понял?
– Да каку девку, барин? Жонка Иринка была давно. Ежели я б у ней первым был то и дело было бы иное. А то ведь нет. Баба и есть баба. Для того её господь и спроворил.
–Ладно! Не станем говорить, кого и для чего господь создал. Про дело токуй. Она отказала тебе? Так я тебя понял? – строго спросил Цицианов.
–Так. Ни в какую. Заартачилась.
– И что ты сделал?
–Дак скотину потравил в барских стойлах и на жонку Иринку свернул все. Барыня велели её допросить но та вину не признала. И тогда барыня велела её на три дни в подвал посадить на чепь.
– На цепь? А она била крестьянку поленом? Волосы у ней жгла?
– Того не было, барин. Она велела только 20 плетей девке дать.
– Я же тебе сказал правду говорить! На дыбу захотел, мерзавец?!
– Дак я правду и говорю тебе, барин. Ваше благородие. Вот те крест истинный. Каюсь во всех грехах. Мой то грех.
– Но девка сильно избита была!
– Говорю же, мой грех был. Барыня велели её три дни и три ночи подержать в подвале, а опосля выпустить. Но я решил Иринку в подвале того…
