Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица - Андриенко Владимир Александрович
– Но и я провел опрос среди множества людей здесь в Москве и никто сие не подтверждает. Посмотри на мои листы, князь.
Соколов достал из шкафа ворох своих листов. Князь ничего смотреть не стал и вскочил со своего места:
– Не могу тебя понять, Степан Елисеевич. Ты что хочешь сим сказать? Моя работа в имении никуда не годится? Али я зря добывал сии свидетельства? Дак зачем ты меня туда посылал тогда?
– Да ты не кипятись, князь. Не хочу я плохого сказать. Но разобраться стоит во всем прежде чем обвинения выдвигать.
– Да сколько можно разбираться? От нас ждут результатов в Петербурге! Появился шанс все уладить и награду получить за работу нашу многотрудную, что уже не первый год ведем. Тебя из за сего дела едва жизни не лишили! Документы не раз хотели выкрасть. До архивов нас не допускали. Ты что все забыл, Степан? Да одно это уже доказательства.
– Ничего я не забыл, князь Дмитрий. Но не могу я вот так не посмотреть на странности сего дела. А странностей предостаточно.
– А ты, Иван Иванович, что скажешь? – Цицианов посмотрел на Иванцова. – Ты также дело закрыть не желаешь?
– Много неясностей, князь. Степан Елисеевич прав. Здесь много темных пятен. И свет на них пролить стоит.
–Вот повезло мне с помощниками! Вот повезло! Неделю там торчал. Не спал. Не ел! Думал, приеду, обрадую товарищей. А они вот как! Много странностей. Запутала дело наша Дарья Николаевна подкупами и взятками вот и появились странности.
– Да ты не кипятись, князь. Давай все просмотрим и затем уже решать будем. Не завтра доклад в столице делать. Давай все просмотрим тщательно, – примирительно положил ему руку на плечо Соколов.
– Да хрен с вами! Давайте разбирать! Но у меня свидетельств много! И самое главное, что крестьяне смела Троицкое за период с 1757 по 1762 годы подали на Салтыкову 37 жалоб! 37 раз они пытались довести до властей, что помещица их душегубица! И сие такоже мною зафиксировано! Все есть в сих листах. И в сих жалобах крепостные обвинили свою помещицу в смерти 75 человек!
– Большая работа тобой проделала, князь. Но нам все равно стоит отделить зерна от плевел. Все детали стоит сравнить и проверить со всем тщанием…
***
Они разбирали дела до глубокой ночи. Никто не поехал домой. Показания по поводу смерти жен Еромолая Ильина, того самого, что подал жалобу в руки Екатерине, весьма разнились.
У Цицианова получалось, что дворовая Салтыковой Катерина Семенова, в обязанность которой входило мытье полов, была за плохое выполнение своих обязанностей бита плетьми не один раз. И служанки видели, как не единожды барыня хватала из каминной стопки полено и била Семенову.
Но одним битьем все не ограничилось. После порки в тот день, помещица приказала загнать дворовую в пруд и держала её там более часа. От того Катерина Семенова померла.
Соколов имел показания, что никто не знает, от чего Катерина померла. В Москве никто про пруд и полено не говорил.
– И что скажешь, Степан? – торжествующе спросил князь. – Да твои свидетельства ни хрена не стоят! Что они по Семеновой у тебя показали? Сказано – не знают! А вот у меня в листах опросных прямо все сказано, как и почему оная крестьянка померла! По Катерине 15 показаний! Мало?
– Не мало. Но давай смотреть далее. По последней жене жалобщика Ильина показания весьма разняться. Вот посмотри! У тебя в опроснике сказано, что крестьянка Аксинья Яковлева была избита барыней при помощи полена. А вот мне сказали, что сам муж её, и наш жалобщик главный, собственноручно избил её, и от того она младенца скинула. А затем от того повесилась. Повесилась сама. От барыни же она получила лишь пять плетей и от того помереть не могла. И свидетельствует сие, крепостная Марфа Савельева!
– Но у меня имеются по сему поводу показания Михаила Мартынова и Петра Ульянова, такоже крепостных Салтыковой, и они ту сцену, когда девку барыня била наблюдали самолично!
– Самолично видели? – засомневался Соколов. – Но объяснили они, что делали в комнате, где барыня якобы била крепостную? Кто они такие и как попали туда, где было свершено преступление?
– Сие они пояснили, Степан Елисеевич, – горячился князь.
– Интересно как?
– Они состоят при имении в ранге лакейском! И Салтыкова их позвала, дабы они девку избитую отпоили вином и к причастию приготовили! Но Аксинья тогда в чувство не пришла и умерла без святого причастия. Вот сии листы!
Иванцов посмотрел на показания и сказал:
– Все у князя складно получается.
– Но отчего же тогда московские слуги такого не показывают? – спросил Соколов. – Почему в имении лакеи помнят сие, а те кто постоянно сопровождает барыню свою не помнят?
– Да на сей вопрос ответить проще простого, Степан, – произнес Цицианов. – Они боятся свою барыню. Не верят в то, что её осудят. Вот и лгут тебе. И их понять можно – они крепостные и во всем зависят от Салтыковой. И думают, а вдруг да барыньку завтрева выпустят?
–Может и так! – вынужден был согласиться Соколов. Ответ Цицианова звучал весьма разумно.
– Но ты слушай далее, Степан. Священник из Троицкого мною был допрошен. Тот самый, что некогда чиновнику Карпову так толком ничего и не поведал. Сказал, что за место свое боится.
– И что он тебе сказал, князь?
– Он подтвердил страшные увечья на тебе крестьянки Яковлевой. И сей священнослужитель до сих пор не верит, что Салтыкову осудят. Он говорит, что в имении Троицкое и в прежние времена такое случалось. Особливо при императрице Анне Ивановне.
– Но Дарья-то наша причем здесь? Она еще и не родилась тогда.
– Тогда не родилась. Но Салтыковы и тогда жестокость проявляли, – парировал Цицианов.
– Князь, но Дарья Николаевна урожденная Иванова. Салтыкова она только по мужу.
– Ну и что? Сие свидетельствует о её невиновности? Священник из Троицкого такоже показал, что слуга Салтычихи Ромка Иванов, бывший при барыньке лицом доверенным неоднократно крестьян по приказу Салтычихи прежестоко бил плетьми! И показания сего мужика имеются. И сего тебе мало, Степан Елисеевич?
– Чем дальше в лес, тем больше дров, – произнес Соколов. – Иван Иванович, достать из шкафа полуштоф волки гданской. Самое время мозги прочистить.
– То дело! – согласился с ним князь. – А то с ума сойти с вами можно. Мои показания из Троицкого против твоих. Одно противоречит другому.
Они выпили водки и откинулись на стульях. Цицианов закурил свою трубку.
– Дотошный ты, Степан! – произнес он. – Ох, и дотошный!
– В деле сыскном без сего никак нельзя. От нас судьбы человеков зависят. Но в сем деле меня еще и капитан Тютчев беспокоит. Кажется мне, что он мне солгал намеренно.
– Солгал? – спросил Иванцов. – Это когда?
– Да когда говорил о том как его в салтыковском доме пугали холопы «кровавой барыни». И такоже когда о жестокости Дарьи Николаевны мне говорил.
– Погоди, Степан. Но тогда получается, что она на него нападения не готовила? Тогда и сержант гвардии врет?
– Сержанта можно было и за деньги купить. Он за 10 рублев и не то мог показать. Гвардеец – кутила и пьяница. Так его Иван Иванович описал. Я бы особой веры такому не давал. Да и не в том дело, господа. Даже если она и готовила на него покушение из ревности. Что из того? Это совсем не подтверждает убийства ею многих своих крепостных. Про сего Тютчева стоит кое-что разузнать. И тогда все станет понятно.
– Но почему ты стал его на подозрении держать, Степан Елисеевич? – спросил князь. – Ранее ты ему вполне доверял. И дьяк Гусев тебе советовал к нему обратиться.
– До меня дошло, что сам Тютчев любит смотреть как людей плетьми наказывают. И от того он большое удовольствие получает. Я сии сведения проверил, и то подтвердилось, господа.
– А кто тебе про то поведал? – снова спросил князь.
– У меня имеются опросные листы от бывшего чиновника ведомства землеустроительного при губернаторе Силантия Сошкова, чиновника X класса. Ныне он в отставке. И живет здесь в Москве.
– И что он показал?
