Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица - Андриенко Владимир Александрович
– А вот извольте сами посмотреть, господа, – Соколов передал им бумагу.
«Капитан Тютчев весьма любил, когда при нем холопов наказывали батогами.
В году 1760-м я был вместе с ним в имении помещика Рощина Ивана Ивановича, подполковника в отставке, по делу о незаконном межевании лесов. Спор тот возник у Рощина с соседом его помещиком Федяшевым Семеном Ильичом, отставным корнетом гвардии.
Нами было выяснено, что межу незаконно провели по указанию, Федяшева его холопы. А капитан когда про то дознался приказал тех холопов, что врать ему посмели наказать примерно. И сам на то смотрел и приговаривал «бей пуще!» Он от того вида исполосованных спин в большую радость пришел».
– Что скажете на сие? – Соколов посмотрел на товарищей.
– А чего здесь говорить? – возразил Цицианов. – Мы не делом Тютчева занимаемся, а делом Салтыковой.
– Но сей человек показания давал на Дарью Николаевну и обвинял её в жестокосердии. А с чего ему её в этои винить, ежели он и сам такой? Кроме того, Тютчев был почти разорен. Я осведомлен о состоянии его дел. Его имение было заложено дважды. Но Тютчев недавно все долги заплатил.
– Но ты сам говорил, что ему 10 тысяч за помощь тебе незнакомец некий дал.
– Да. Оплачено Тютчевым было по закладным 10 тысяч рублей серебром. Но спустя неделю он проиграл в карты 2 тысячи рублей. И заплатил проигрыш золотом тут же. Откуда у него золото?
– Да мало ли? Ежели мы с тобой переключимся с Салтыковой на Тютчева, то вообще сие дело никогда не разберем.
– Дак я и не предлагаю сего, князь Дмитрий. Но доверять ему не могу.
2
В доме, где квартировал в Москве петербуржец сенатор Сабуров.
Иван Романович Сабуров спокойно попил с утра кофе и решил сего дня делами не заниматься. Стоило отдохнуть и насадиться покоем хоть пару дней.
Но к нему вбежала его жена и все испортила.
– Пьете кофе, дорогой муженек? – с издевкой спросила она.
– Пью, душенька. Дела идут кое-как. Хотя самого главного я не нашел. Но оно так просто не делается. Цицианов прибыл из Троицкого с таким видом, что скоро стоит ожидать окончания дела многотрудного. И тогда я в имении надолго задержаться смогу и найду то, что мне надобно.
– А вы знаете, что Соколов ни в грош не оценил все свидетельства привезенные Цициановым?
– Что значит не оценил?
– Сказал, все проверить следует.
– Кто?
– Коллежский секретарь Соколов!
– Цицианов надворный советник! Он из Петербурга прислан по повелению Сената! А кто такой этот Соколов? Как может он о работе старшего чиновника судить? Что ему не нравится? Они же добились повального обыска и все выяснили.
Госпожа Сабурова ответила мужу, что вчера вечером узнала от Ивана Иванцова:
– Соколов считает Салтыкову не настолько виновной в учиненных смертоубийствах. У него есть такие подозрения.
–Какие подозрения?
–О том, что наклепали холопы на барыню свою напраслину! Иными словами – подлог.
– Что?
– Подлог доказательств против помещицы Салтыковой!
– Тебе это сказал Иванцов?
– Он. Ты же мне приказал все докладывать тебе. Вот я и узнала все и сразу же прибыла к тебе, мой старичок.
– Черт бы его побрал этого Соколова! Этак он нам все дело развалит. А мне время нужно! Салтыкова не должна сюда вернуться и снова контроль над своим имуществом заполучить!
– Ты не нашел того что хотел найти?
– Нет! Ни бумаг, ни тайника! Ничего!
– Может плохо искал?
– Тебе нужно сделать одно дело, Вера. И не улыбайся. Я совершенно серьезно! Мне не нужно чтобы обвинения против Салтыковой рассыпались..
– И что я могу сделать?
– Ты многое можешь, Вера. Ты знаешь, что срок выплаты по закладным истек? Пока наши кредиторы не спешат. Они верят, что я все еще обладаю состоянием.
– А ваши поместья в Херсонской губернии? – спросила Сабурова.
– Пока они не знают, что там ничего нет.
– Как нет?
– Эти поместья лишь на бумаге и они вообще ничего не стоят. Ибо как можно отобрать у меня деревню, в которой нет ни одного дома. Там просто голая степь.
– Это не шутка, сударь?
– Какие шутки, Вера. Я отчаянном положении. И спасти меня могут салтыковские бумаги. Или тайник с кладом! Но в существовании последнего я сильно стал сомневаться.
– Что вы задумали? – серьезно спросила Вера.
– Есть у меня один документик. Вернее книга хозяйственная. Не хотел я давать ход сей книге, но видно придется.
– И что сие за книга?
– Сию книгу лично заполнял своей рукой эконом Салтыковой Савелий Марков. Я нашел её, но никому ничего не сказал. И книге Марков весьма скрупулезно записывал все расходы госпожи Салтыковой. И среди сих расходов суммы и подарки отданные чиновникам полицейского и сыскного ведомств. Спрашивается с чего это Салтыковой платить чиновникам?
– Сведения о взятках, за сокрытие улик и прекращение следственных дел! – вскричала Вера. – И вы ранее про сие молчали?
– Именно так, Вера! Именно так! Тогда время для сей книги не пришло. А сейчас ты и передашь её Иванцову! А он пусть передаст Соколову! Мало ему доказательств виновности Салтыковой? Пусть получит еще.
– Я должна сие передать? Но почему не вы? Вы с ним рядом работаете часто. Или он к вам более не ходит помогать?
– Если сие предам я, то Соколов станет подозревать, что сие подлог. А если ты скажешь, что выкрала книгу у меня из кабинета и скажешь, что муж продался за взятку и не желает обнародовать сей документ, то он им обязательно заинтересуется. Поняла?
– Может вы и правы, мой старичок. Сие может сработать как нужно.
– Я уже на верном пути, Вера. Найду тайник с бумагами – от всех долгов избавлюсь! И знаешь, кто вчера прислал мне письмо?
– Откуда же мне знать?
– Сам Никита Иванович Панин.
– А ему-то что от вас надобно? Неужели и он поверил в существование…
– Нет, нет, Вера. Ни во что он не поверил. Ему нужен документ совершенно иного свойства.
– Какого? И не делайте такое лицо, и не говорите, что мне не следует этого знать. Ведь вам может понадобиться моя помощь, не так ли?
– Панину надобен Манифест императора…
3
В Петербурге:
В личных покоя Никиты Ивановича Панина в Зимнем дворце.
В личных покоях Никиты Панина38 все было оформлено со вкусом. На полах были персидские ковры ярких расцветок, на стенах дорогие гобелены и картины мастеров из Италии и Франции. Золоченая изящная мебель была выписана хозяином из Испании всего месяц назад.
Панин сидел в этот ночной час не один. С ним рядом за столом были его брат генерал Петр Панин и гетман граф Кирилл Григорьевич Разумовский39.
– Надобно что-то предпринять, господа. Ибо ежели, документы будут найдены, то дело сие закончится для нас с вами плачевно, – подытожил Никита Иванович и внимательно посмотрел на своих собеседников. – Что скажете?
– А вы думаете, Никита Иванович, что их могут найти? – взял слово гетман. – Императрица уже коронована и нам бояться особенно нечего. Чего стоят Манифесты покойного императора Петра? Он уже умер.
– Удивляюсь я вам, граф, – не разделил оптимизма гетмана генерал Петр Панин. – Сейчас сей документ для нас не просто опасен. Вы хоть понимаете к каким последствиям сие привести может?
– Вы мне уже говорили о последствиях перед самым переворотом, когда Петра III свергали! Вы, Никита Иванович, тогда также мне толковали о том, как плохо будет, ежели я свой Измайловский полк к вам на подмогу не приведу. И я привел! И что? Гетманскую булаву у меня все равно хотят отнять! А вы обещали! Ежели посадим Катерину на трон, то булава гетмана Украины40 станет наследственной в роде Разумовских! А они гетманство ликвидируют.
– Да бог с ней с булавой и гетманством! Нынче ваша голова на кону, гетман! Вы знаете, что Манифест императора сие документ важности государственной. И есть люди, что его публикации хотят! И Манифест был написан еще тогда, когда император Петр III был повелителем империи. И законную силу он имеет. Да такоже тот второй, кто в Манифесте указан, еще жив и здравствует.
