Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица - Андриенко Владимир Александрович
– Служишь давно?
– Так точно. Давно. Уже почитай 15 лет.
– Значит в что в доме барыни твоей происходит и происходило знаешь?
– А как же! Знаю. Кому знать как не мне. Все на моих глаза было.
– Вот и хорошо, Тимофей. И я хочу знать, что в сем доме происходило. Я стану тебе вопросы задавать, а ты станешь отвечать мне правдиво и без лукавства. Понял ли?
– Понял, ваше благородие. Чего знать изволите?
– Скажи мне, Тимофей. Знал ли ты крепостного твоей барыни по имени Ермолай Ильин?
– Ермолайку? А то как же! Знал. Он при барыне в прежние годы состоял кучером.
– А женок его знал ли?
– И женок его знал. Они ведь при барыне состояли в услужении, – ответил лакей.
– Тогда скажи мне, правда ли здесь написана. Я стану тебе читать с листа, а ты станешь слушать. Пишет сие знакомый тебе Ермолайка. Готов ли слушать?
– Готов, – кивнул лакей.
– Тогда слушай со вниманием. «Моя женка Катерина Семенова, крепостная крестьянка, вышеозначенной помещицы зимой была загнана в пруд и простояла там под надзором дворни несколько часов и померзла». Было ли сие?
– Померзла? – переспросил лакей. – Про то мне ничего не известно. Что померла она, я знаю, но от чего уж не упомню, барин. Давно сие было.
– Хорошо. Слушай далее. «Затем после горького моего вдовства я оженился во второй раз и женка моя Федосья Артамонова, также крепостная помещицы Д.Н. Салтыковой провинилась перед барыней за плохое мытье полов в господских горницах. И сама помещицы била Федосью за то поленом до крови, а затем приказала поливать её крутым кипятком отчего кожа её вспузырилась и Федосья от того померла в лютых муках на второй день». Правда ли сие?
– Того такоже не могу знать, ваше благородие, – простодушно ответил Савин.
– Вот как? – удивился Соколов. – Но ежели ты лакеем состоишь при барыне, то стало быть всегда сопровождал её? И на Москву, и в имения? Так?
–Так, барин. То истина. Барыня меня всегда выделяла за расторопность и исполнительность. И завсегда с собой брала. Оно ведь как сейчас молодые то лакеи служат? Все сикось-накось у них. А я завсегда в аккуратности.
–Это понятно, что ты службу свою знаешь. Но почему тогда ты не знаешь, как умерли сии крестьянки? Ежели, ты постоянно в доме, то тебе такое должно быть известно. Скажи мне, как умерла крестьянка Федосья Артамонова?
–Того не могу знать.
– Ты не дурак ли, братец, часом?
–Никак нет, ваше благородие. Но того про что спрашиваете не упомню.
– Хорошо. Слушай далее. «Третья моя женка Аксинья Яковлева, такоже крепостная помещицы Д.Н. Салтыковой, была за такой же проступок (плохое мытье полов) зверски пытана кузнечными щипцами от чего померла. И довожу до сведения матушки государыни, что Аксинья в момент пыток была беременна. От боли она младенчика скинула и приказала помещица того младенца выкинуть на задний двор собакам». Что про сии слова скажешь?
– Про то такоже ничего не упомню, ваше благородие.
– Ах, вот оно что! Ничего стало быть не знаешь про то как померли жонки крепостного Ильина?
– Не помню, барин. Истин крест не помню.
–Добро. Но кто Ермолая Ильина в подвал посадил за бранные слова противу барыни? Не ты ли, лакей Савин? Было сие? Отвечай!
–То было, барин. Но за что его посадили, то мне не ведомо. Барыня приказали. А мое дело хопопье – исполнять.
– Хорошо. А как думаешь, почему Еромолай такую жалобу на барыню подал? Был ли он, по-твоему, честен и боялся ли бога? Мог ли навести напраслину на барыню? Ведь ты сказал, что знал Ермолая Ильина.
– Еромолайка был скандалист. Часто руки распускал и с другими слугами дрался. За то барыней был часто наказан. Секли его на конюшне. Мог и озлобиться на барыню.
– А с кем Еромолайка водил дружбу? Среди холопов в сем доме дружки у него были?
– Ни с кем он дружбы не водил, барин, окромя Савоськи Мартынова. Они опосля вместях с ним и сбегли от барыни. И до сих пор ни слуху ни духу. В том побожиться могу. Чего знаю, то и сказать вам могу, барин. А чего не знаю, в том прости, милостивец.
– Хорошо. Но слушай далее, Тимофей Савин. Про холопа Хрисанфа Андреева слышал ли чего?
– Про Хрисанфа? – переспросил лакей. – Слыхал. Я ведь его того, знал. Хрисанфку-то.
– Значит, лично знал крестьянина Хрисанфа Андреева? Так?
– Так, ваше благородие. Хрисанфа я знал, но он уже помер.
– Вот я и желаю знать, от чего помер твой знакомец, Хрисанф Андреев. Говори.
– Дак прибил его Пашка Шавкунов поленом. А Пашка такоже при барыне состоял в прежние-то годы. Его барыня изволили тогда за убийство в Сибирь сослать.
Соколов повернулся к Тарле.
–Чуешь, Иван Иванович? Все записал ли?
–Все в точности, Степан Елисеевич.
–Это совпадает с показаниями эконома помещицы, что были взяты нами еще в 1762 году. Но совершенно не совпадает со словами из доноса, что Ермолай Ильин к своему присовокупил. Там иное сказано. Совершенно иное. А, следовательно, кто-то лжет и дает показания неправильные. А знаешь ли ты, Тимофей, старосту села Троицкое Роман Воекова?
–Как не знать. У нас его все знают. Человек барыне преданный и Дарья Николаевна ценит его.
– Ценит?
– Точно так, ваше благородие.
– А за что его барыня ценит?
– Верный он человек.
– И все приказы барыни твоей Воеков исполняет. Так?
– Стало быть так. И как не исполнить ежели она барыня наша.
– И стало быть Воеков самолично людей сек до смерти?
– Того не ведаю, ваше благородие…
***
Следующим Соколов вызвал дворовую девку Матрену Бабыкову, что состояла в горничных при барыне в течение трех последних лет. После старого лакея коллежский секретарь захотел допросить молодую горничную. Может она чего такого скажет, про что лакей умолчал.
Девка была молодая и статная. Она потупила взор и засмущалась перед взглядами Соколова и Иванцова.
– Ты есть Матрена Бабыкова? – спросил Соколов.
– Я, барин. Дворовая девка барыни Дарьи Николаевны Салтыковой, Матрена. Дочь отца Семена Быкова, крепостного барыни нашей из села Троицкое.
– Я коллежский секретарь Соколов из Юстиц-коллегии и я провожу следствие по делу помещицы Салтыковой. Мне надобно знать истину – убивала ли помещица Салтыкова своих крепостных или же то навет лживый? Понимаешь о чем я, Матрена?
– То мне не ведомо, барин.
– Как неведомо? Ты при барыне три года состоишь. Разве барыня ваша не приказывала сечь никого из дворни за сие время?
– Такое бывало, барин. Дарья Николаевна во всем любит порядок и ленивых учит примерно. Но про убивства я не слыхивала.
– А тебе, Матрена, доставалось ли от барыни?
– Я николи приказа не нарушала и всю работу делала исправно. Барыня мною были весьма довольны. И даже батюшке мому за мою службу барыня жаловала три рубли серебром. И батюшка на те деньги корову купил, двадцать овечек и сапоги себе справил. А матке плат подарил да кафтан дяде Хрисанфу.
– Значит, добра была с тобой барыня Дарья Николаевна? Сие сказать желаешь?
– Да, барин. Барыней своей мы весьма довольны. И я, и батюшка с матушкой.
– Все записал, Иван Иванович? – Соколов обернулся к Иванцову.
– Да, Степан Елисеевич. Все в точности.
– А скажи мне, Матрена, ты про Хрисанфа Андреева, молодого холопа барыни твоей, знаешь ли что-нибудь?
– Нет, барин. Такого не знаю. Хотя может и был такой при барыне. Кто его знает.
– Тогда иди, Матрена. Более я тебя не задерживаю.
Девка полонилась господам и вышла.
***
Когда Матрена вышла, Соколов поднялся из-за стола и стал ходить по кабинету.
– Вишь, что говорят? Святая прямо у них Салтыкова.
– Но сие всего два крепостных, Степан Елисеевич. А у нас их больше сотни. Посмотрим, что иные скажут. А сии могут и солгать.
– Но не похожи они на лгунов, Иван Иванович. И среди любимчиков Салтыковой сии холопы не ходили. С чего им её выгораживать, когда она уже под караулом сидит? Получается, они правду говорят?
