Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица - Андриенко Владимир Александрович
– Стоит послушать иных, – гнул свою линию Иванцов. – На основании показаний двух холопов мнение строить рано.
– Хорошо. Эй! Лакея Михейку сюда!
***
Далее пришел черед молодого лакея Михея Матвишина.
– Ты есть Михей Матвишин? Лакей при госпоже Салтыковой? – спросил Соколов.
– Так, ваше благородие. Четыре года состою при барыне лакеем и ничего плохого сказать про неё не могу.
– А с чего ты взял, Михей, что я плохое тебя спрашивать стану?
– Дак барыня то наша под караулом сидит. То всем ведомо. И жалоба на неё подана самой матушке царице. Про то вся дворня знает, барин. То не тайна. Ермолайка Ильин подал ту жалобу.
– А ты знал Ермолая?
– Не сильно знал, барин. Но видал его не раз.
– Что можешь сказать про сего крестьянина?
– Дак драться любил он. Хотя многие мужики в Троицком дерутся, но Ермолайка силен был дюже. Нрава был буйного особливо во хмелю. И за то барыня его приказывали сечь на конюшне часто. Но он к порке был привычный и даже стона бывало не проронит.
– А про его жен знаешь ли?
– Так точно, барин. Знаю. Он был весьма до баб охоч. И без бабы не мог. Тяжко ему было без бабы-то, – молодой лакей покраснел.
– Добро. А вот послушай меня, Михей. Стану я честь тебе строки из доноса Ермолайки, что он матушке царице подал. «Моя женка Катерина Семенова, крепостная крестьянка, вышеозначенной помещицы зимой была загнана в пруд и простояла там под надзором дворни несколько часов и померзла». Было ли сие?
– Про Катеринку, барин, мне ничего не известно. Знаю токмо, что померла она. Но от чего мне то не известно. Я в те поры еще при барыне не состоял.
– А про вторую его женку Федосью Артамонову знаешь ли что? Как она померла?
– Про то знаю. Сам не видал, но дворня баила про то много раз. Я в людской то слыхал.
– И от чего померла крепостная девка Федосья Артамонова жена жалобщика Ермолая Ильина?
– Она кадушку с кипятком на себя опрокинула по нечайности. И обварилась сильно и от того померла, – ответил молодой лакей. – То мне девка крепостная именем Марфа сказывала. Она тогда сие видала своими глазами. Она и сейчас при доме служит и может сама все обсказать.
– Значит, Федосья обварилась сама? А не говорил ли тебе кто, что она была ошпарена кипятком самой барыней Дарьей Николаевной? Вот послушай, что пишет жалобщик Ермолай Ильин. «Затем после горького моего вдовства я оженился во второй раз и женка моя Федосья Артамонова, также крепостная помещицы Д.Н. Салтыковой провинилась перед барыней за плохое мытье полов в господских горницах. И сама помещица била Федосью за то поленом до крови, а затем приказала поливать её крутым кипятком отчего кожа её вспузырилась и Федосья от того померла в лютых муках на второй день».
– Про такое я никогда не слыхал, барин. Но слыхал, что Ермолай после смерти второй женки своей сильно буйствовал. И даже блуд вел в доме барыни с поварихой Дарьей. После того ему третью женку подыскали по приказу самой барыни. Она сказала, что негоже мужику в блуде жить.
– А про третью его женку что знаешь?
– То была Аксинья. Крепостная барыни нашей.
– А от чего померла Аксинья в столь молодом возрасте знаешь ли, Михей?
– Дак говорили, что удавилась она. Но точно мне того не известно.
– Удавилась? – удивился Соколов. Подобного он еще ни от кого не слышал.
– Говорили так. И девка Марфа, знает про то, ибо дружбу водила с покойницей.
– А вот сейчас послушай, что в доносе Ильина написано. «Третья моя женка Аксинья Яковлева, такоже крепостная помещицы Д.Н. Салтыковой, была за такой же проступок (плохое мытье полов) зверски пытана кузнечными щипцами от чего померла. И довожу до сведения матушки государыни, что Аксинья в момент пыток была беременна. От боли она младенчика скинула и приказала помещица того младенца выкинуть на задний двор собакам». Правда ли сие?
– Слыхал я токмо, что барыня велела выдрать девку Аксинью на конюшне. И Ермолайска Ильин говорил после того, что женка евоная от того удавилась. Она была на сносях и от порки той младенчика скинула.
– Записал, Иван Иванович? Сие первое за сей день свидетельство противу Салтыковой. Иди покудова Михей. А мне девку Марфу покличь немедленно. Та, про кого ты мне говорил.
– Позову, барин, – молодой человек поясно поклонился и вышел из кабинета.
***
Далее последовал допрос Марфы Савельевой, крепостной девки, что состояла при Салтыковой уже больше 5 лет.
Марфа была высокой и статной девицей. Ей уже было около 25 лет.
– Ты крепостная девка Марфа Савельева? Так?
– Так, барин, – подтвердила та.
– Ведомо мне, что ты, Марфа, знаешь, как умерла крепостная девка помещицы твоей Дарьи Николаевны Федосья Артамонова?
– Федосьюшка большой чан с кипятком на себя опрокинула. И от того померла, барин, – сразу ответила давка.
– Опрокинула сама? – спросил Соколов.
– По нечаянности, барин.
– Так. А била ли её перед этим помещица ваша госпожа Салтыкова?
– Наказывала лозиной за плохое мытье полов. То было.
– Значит, перед тем как опрокинуть на себя бадью с кипятком, Федосья была избита?
– Избита она была еще с ночи, барин. Муж ейный Ермолай тогда проучил жену как нужно вожжами.
– Муж? – не понял Соколов. – Но ты сказала, что её била барыня!
– Барыня всего-то три раза стеганула её лозой. А синяки на руках были у неё с ночи. Я сама видала.
Иванцов стал снова писать показания. Гусиное перо заскрипело по бумаге.
– А про смерть крестьянки Аксиньи Яковлевой, что сказать можешь?
– Её мужик ейный Ермолай сильно избил, и от того она младенчика скинула. Она в те поры уже на сносях была. И на следующий день она слабая была и полы плохо в горницах намыла. И барыня приказали ей пять плетей дать на конюшне. А после сего Аксинья сама удавилась.
– Вот как? – Соколов повернулся к Иванцову. Тот усердно все записывал. – Стало быть, это от побоев Ермолая Ильина Аксинья младенца скинула? Так?
– Истинно так, барин. А барыня про то не знали и велели её наказать. И потому плетями её отходили как мужика хорошего. Она и сомлела.
– А священника церкви села Троицкое знаешь ли, девка? – спросил Соколов.
– Отца Михаила? Знаю. Отчего не знать батюшку. И жену его знаю и детушек малых.
– Тогда скажи про кого, мог он говорить такое. Девка одна молодая из холопок была пытана жестоко и до смерти барыней замучена. И отпевать её и хоронить отец Михаил отказался. Направили тогда тело сие в Москву для осмотра чинами полицейскими. И на теле той девки были раны многочисленные от побоев прежестоких. И волосья на голове её были вырваны. Что на сие скажешь?
– Про то я не могу ничего сказать, барин. Такого не слыхала.
– Но отец Михаил говорит, что было сие.
– Я про такое не знаю, барин, – снова ответила девка.
Дальнейшие расспросы смысла не имели, и Марфа была Соколовым отпущена.
Соколов подошел к Иванцову и просмотрел его записи.
– Дело поворачивается в такую сторону, что нет вины Салтыковой в убийстве жен Ильина. Я, конечно, опрошу и других девок, что в горничных состояли. Но не думаю, что они иное скажут нам.
– Или ничего не было, или все они барыню выдавать не желают.
– Ильина Ермолая они все описывают как скандалиста и буяна к винному питию прилежного.
***
Дальнейшие расспросы крепостных по делу убийства жен Ермолая Ильина иных сведений не дали. Все подтверждали уже сказанное. Вины помещицы Салтыковой в том не было, и предъявить ей здесь было нечего. Жалоба, с которой все началось, и гроша ломанного не стоила.
Соколов решил провести расспросы по иным фактам.
Вызвал он эконома Салтыковой Савелия Маркова.
– Ты есть Савелий Марков, эконом помещицы Салтыковой? – спросил Соколов.
– Я Савелий Марков. Давно в экономах при барыне состою.
– Стало быть, все списки крепостных людишек через твои руки проходили? Так? И ты грамоте обучен?
– Так точно. Грамоте разумею, барин.
