Данте Алигьери - Божественная комедия (илл. Доре)

Песнь тридцатая

Эмпирей — Лучезарная река — Райская роза

Примерно за шесть тысяч миль пылаетОт нас далекий час шестой, и теньПочти что к плоскости земля склоняет,

Когда небес, для нас глубинных, сеньСтановится такой, что луч напрасныйЧасть горних звезд на эту льет ступень;*

По мере приближения прекраснойСлужанки солнца,* меркнет глубинаОт славы к славе,* вплоть до самой ясной.

Так празднество, чьи вьются пламена,Объемля Точку, что меня сразила,Вмещаемым как будто вмещена,*

За мигом миг свой яркий свет гасило;Тогда любовь, как только он погас,Вновь к Беатриче взор мой обратила.

Когда б весь прежний мой о ней рассказОдна хвала, включив, запечатлела,Ее бы мало было в этот раз.

Я красоту увидел, вне пределаНе только смертных; лишь ее творец,Я думаю, постиг ее всецело.

Здесь признаю, что я сражен вконец,Как не бывал сражен своей задачей,Трагед иль комик,* ни один певец;

Как слабый глаз от солнца, не иначе,Мысль, вспоминая, что за свет сиялВ улыбке той, становится незрячей.

С тех пор как я впервые увидалЕе лицо здесь на земле, всечасноЗа ней я в песнях следом поспевал;

Но ныне я старался бы напрасноДостигнуть пеньем до ее красот,Как тот, чье мастерство уже не властно.

Такая, что о ней да воспоетТруба звучней моей, не столь чудесной,Которая свой труд к концу ведет:

«Из наибольшей области телесной,* —Как бодрый вождь, она сказала вновь, —Мы вознеслись в чистейший свет небесный,*

Умопостижный свет, где все — любовь,Любовь к добру, дарящая отраду,Отраду слаще всех, пьянящих кровь.

Здесь райских войск увидишь ты громаду,И ту, и эту рать;* из них однаТакой, как в день суда, предстанет взгляду».

Как вспышкой молнии пораженаСпособность зренья, так что и к предметам,Чей блеск сильней, бесчувственна она, —

Так я был осиян ярчайшим светом,И он столь плотно обволок меня,Что все исчезло в озаренье этом.

«Любовь, от века эту твердь храня,Вот так приветствует, в себя приемля,И так свечу готовит для огня».*

Еще словам коротким этим внемля,Я понял, что прилив каких-то силМеня возносит, надо мной подъемля;

Он новым зреньем взор мой озарил,Таким, что выдержать могло бы око,Какой бы яркий пламень ни светил.

И свет предстал мне в образе потока,Струистый блеск, волшебною веснойВдоль берегов расцвеченный широко.

Живые искры, взвившись над рекой,Садились на цветы, кругом порхая,Как яхонты в оправе золотой;

И, словно хмель в их запахе впивая,Вновь погружались в глубь чудесных вод;И чуть одна нырнет, взлетит другая.

«Порыв, который мысль твою влечетПостигнуть то, что пред тобой предстало,Мне тем милей, чем больше он растет.

Но надо этих струй испить сначала,Чтоб столь великой жажды зной утих».*Так солнце глаз моих, начав, сказало;

И вновь: «Река, топазов огневыхВзлет и паденье, смех травы блаженный —Лишь смутные предвестья правды их.*

Они не по себе несовершенны,А это твой же собственный порок,Затем что слабосилен взор твой бренный».

Так к молоку не рвется сосунокЛицом, когда ему порой случитсяПроспать намного свой обычный срок,

Как устремился я, спеша склониться,Чтоб глаз моих улучшить зеркала,К воде, дающей в лучшем утвердиться.

Как только влаги этой испилаКаемка век,* река, — мне показалось, —Из протяженной сделалась кругла;

И как лицо, которое скрывалосьЛичиною, — чуть ложный вид исчез,Становится иным, чем представлялось,

Так превратились в больший пир чудесЦветы и огоньки, и я увиделВоочью оба воинства небес.*

О божий блеск, в чьей славе я увиделВсеистинной державы торжество, —Дай мне сказать, как я его увидел!

Есть горний свет, в котором божествоЯвляется очам того творенья,Чей мир единый — созерцать его;

Он образует круг, чьи измереньяНастоль огромны, что его обводОбвода солнца шире без сравненья.

Его обличье луч ему дает,Верх озаряя тверди первобежной,Чья жизнь и мощь начало в нем берет.*

И как глядится в воду холм прибрежный,Как будто чтоб увидеть свой наряд,Цветами убран и травою нежной,

Так, окружая свет, над рядом ряд, —А их сверх тысячи, — в нем отразилосьВсе, к высотам обретшее возврат.

Раз в нижний круг такое бы вместилосьСветило, какова же ширинаВсей этой розы, как она раскрылась?*

Взор не смущали глубь и вышина,И он вбирал весь этот праздник ясныйВ количестве и в качестве сполна.

Там близь и даль давать и брать не властны:*К тому, где бог сам и один царит,Природные законы непричастны.

В желть вечной розы,* чей цветок раскрытИ вширь, и ввысь и негой благовоннойПеснь Солнцу вечно вешнему* творит,

Я был введен, — как тот, кто смолк, смущенный, —Моей владычицей, сказавшей: «ВотСонм, в белые одежды облеченный!

Взгляни, как мощно град наш вкруг идет!Взгляни, как переполнены ступениИ сколь немногих он отныне ждет!*

А где, в отличье от других сидений,Лежит венец, твой привлекая глаз,Там, раньше, чем ты вступишь в эти сени,

Воссядет дух державного средь васАрриго* , что, Италию спасая,Придет на помощь в слишком ранний час.

Так одуряет вас корысть слепая,Что вы — как новорожденный в беде,Который чахнет, мамку прочь толкая.

В те дни увидят в божием судеТого, кто явный путь и сокровенныйС ним поведет по-разному везде.

Но не потерпит бог, чтоб сан священныйНосил он долго; так что канет онТуда, где Симон волхв казнится, пленный;

И будет вглубь Аланец оттеснен».*

Песнь тридцать первая

Эмпирей — Райская роза (продолжение)

Как белой розой, чей венец раскрылся,Являлась мне святая рать высот,С которой агнец кровью обручился;

А та, что, рея,* видит и поетЛучи того, кто дух ее влюбляетИ ей такою мощной быть дает,

Как войско пчел, которое слетаетК цветам и возвращается потомТуда, где труд их сладость обретает,

Витала низко над большим цветком,Столь многолистным, и взлетала сноваТуда, где их Любви всевечный дом.

Их лица были из огня живого,Их крылья — золотые, а нарядТак бел, что снега не найти такого.

Внутри цветка они за рядом рядДарили миром и отрадой пыла,Которые они на крыльях мчат.

То, что меж высью и цветком парилаПосереди такая густота,Ни зрению, ни блеску не вредило;

Господня слава всюду разлитаПо степени достоинства вселенной,И от нее не может быть щита.

Весь этот град, спокойный и блаженный,Полн древнею и новою толпой,*Взирал, любя, к одной мете священной.

Трехликий свет, ты, что одной звездойИм в очи блещешь, умиротворяя,Склони свой взор над нашею грозой!

Раз варвары, пришедшие из края,Где с милым сыном в высях горних странКружит Гелика,* день за днем сверкая,

Увидев Рим и как он в блеск убран,Дивились, созерцая величавыйНад миром вознесенный Латеран* , —

То я, из тлена в свет небесной славы,В мир вечности из времени вступив,Из стен Фьоренцы в мудрый град и здравый,

Какой смущенья испытал прилив!Душой меж ним и радостью раздвоен,Я был охотно глух и молчалив.

И как паломник, сердцем успокоен,Осматривает свой обетный храм,Надеясь рассказать, как он устроен, —

Так, в ярком свете дав блуждать очам,Я озирал ряды ступеней стройных,То в высоту, то вниз, то по кругам.

Я видел много лиц, любви достойных,Украшенных улыбкой и лучом,И обликов почтенных и спокойных.

Когда мой взор, все обошед кругом,Воспринял общее строенье Рая,Внимательней не медля ни на чем,

Я обернулся, волей вновь пылая,И госпожу мою спросить желалО том, чего не постигал, взирая.

Мне встретилось не то, что я искал;И некий старец* в ризе белоснежнойНа месте Беатриче мне предстал.

Дышали добротою безмятежнойВзор и лицо, и он так ласков был,Как только может быть родитель нежный.

Я тотчас: «Где она?» — его спросил;И он: «К тебе твоим я послан другом,Чтоб ты свое желанье завершил.

Взглянув на третий ряд под верхним кругом,*Ее увидишь ты, еще светлей,На троне, ей сужденном по заслугам».

Я, не ответив, поднял взоры к ней,И мне она явилась осененнойВенцом из отражаемых лучей.

От области, громами оглашенной,Так отдален не будет смертный глаз,На дно морской пучины погруженный,

Как я от Беатриче был в тот час;Но это мне не затмевало взгляда,И лик ее в сквозной среде не гас.

«О госпожа, надежд моих ограда,Ты, чтобы помощь свыше мне подать,Оставившая след свой в глубях Ада,

Во всем, что я был призван созерцать,Твоих щедрот и воли благороднойЯ признаю и мощь и благодать.

Меня из рабства на простор свободныйОни по всем дорогам провели,Где власть твоя могла быть путеводной.

Хранить меня и впредь благоволи,Дабы мой дух, отныне без порока,Тебе угодным сбросил тлен земли!»

Так я воззвал; с улыбкой, издалека,Она ко мне свой обратила взгляд;И вновь — к сиянью Вечного Истока.

И старец: «Чтоб свершился без преградТвой путь, — на то и стал с тобой я рядом,Как мне и просьба и любовь велят,* —

Паря глазами, свыкнись с этим садом;Тогда и луч божественный смелейВоспримешь ты, к нему взлетая взглядом.

Владычица небес, по ком я всейГорю душой, нам всячески поможет,Вняв мне, Бернарду, преданному ей».

Как тот, кто из Кроации, быть может,Придя узреть нерукотворный лик,*Старинной жаждой умиленье множит

И думает, чуть он пред ним возник:«Так вот твое подобие какое,Христе Исусе, господи владык!» —

Так я взирал на рвение святоеТого, кто, окруженный миром зла,Жил, созерцая, в неземном покое.

«Сын милости, как эта жизнь светла,Ты не постигнешь, если к горней сени, —Так начал он, — не вознесешь чела.

Но если взор твой минет все ступени,Он в высоте, на троне, обрететЦарицу* этих верных ей владений».

Я поднял взгляд; как утром небосводВ восточной части, озаренной ало,Светлей, чем в той, где солнце западет,

Так, словно в гору движа из провалаГлаза, я увидал, что часть каймы*Все остальное светом побеждала.

И как сильнее пламень там, где мыЖдем дышло, Фаэтону роковое,*А в обе стороны — все больше тьмы,

Так посредине пламя заревоеТа орифламма* мирная лила,А по краям уже не столь живое.

И в той средине, распластав крыла, —Я видел, — сонмы ангелов сияли,И слава их различною была.

Пока они так пели и играли,Им улыбалась Красота* , даяОтраду всем, чьи очи к ней взирали.

Будь даже равномощна речь мояВоображенью, — как она прекрасна,И смутно молвить не дерзнул бы я.

Бернард, когда он увидал, как властноСковал мне взор его палящий пыл,*Свои глаза к ней устремил так страстно,

Что и мои сильней воспламенил.

Песнь тридцать вторая