Данте Алигьери - Божественная комедия (илл. Доре)

Песнь двадцать восьмая

Девятое, кристальное небо, или Перводвигатель — Ангелы

Когда, скорбя о жизни современнойНесчастных смертных, правду вскрыла мнеТа, что мой дух возносит в рай блаженный, —

То как, узрев в зеркальной глубинеОгонь свечи, зажженной где-то рядом,Для глаз и дум негаданный вполне,

И обратясь, чтобы проверить взглядомСогласованье правды и стекла,Мы видим слитность их, как песни с ладом, —

Так и моя мне память сберегла,Что я так сделал, взоры погружаяВ глаза, где путы мне любовь сплела.

И я, — невольно зренье обращаяК тому, что можно видеть в сфере той,Ее от края оглянув до края, —

Увидел Точку* , лившую такойОстрейший свет, что вынести нет мочиГлазам, ожженным этой остротой.

Звезда, чью малость еле видят очи,Казалась бы луной, соседя с ней,Как со звездой звезда в просторах ночи.

Как невдали обвит кольцом лучейНебесный свет, его изобразивший,Когда несущий пар всего плотней,

Так Точку обнял круг огня* ,* кружившийСтоль быстро, что одолевался имБыстрейший бег,* вселенную обвивший.

А этот опоясан был другим,Тот — третьим, третий в свой черед — четвертым,Четвертый — пятым, пятый, вновь, — шестым.

Седьмой был вширь уже настоль простертым,Что никогда б его не охватилГонец Юноны* круговым развертом.

Восьмой кружил в девятом; каждый плылТем более замедленно, чем далеПо счету он от единицы был.

Чем ближе к чистой Искре, тем пылалиОни ясней, должно быть оттого,Что истину ее полней вбирали.

При виде колебанья моего:«От этой Точки, — молвил мой вожатый, —Зависят небеса и естество.

Всмотрись в тот круг, всех ближе к ней прижатый:Он потому так быстро устремлен,Что кружит, страстью пламенной объятый».

И я в ответ: «Будь мир расположен,Как эти круговратные обводы,Предложенным я был бы утолен.

Но в мире ощущаемой природыЧем выше над срединой* взор воздет,Тем все божественнее небосводы.

Поэтому мне надобен ответОб этом дивном ангельском чертоге,Которому предел — любовь и свет:*

Зачем идут не по одной дорогеПодобье и прообраз?* Мысль вокругВитает и нуждается в подмоге».

«Что этот узел напряженью рукНе поддается, — ты не удивляйся:Он стал, никем не тронут, слишком туг».

Так госпожа; и дальше: «НасыщайсяТем, что воспримешь из моих речей,И мыслию над этим изощряйся.

Плотские своды* — шире иль тесней,Смотря по большей или меньшей силе,Разлитой на пространстве их частей.

По мере силы — мера изобилий;Обилье больше, где большой объемИ нет частей, что б целому вредили.

Наш свод, влекущий в вихре круговомВсе мирозданье, согласован дружноС превысшим в знанье и в любви кольцом.*

И ты увидишь, — ибо мерить нужноЛишь силу, а не видимость того,Что здесь перед тобой стремится кружно, —

Как в каждом небе дивное сродствоБольшого — с многим, с малым — небольшогоЕго связует с Разумом его».*

Как полушарье воздуха земногоЯснеет вдруг, когда Борей дохнетЩекой, которая не так сурова,*

И, тая, растворяется налетОкрестной мглы, чтоб небо озарилосьНеисчислимостью своих красот, —

Таков был я, когда со мной делиласьСвоим ответом ясным госпожаИ правда, как звезда в ночи, открылась.

Чуть речь ее дошла до рубежа,То так железо, плавясь в мощном зное,Искрит, как кольца брызнули, кружа.

И все те искры мчались в общем рое,И множились несметней их огни,Чем шахматное поле, множась вдвое.*

Я слышал, как хвалу поют ониНедвижной Точке, вкруг нее стремимыИз века в век, как было искони.

И видевшая разум мой томимыйСказала: «В первых двух кругах кружат,Объемля Серафимов, Херувимы.

Покорны узам,* бег они стремят,Уподобляясь Точке, сколько властны;А властны — сколько вознесен их взгляд.

Ближайший к ним любви венец прекрасныйСплели Престолы* божьего лица;На них закончен первый сонм трехчастный.

Знай, что отрада каждого кольца —В том, сколько зренье в Истину вникает,Где разум утоляем до конца.

Мы видим, что блаженство возникаетОт зрения, не от любви; онаЛишь спутницей его сопровождает;

А зренью мощь заслугами дана,Чьи корни — в милости и в доброй воле;Так лестница помалу пройдена.*

Три смежных сонма, зеленея в долеВовеки нескончаемой весны,Где и ночной Овен* не властен боле,

«Осанною» всегда оглашеныНа три напева, что в тройной святынеПоют троеобразные чины.

В иерархии этой — три богини:*Сперва — Господства, дальше — Сил венец,А вслед за ними — Власти, в третьем чине.

В восторгах предпоследних двух колецНачала и Архангелы витают;И Ангельская радость наконец.

Все эти сонмы к высоте* взираютИ, книзу* власть победную лия,Влекомы к богу, сами увлекают.

И Дионисий* в тайну бытияИх степеней так страстно погружался,Что назвал их и различил, как я.

Григорий* с ним потом не соглашался;Зато, чуть в небе он глаза раскрыл,Он сам же над собою посмеялся.

И если столько тайных правд явилПред миром смертный, чуда в том не много:Здесь их узревший* — их ему внушил

Средь прочих истин этого чертога».

Песнь двадцать девятая

Девятое, кристальное небо, или Перводвигатель (окончание)

Когда чету, рожденную Латоной,Здесь — знак Овна, там — знак Весов хранит,А горизонт связует общей зоной,

То миг, когда их выровнял зенит,И миг, в который связь меж ними палаИ каждый в новый небосвод спешит,

Разлучены не дольше, чем молчалаС улыбкой Беатриче,* все тудаСмотря, где Точка взор мой побеждала.*

Она промолвила: «Мне нет трудаТебе ответить, твой вопрос читая*Там,* где слились все «где» и все «когда».

Не чтобы стать блаженней, — цель такаяНемыслима, — но чтобы блеск лучей,Струимых ею, молвил «Есмь», блистая, —

Вне времени, в предвечности своей,Предвечная любовь сама раскрылась,Безгранная, несчетностью любвей.

Она и перед этим находиласьНе в косном сне, затем что божествоНи «до», ни «после» над водой носилось.

Врозь и совместно, суть и веществоВ мир совершенства* свой полет помчали, —С тройного лука три стрелы его.*

Как в янтаре, стекле или кристаллеСияет луч, причем его приходИ заполненье целого совпали,

Так и Творца троеобразный плодИзлился, как внезапное сиянье,Где никакой неразличим черед.

Одновременны были и созданье,И строй существ; над миром быть даноВершиной тем, в ком — чистое деянье,

А чистую возможность держит дно;В средине — связью навсегда нетленнойС возможностью деянье сплетено.*

Хоть вам писал Иероним* блаженный,Что ангелы за долгий ряд вековСотворены до остальной вселенной,

Но истину на множестве листовПисцы святого духа* возвестили,Как ты поймешь, вникая в смысл их слов,

И разум видит сам, поскольку в силе,Что движители вряд ли долго такБез подлинного совершенства были.*

Теперь ты знаешь, где, когда и какСотворены любови их собора,*И трех желаний жар в тебе иссяк.

До двадцати не сосчитать так скоро,Как часть бесплотных духов привелаВ смятенье то, в чем для стихий опора.*

Другая часть, оставшись, началаТак страстно здесь кружиться, что начатыйКруговорот прервать бы не могла.

Причиною паденья был в проклятойГордыне тот, кто пред тобой предстал,Всем гнетом мира отовсюду сжатый.*

Сонм, зримый здесь, смиренно признавалСебя возникшим в Благости бездонной,Чей свет ему познанье даровал.

За это, по заслугам вознесенныйЧрез озаряющую благодать,Он преисполнен воли непреклонной.

И ты, не сомневаясь, должен знать,Что благодать нисходит по заслугеК любви, раскрытой, чтоб ее принять.

Теперь ты сам об этом мудром круге,Раз мой урок тобою восприят,Немалое домыслишь на досуге.

Но так как вам ученые твердят,Природу ангелов изображая,Что те, мол, мыслят, помнят и хотят,

Скажу еще, чтобы тебе прямаяОткрылась правда, на земле у васДвусмысленным ученьем повитая.

Бесплотные, возрадовавшись разЛицу Творца, пред кем без утаеньяРаскрыто все, с него не сводят глаз;

И так как им не пресекает зреньяНичто извне, они и не должныПрипоминать отъятые виденья.*

У вас же и не спят, а видят сны,Кто веря, а кто нет — своим рассказам;В одном — и срама больше, и вины.*

Там, на земле, не направляют разумОдной тропой: настолько вас влекутСтрасть к внешности и жажда жить показом.

Все ж, это с меньшим гневом терпят тут,Чем если слово божье суесловьюПриносят в жертву или вкривь берут.

Не думают, какою куплен кровьюЕго посев и как тому, кто чтитЕго смиренно, воздают любовью.*

Для славы, каждый что-то норовитИзмыслить, чтобы выдумка блеснулаС амвона, а Евангелье молчит.

Иной гласит, что вспять луна шагнулаВ час мук Христовых и сплошную сеньМеж солнцем и землею протянула, —

И лжет, затем что сам затмился день:Как лег на иудеев сумрак чудный,Так индов и испанцев скрыла тень.

Нет стольких Лапо во Фьоренце люднойИ стольких Биндо,* сколько басен в годИной наскажет пастырь безрассудный;

И стадо глупых с пастбища бредет,Насытясь ветром; ни один не ведал,Какой тут вред, но это не спасет.

Христос наказа первым верным не дал:«Идите, суесловьте!», но своеУченье правды им он заповедал,

И те, провозглашая лишь ее,Во имя веры подымали в схваткеЕвангелье, как щит и как копье.

Теперь в церквах лишь на остроты падкиДа на ужимки; если громок смех,То куколь пыжится,* и все в порядке.

А в нем сидит птенец, тайком от всех,Такой, что чернь, увидев, поняла бы,Какая власть ей отпускает грех;*

Все до того рассудком стали слабы,Что люди верят всякому вранью,И на любой посул толпа пришла бы.

Так кормит плут Антоньеву свиньюИ разных прочих, кто грязней намного,Платя деньгу поддельную свою.*

Но это все — окольная дорога,И нам пора на прежний путь опять,Со временем сообразуясь строго.

Так далеко восходит эта ратьСвоим числом, что смертной речи силаИ смертный ум не могут не отстать.

И в самом откровенье ДаниилаЧисло не обозначено точней:В его тьмах тем оно себя укрыло.*

Первоначальный Свет, разлитый в ней,Воспринят ею столь же разнородно,Сколь много сочетанных с ним огней.

А так как от познанья производноВлечение, то искони временЛюбовь горит и тлеет в ней несходно.

Суди же, сколь пространно вознесенПредвечный, если столькие зерцалаСебе он создал, где дробится он,

Единый сам в себе, как изначала».

Песнь тридцатая