Данте Алигьери - Божественная комедия (илл. Доре)

Песнь тридцать первая

Эмпирей — Райская роза (продолжение)

Как белой розой, чей венец раскрылся,Являлась мне святая рать высот,С которой агнец кровью обручился;

А та, что, рея,* видит и поетЛучи того, кто дух ее влюбляетИ ей такою мощной быть дает,

Как войско пчел, которое слетаетК цветам и возвращается потомТуда, где труд их сладость обретает,

Витала низко над большим цветком,Столь многолистным, и взлетала сноваТуда, где их Любви всевечный дом.

Их лица были из огня живого,Их крылья — золотые, а нарядТак бел, что снега не найти такого.

Внутри цветка они за рядом рядДарили миром и отрадой пыла,Которые они на крыльях мчат.

То, что меж высью и цветком парилаПосереди такая густота,Ни зрению, ни блеску не вредило;

Господня слава всюду разлитаПо степени достоинства вселенной,И от нее не может быть щита.

Весь этот град, спокойный и блаженный,Полн древнею и новою толпой,*Взирал, любя, к одной мете священной.

Трехликий свет, ты, что одной звездойИм в очи блещешь, умиротворяя,Склони свой взор над нашею грозой!

Раз варвары, пришедшие из края,Где с милым сыном в высях горних странКружит Гелика,* день за днем сверкая,

Увидев Рим и как он в блеск убран,Дивились, созерцая величавыйНад миром вознесенный Латеран* , —

То я, из тлена в свет небесной славы,В мир вечности из времени вступив,Из стен Фьоренцы в мудрый град и здравый,

Какой смущенья испытал прилив!Душой меж ним и радостью раздвоен,Я был охотно глух и молчалив.

И как паломник, сердцем успокоен,Осматривает свой обетный храм,Надеясь рассказать, как он устроен, —

Так, в ярком свете дав блуждать очам,Я озирал ряды ступеней стройных,То в высоту, то вниз, то по кругам.

Я видел много лиц, любви достойных,Украшенных улыбкой и лучом,И обликов почтенных и спокойных.

Когда мой взор, все обошед кругом,Воспринял общее строенье Рая,Внимательней не медля ни на чем,

Я обернулся, волей вновь пылая,И госпожу мою спросить желалО том, чего не постигал, взирая.

Мне встретилось не то, что я искал;И некий старец* в ризе белоснежнойНа месте Беатриче мне предстал.

Дышали добротою безмятежнойВзор и лицо, и он так ласков был,Как только может быть родитель нежный.

Я тотчас: «Где она?» — его спросил;И он: «К тебе твоим я послан другом,Чтоб ты свое желанье завершил.

Взглянув на третий ряд под верхним кругом,*Ее увидишь ты, еще светлей,На троне, ей сужденном по заслугам».

Я, не ответив, поднял взоры к ней,И мне она явилась осененнойВенцом из отражаемых лучей.

От области, громами оглашенной,Так отдален не будет смертный глаз,На дно морской пучины погруженный,

Как я от Беатриче был в тот час;Но это мне не затмевало взгляда,И лик ее в сквозной среде не гас.

«О госпожа, надежд моих ограда,Ты, чтобы помощь свыше мне подать,Оставившая след свой в глубях Ада,

Во всем, что я был призван созерцать,Твоих щедрот и воли благороднойЯ признаю и мощь и благодать.

Меня из рабства на простор свободныйОни по всем дорогам провели,Где власть твоя могла быть путеводной.

Хранить меня и впредь благоволи,Дабы мой дух, отныне без порока,Тебе угодным сбросил тлен земли!»

Так я воззвал; с улыбкой, издалека,Она ко мне свой обратила взгляд;И вновь — к сиянью Вечного Истока.

И старец: «Чтоб свершился без преградТвой путь, — на то и стал с тобой я рядом,Как мне и просьба и любовь велят,* —

Паря глазами, свыкнись с этим садом;Тогда и луч божественный смелейВоспримешь ты, к нему взлетая взглядом.

Владычица небес, по ком я всейГорю душой, нам всячески поможет,Вняв мне, Бернарду, преданному ей».

Как тот, кто из Кроации, быть может,Придя узреть нерукотворный лик,*Старинной жаждой умиленье множит

И думает, чуть он пред ним возник:«Так вот твое подобие какое,Христе Исусе, господи владык!» —

Так я взирал на рвение святоеТого, кто, окруженный миром зла,Жил, созерцая, в неземном покое.

«Сын милости, как эта жизнь светла,Ты не постигнешь, если к горней сени, —Так начал он, — не вознесешь чела.

Но если взор твой минет все ступени,Он в высоте, на троне, обрететЦарицу* этих верных ей владений».

Я поднял взгляд; как утром небосводВ восточной части, озаренной ало,Светлей, чем в той, где солнце западет,

Так, словно в гору движа из провалаГлаза, я увидал, что часть каймы*Все остальное светом побеждала.

И как сильнее пламень там, где мыЖдем дышло, Фаэтону роковое,*А в обе стороны — все больше тьмы,

Так посредине пламя заревоеТа орифламма* мирная лила,А по краям уже не столь живое.

И в той средине, распластав крыла, —Я видел, — сонмы ангелов сияли,И слава их различною была.

Пока они так пели и играли,Им улыбалась Красота* , даяОтраду всем, чьи очи к ней взирали.

Будь даже равномощна речь мояВоображенью, — как она прекрасна,И смутно молвить не дерзнул бы я.

Бернард, когда он увидал, как властноСковал мне взор его палящий пыл,*Свои глаза к ней устремил так страстно,

Что и мои сильней воспламенил.

Песнь тридцать вторая

Эмпирей — Райская роза (продолжение)

В свою отраду вникший созерцательПовел святую речь, чтоб все сполнаМне пояснить, как мудрый толкователь:

«Ту рану, что Марией сращена,И нанесла, и растравила ядомПрекрасная у ног ее жена.*

Под ней Рахиль ты обнаружишь взглядом,Глаза ступенью ниже опустив,И с ней, как видишь, Беатриче рядом.*

Вот Сарра, вот Ревекка, вот Юдифь,Вот та, чей правнук,* обращаясь к богу,Пел «Miserere»* , скорбь греха вкусив.*

Так, от порога нисходя к порогу,Они идут, как я по лепесткамЦветок перебираю понемногу.

И ниже, от седьмого круга к нам,Еврейки* занимают цепь сидений,Расчесывая розу пополам.

Согласно с тем, как вера поколенийВзирала ко Христу,* они — как вал,Разъемлющий священные ступени.

Там, где цветок созрел и распласталВсе листья,* восседает сонм, которыйПришествия Христова ожидал.

Там, где пустые врублены просторыВ строй полукружий,* восседают те,Чьи на Христе пришедшем были взоры.

Престол царицы в дивной высотеИ все под ним престолы, как преграда,Их разделяют по прямой черте.

Напротив — Иоанн,* вершина ряда,Всегда святой, пустынник, после мукДва года пребывавший в недрах Ада;*

Раздел здесь вверен цепи божьих слуг,Франциску, Бенедикту, АвгустинуИ прочим, донизу, из круга в круг.*

Измерь же провидения пучину:Два взора веры обнимает сад,И каждый в нем заполнит половину.

И знай, что ниже, чем проходит ряд,Весь склон по высоте делящий ровно,*Не ради собственных заслуг сидят,

А по чужим, хотя не безусловно;Здесь — души тех, кто взнесся к небесам,Не зная, что — похвально, что — греховно.

Ты в этом убедиться можешь сам,К ним обратив прилежней слух и зренье,По лицам их и детским голосам.

Но ты молчишь, тая недоуменье;Однако я расторгну узел пут,Которыми тебя теснит сомненье.

Простор державы этой — не приютСлучайному, как ни скорбей, ни жажды,Ни голода ты не увидишь тут;

Затем что все, здесь зримое, однаждыУстановил незыблемый закон,И точно пригнан к пальцу перстень каждый.

И всякий в этом множестве племен,Так рано поспешивших в мир нетленный,Не sine causa* разно наделен.

Царь, чья страна полна такой блаженнойИ сладостной любви, какой никакНе мог желать и самый дерзновенный, —

Творя сознанья, радостен и благ,Распределяет милость самовластно;Мы можем только знать, что это так.

И вам из книг священных это ясно,Где как пример даны два близнеца,Еще в утробе живших несогласно.*

Раз цвет волос у милости ТворцаМногообразен, с ним в соотношеньеДолжно быть и сияние венца.

Поэтому на разном возвышеньеНе за дела награда им дана:Все их различье — в первом озаренье.*

В первоначальнейшие временаДуша, еще невинная, бывалаРодительскою верой спасена.

Когда времен исполнилось начало,То мальчиков невинные крылаОбрезание силой наделяло.

Когда же милость миру снизошла,То, не крестясь крещением Христовым,Невинность вверх подняться не могла.

Теперь взгляни на ту, чей лик с ХристовымВсего сходней; в ее заре твой взглядМощь обретет воззреть к лучам Христовым».

И я увидел: дождь таких отрадНад нею изливала рать святая,Чьи сонмы в этой высоте парят,

Что ни одно из откровений РаяТак дивно мне не восхищало взор,Подобье бога так полно являя.

И дух любви, низведший этот хор,*Воспев: «Ave, Maria, gratia plena!»,* —Свои крыла пред нею распростер.

Все, что гласит святая кантилена,За ним воспев, еще светлей процвелБлаженный град, не ведающий тлена.

«Святой отец, о ты, что снизошелПобыть со мной, покинув присужденныйТебе от века сладостный престол,

Кто этот ангел, взором погруженныйВ глаза царицы, что слетел сюда,Любовью, как огнем, воспламененный?»

Так, чтоб узнать, я вопросил тогдаТого, чей лик Марией украшаем,Как солнцем предрассветная звезда.*

«Насколько дух иль ангел наделяемКрасой и смелостью, он их вместил, —Мне был ответ. — Того и мы желаем;

Ведь он был тот, кто с пальмой поспешилК владычице, когда наш груз телесныйГосподень сын понесть благоволил.

Но предприми глазами путь, совместныйС моею речью, обходя со мнойПатрициев империи небесной.

Те два, счастливей, чем любой иной,К Августе* приближенные соседи, —Как бы два корня розы неземной.

Левей — источник всех земных наследий,Тот праотец, чей дерзновенный вкусОставил людям привкус горькой снеди;*

Правее — тот, кем утвержден союзХристовой церкви, старец, чьей охранеКлючи от розы вверил Иисус.*

Тот, кто при жизни созерцал заранеДни тяжкие невесты, чей приходГвоздями куплен и копьем страданий, —

Сел рядом с ним;* а рядом с первым — тот,Под чьим вожденьем жил, вкушая манну,Строптивый, черствый и пустой народ.*

Насупротив Петра ты видишь Анну* ,Которая глядит в дочерний лик,Глаз не сводя, хоть и поет «Осанну»;

А против старшины домовладыкСидит Лючия, что тебя спасала,Когда, свергаясь, ты челом поник.*

Но мчится время сна,* и здесь присталоПоставить точку, как хороший швей,Кроящий скупо, если ткани мало;

И к Пралюбви* возденем взор очей,Дабы, взирая к ней, ты мог вонзиться,Насколько можно, в блеск ее лучей.

Но чтобы ты, в надежде углубиться,Стремя крыла, не отдалился вспять,Нам надлежит о милости молиться,

Взывая к той, кто милость может дать;А ты сопутствуй мне своей любовью,Чтоб от глагола сердцем не отстать».

И, молвив, приступил к молитвословью.

Песнь тридцать третья