Видение о Петре Пахаре - Уильям Ленгленд

Чем чтобы я добыл в эту неделю кусок эссекского сыра.

Возле меня был сосед; я часто его беспокоил

95 И лгал на него лордам, чтобы он потерял свое серебро,

И моим лживым языком делал его друзей его врагами,

Его счастье и благосостояние очень меня огорчало.

Среди многих и многих я часто заводил перебранку,

Так что из-за моих слов они теряли и жизнь, и члены свои.

100 А когда я встречаю на рынке того, кого я больше всего ненавижу,

Я любезно приветствую его, как будто я был его другом.

Ведь он храбрее меня, и иначе поступать я не осмеливаюсь.

Но если бы я имел власть и силу, Бог знает, что я бы хотел сделать!

А когда я прихожу в церковь и становлюсь на колени перед распятием,

105 И молюсь за людей, как учит священник,

За пилигримов и паломников, а затем за всех людей,

Тогда я громко взываю на коленях, чтобы Христос послал горе тем,

Которые унесли мою деревянную тарелку и мою изорванную простыню.

Я отворачиваю тогда мои глаза прочь от алтаря

110 И замечаю, что у Елены новое платье;

Тогда у меня является желание, чтобы оно было мое, а затем и весь кусок ткани.

Над потерями людей я смеюсь, это приятно моему сердцу,

А когда они в барышах, я плачу и все причитаю

И нахожу, что они делают худо там, где я делаю гораздо хуже.

115 Кто порицает меня за это, того я потом смертельно ненавижу.

Я бы хотел, чтобы каждый человек был моим слугою,

Ибо тот, кто имеет больше, чем я, тот страшно меня раздражает,

И вот поэтому я живу никем не любимый, как злая собака,

Так что все мое тело раздувается от горечи моей желчи,

120 Я не могу есть по целым годам так, как должен это делать человек,

Ибо зависть и зложелательство плохо переваривают.

Не может ни сахар, ни другая сладкая вещь смягчить моей злобы,

Ни мокротогонное средство изгнать ее из моего сердца,

Ни покаяние, ни стыд. Но что же может тогда очистить мою утробу?»

125 — «Ну, нет, — сказал Покаяние и дал ему самый лучший совет, —

Сокрушение о грехах есть спасение для души».

— «Я сокрушаюсь, — сказал этот человек, — но я лишь редко бываю другим,

И это делает меня таким изможденным, потому что я не могу отомстить за себя.

Среди горожан жил я в Лондоне

130 И подучал маклера клеветнически охаивать товары других людей.

Когда другой продавал свой товар, а я нет, тогда я был готов

Лгать и злобно смотреть на моего соседа и порочить его товар.

Я хочу исправить это, если это для меня возможно, властью Бога всемогущего».

Ira (Гнев)

Вот пробуждается Гнев с двумя белыми глазами

135 И с сопливым носом и с повисшей шеей.

«Я — Гнев, — говорит он. — Некогда я был нищенствующим монахом

И монастырский садовником, чтобы прищеплять деревья.

Монахам, собирающим подаяние, и монахам-чтецам я прищеплял ложь,

Пока они еще были покрыты листьями раболепных речей, чтобы понравиться лордам.

140 А затем они пышно расцвели в дамском будуаре, чтобы слушать исповедь.

Теперь же на них вырос такой плод, что люди гораздо охотнее

Открывают им свою исповедь, чем исповедуются у своих приходских священников.

И вот, когда приходские священники увидели, что нищенствующие получают часть их доходов,

То эти собственники стали в своих проповедях поносить нищенствующих монахов,

145 А монахи, с своей стороны, стали обвинять их в том, как свидетельствует об этом народ,

Что когда священники поучают народ, то будто бы во многих местах

Я, Гнев, иду рука об руку с ними и учу их по моим книгам.

Так они говорят о духовной власти, что один презирает другого,

Пока те и другие не сделаются нищими и станут жить моей духовной властью,

150 Или, наоборот, все сделаются богатыми и будут разъезжать в свое удовольствие.

Я, Гнев, никогда не переставал следовать

За этим злым народом, ибо такова моя привилегия.

У меня есть тетка — монахиня и вместе с тем аббатисса.

Она скорее бы согласилась упасть в обморок или умереть, чем испытать какую-нибудь неприятность.

155 Я был поваром у ней на кухне и служил монастырю

Много месяцев вместе с монахами.

Я должен был варить суп для настоятельницы и других бедных дам,

И приготовлял им супы из болтовни о том, что дама Джен — незаконнорожденная,

А дама Кларисса — дочь рыцаря, а ее муж — рогоносец,

160 А дама Перонелла — дочь священника и настоятельницей никогда не будет,

Потому что она имела ребенка во время сбора вишен; весь наш капитул это знал.

Из злых слов я, Гнев, приготовлял им пищу,

Пока «Ты лжешь» и «Ты лжешь» не вырвалось как-то,

И одна другую они не хватили по щекам.

165 Будь у них ножи, клянусь Христом, они убили бы друг друга.

Святой Григорий был хороший папа, и у него было много проницательности,

Поэтому он и постановил, что настоятельница не может быть священником,

Иначе они в первый же день навлекли бы на себя бесславие: они ведь так плохо умеют хранить тайны.

Среди монахов я мог бы быть, но я много раз убегал от них.

170 Потому что там много злых людей, чтобы шпионить за моими товарищами, —

И приор, и субприор, и наш pater abbas[98];

И если я, бывало, вздумаю рассказывать какие-нибудь истории, они собираются

И заставляют меня поститься по пятницам на хлебе и воде,

И распекают меня в доме капитула так, как будто я был ребенком,

175 И бьют по голому заду, и штанов нет на мне;

Поэтому я не имею никакой охоты жить с этими людьми.

Я ем там мелкую рыбу и пью слабое пиво.

А иной раз, когда появляется за столом вино