Пути к Богу: Жизнь по Бхагавадгите - Рам Дасс
Примерно в то же время, когда я в первый раз попробовал грибы, мы с Тимом начали работать с Олдосом Хаксли, который тогда читал лекции в Массачусетском технологическом институте. Олдос открыл нам «Тибетскую книгу мёртвых». Это древний текст, который читают тибетским ламам в момент смерти и в течение сорока девяти дней после неё, чтобы помочь им пройти опыт умирания и того, что следует за ним. Это как если бы кто-то сидел рядом, когда вы боретесь с агонией, и шептал вам на ухо: «Будь здесь, будь здесь. Оставайся со своим умиранием, запомни каждое его мгновение. Отпускай… всё хорошо. Отпускай всё… так, правильно». Это же лучшая поддержка в трудный час! Если условия позволяют, хорошо бы, чтоб рядом с каждым умирающим находился такой человек. В «Тибетской книге мёртвых» говорится о бардо, или об «островах», которые представляют собой состояния сознания, или планы реальности, которые человек проходит после того, как оставил физический план. Эти бардо не появляются ниоткуда в момент нашей смерти. Это просто другие планы реальности, и они были здесь всегда. Все бардо, описанные в «Тибетской книге мёртвых» существуют вокруг нас, только мы их не воспринимаем, пока живы, поскольку эго заслоняет нас от этих слоёв реальности, — это один из механизмов, при помощи которых оно помогает нам фокусироваться на нашей повседневной жизни. Когда мы умираем, эго теряет над нами всякую власть, и мы внезапно осознаём их существование. Если бы мы были открыты им всё время, то уже сейчас бы переживали всё бардо сразу.
Самым необычным для меня было то, что, читая «Тибетскую книгу мёртвых» с её описаниями разных бардо, я не переставал думать: «Боже ты мой, вот это самое случилось со мной в прошлый четверг, когда я ел грибы!» Было очень странно держать в руках книгу, написанную две с половиной тысячи лет назад, в которой говорится об ощущениях человека, принимающего психоделики, об ощущениях, которые мы обычно называем неописуемыми и невыразимыми. Вот же оно всё, написано чёрным по белому двадцать пять веков назад!
Тим, Ральф Мецнер и я впоследствии перевели «Тибетскую книгу мёртвых» на язык психоделических путешествий и опубликовали под названием «Психоделический опыт». Мы воспринимали «Книгу мёртвых» как путеводитель по умиранию и возрождению при помощи психоделиков, потому хотели написать учебник для тех, кто хочет использовать их в сакральных целях.
Примерно в то же время, когда я предавался экспериментам с психоделиками, моя мать должна была умереть. Состав её крови привёл к увеличению селезенки, и, когда врачам в конце концов пришлось её удалить, мать умерла. Я прошёл через всё вместе с нею, и это стало ещё одним опытом переживания смерти. Когда мать умирала, я понял, как именно мы пытаемся скрыть от себя самих постепенный распад своего тела. Нам вообще свойственно прятаться от того, что с нами происходит. Помнится, я пришёл к матери незадолго до того, как она умерла; у неё была какая-то инфекция в полости рта, поэтому она не могла пользоваться своим мостом и медсестра унесла его. Мне никогда не доводилось видеть мать без зубов. Теперь она была на пороге смерти, и, собрав немногие оставшиеся у неё силы, она держала небольшой веер, закрывая им рот, чтобы сын не видел её в таком состоянии. Такие маленькие детали живо свидетельствуют о том, как сильно мы стараемся не сознавать, что наше тело разрушается.
Я вижу ауру отрицания, которая сопутствует смерти в нашей культуре. Чем ближе мать была к смерти, тем больше времени я старался проводить с ней в госпитале. Мы тихо сидели вместе, почти в медитации, и молчали, держась за руки. В комнату входили какие-то люди — медсестры, доктора, отец, мои дядья и тетки. Все они яростно отрицали то, что должно было вскоре случиться, они говорили: «Герт (так звали мою мать), ты выглядишь гораздо лучше», а потом выходили в холл и качали головой: «Она не протянет и недели». Это было ужасно — никто не хотел быть с ней честным, потому что все отчаянно боялись признать реальность смерти.
Отрицание пронизывает всю систему и все взаимоотношения, существующие в её рамках. Молодая сестричка как-то рассказала мне о пациенте, который умирал от ревматического заболевания сердца.
Всякий раз, входя к нему в комнату, она чувствовала себя страшно виноватой, потому что она собиралась жить дальше, а он, молодой человек почти её возраста, должен был умереть. Она сказала мне: «Я знала, что он хочет поговорить со мной, но всегда старалась превратить это во что-нибудь лёгкое — в шутку или в уклончивое обещание, что у него всё будет хорошо, которому всё равно не суждено было сбыться. Пациент знал, что его ждёт, знала это и я, но, видя мои отчаянные попытки избежать разговора и чувствуя мою тревогу, он жалел меня и оставлял при себе то, чем так хотел поделиться с другим человеком. Он умер, так и не побеспокоив меня».
Другая медсестра написала в своём дневнике список стандартных ответов на прямой вопрос пациента: «Доктор, я умру?» Вот этот список:
Морализаторский ответ: «Не стоит так говорить, мистер Джонс. Никто не знает своего часа».
Констатация факта: «У вас сильный и постоянный пульс, кожа нормального цвета. Не думаю, что вы умрёте сегодня, мистер Джонс».
Прямое отрицание: «Думаю, вы не умрёте ни сегодня, ни завтра, мистер Джонс».
Переадресация вопроса другому человеку: «Я не могу сказать вам этого. Лучше спросите у доктора, он уполномочен отвечать на такие вопросы».
Философский: «Никто не знает, что несёт нам будущее».
Перемена темы: «Лучше скажите мне, кто это на фотографии у вас на тумбочке?»
Шутливый: «Ой, да ну вас, мистер Джонс, вы ещё меня переживёте!»
А кроме того, можно ведь ещё проигнорировать вопрос и повернуться к пациенту спиной.
В какой-то момент, когда мы с мамой были одни в комнате, она сказала мне:
— Рич, я знаю, что умираю. Почему же мне никто об этом не скажет?
— Да, думаю, ты права. Ты скоро оставишь это тело, — ответил я.
— Как ты думаешь, что со мной будет потом? — спросила она.
— Ну, я не знаю наверняка. Но я вижу, что, хотя твоё тело постепенно увядало от болезни,
