Между небом и землей. Через Дух Андрэ Луиса - Франсиско Кандидо Хавьер
Лицо рассказчика вдруг изменилось. Гримасы горечи появились на нём.
Придав голосу мрачности, он мучительно продолжал:
— До дня, когда я нахожу Айну и Хулио в объятиях друг друга, словно брачное ложе принадлежало им.
Он посмотрел на нас своим сверкающим и ужасным взглядом и добавил:
— Сможете ли вы понять боль человека, осознающего себя непоправимо преданным женой, которая была опорой его жизни? Поймёте ли вы тот пожар, который опустошает разум того, кто в одну минуту увидел рухнувшими все надежды своей жизни?… Всё было лишь мраком для того, кто носил в себе уголь погибших мечтаний! Я не хотел верить этому и позвал любимую жену… Но Лина бросила мне в лицо лишь холодное презрение. Она жёстко заявила, что любила меня лишь как брата, нуждающегося в жалости ближнего, что вышла за меня замуж лишь для того, чтобы бежать от унижений, которые она испытывала на чуждой ей земле, и что мне надо исчезнуть из её жизни… Пристыженный, я призвал на помощь своих высоких друзей и упустил Ассомпсьон. Но я был, несмотря на всё это, другим. Уверенность достойного характера, которую я воспитывал в себе, в основе своей оказалась воздушным шариком. И тогда я впал в порок, стал пить и играть в азартные игры. От ответственного военного, каким я был, я скатился до уровня несчастного авантюриста… Именно в таком состоянии я встретил Лолу и Леонардо и уже не колебался положить конец их счастью… Очень трудно выказывать уважение другим, когда эти другие сами себя не уважают.
Воспользовавшись паузой в разговоре, Кларенсио спросил:
— И ты никогда не получал никаких новостей от своей супруги? Приведённый к личности Эстевеса магнетическим воздействием, Марио Сильва саркастично улыбнулся и сказал:
— Лина, которую я стал ненавидеть, была слишком жестокой. Спустя три месяца после этой ужасной сцены я находился в окрестностях Ассомпсьона, когда узнал, что она и Хулио выставила в смешном свете. Однажды по возвращении домой он застал её в объятиях Армандо, другого друга, который, казалось, выказывал нам братское уважение. Менее сильный, чем я, Хулио забыл о несчастьях, в которые вверг меня несколькими неделями раньше, и, ослеплённый пожирающей его страстью, выпил большую порцию яда. Вовремя спасённый в казарме, он смог жить, но, не способный выносить физическую боль из-за интоксикации, он намеренно напился несколькими днями позже и бросился в воды Парагвая, наконец покончив с собой. После этого я больше ничего не знал. Смерть ждала меня в Пиражу. Безжалостная судьба меня отметила.
Марио скорчил гримасу и сказал:
— Я — колодец желчи. Я не могу измениться. Существует ли покой без справедливости и справедливость без мести?
Ориентер спокойно возвысил голос и великодушно заметил:
— Необходимо забыть зло, друг мой. Без подобного отношения прощения, которое советовал Христос, мы останемся путниками. Потерянными в джунглях внутреннего мрака. Без любви в сердце наши глаза не смогут видеть свет.
Сильва хотел было ответить, но Амаро сделал лёгкое движение и явился нам странным образом преображённым. Его духовное тело, казалось, вознеслось во времени. Он казался более лёгким и проворным, а его лицо впечатляло своими юношескими чертами. Он попытался приблизиться к санитару в естественном порыве сердечности, но его противник принялся кричать, находясь между ненавистью и тревогой, увидев его преображённое лицо:
— Армандо! Армандо!… Значит, это ты? Амаро, которого я ненавижу сегодня — это тот же Армандо вчера? Где я? Я что, обезумел?!…
С деликатностью наставляя нас, Кларенсио быстро сказал:
— Мне не надо было делать больших усилий, чтобы память Амаро вернулась в перисприт. Восстановительное страдание оказало его духу и чувственности новую помощь. Мне достаточно было слегка коснуться его, чтобы он смог воспользоваться отклонением бывшего своего спутника, таким образом обретя воспоминания исследуемого времени.
Супруг Зульмиры пытался протянуть руку друга своему противнику, который глядел на него, застывший в изумлении, противнику, который, несмотря ни на что, отступил вдруг словно раненый зверь. В полном отчаянии Марио стал кричать:
— Нет, нет! Не приближайся ко мне! Не провоцируй меня, не провоцируй!…
Но Министр, который находился между ними обоими, трогательно попросил:
— Давайте хранить спокойствие. Будем уважать друг друга.
И обращаясь в особенности к санитару, он просто решил:
— А теперь настал момент нашего друга. Ты комментировал прошлое, как тебе хотелось. Поэтому необходимо, чтобы Амаро также заговорил о нём. Справедливость в любом решении должна оценить все заинтересованные стороны.
Сдерживаемый нравственной силой замечания, Марио умолк, а мы, повернувшись к железнодорожнику, который стал более симпатичным по причине пропитавшего его спокойствия, продолжили слушания.
18
ИСПОВЕДЬ
Амаро, чьё лицо выявляло признаки обновления, о котором мы уже говорили, взволнованно начал:
— Да, я прекрасно помню… Первые часы Нового 1869 года навсегда останутся в моей памяти. Мы причаливали к Ассомпсьону, идя из Санто Антонио, охваченные тревожным ожиданием… Любопытство побеждало усталость… Помню, что как раз при высадке Эстевес встретил нас, прося о братской помощи в решении важной для него проблемы о будущем, которое ждало его. Нас было три неразлучных друга в казарме, и мы всегда были вместе. Он, Хулио и я. В неуверенности в том, что нас ожидало, он попросил, если он падёт в сражении, чтобы мы известили юную Лину Флорес о его смерти, Айну, с которой он познакомился несколько дней назад в Виллете… С энтузиазмом рассказывал он о любви, которая соединяла их, и о планах, которые они наметили на будущее… Озабоченные печалью друга, мы стали утешать его словами понимания и надежды, готовясь взять штурмом город. Но парагвайская столица казалась усталой и была захвачена врасплох. Никогда не забыть мне победных криков наших, когда они убедились в своей победе, создавая болезненные проблемы для командования. Я ещё вижу улыбающееся лицо Эстевеса, когда он понял, что цел и невредим… Скоро он рассказал нам о своей свадьбе. Никто не мог в течение военной кампании жениться, но их союз был тайным, при благословении одного священника и при понимании оккупационного командования в силу того факта, что невеста была бедной бразилианкой, долгое время являвшейся пленницей.
Амаро сделал паузу, чтобы набраться сил, перед тем как продолжить:
— Вспоминаю, как
