Освобождение. Через Дух Андрэ Луиса - Франсиско Кандидо Хавьер
Сальданья легонько коснулся руки Губио и сказал:
— Его зовут Аленкар, он брат Маргариты и преследователь моей внучки.
— Понаблюдаем за ним, — воскликнул ментор, меняя наше направление.
Мы последовали за парнем, который был весьма далёк от возможности ощутить наше присутствие, и мы увидели, как он спустился по нескольким ступенькам и затем встал перед скромной комнаткой, пытаясь войти силой.
Искаженное дыхание молодого человек ощущалось вокруг него, давая понять, что он только что вернулся после многих возлияний.
— Все ночи, — озабоченно прокомментировал Сальданья, — он пытается соблазнить нашу бедную малышку. У него нет ни малейшего уважения к самому себе. Лия как может, сопротивляется ему, а он продолжает процесс преследования различными угрозами, и я думаю, что если он ещё не добился своих гнусных целей, на которые он направлен, то потому что я остаюсь на своём посту присущей мне грубой защиты.
Мы с удивлением заметили тон униженности, которая проглядывала в словах грозного палача.
Сальданья представал полностью преображённым. Оценка, которую он высказал Губио, давала нам понять о внезапном превращении, которое произошло в нём. Он выказывал понимание и мягкость в своих уважительных жестах.
Безо всякого знака превосходства наш ориентер, выслушав его, признал:
— Действительно, Сальданья, этот парень одержим деградирующими силами и нуждается в энергичной помощи в поиске ментальной гигиены.
Затем он осторожно стал направлять магнетические пассы на органы зрения.
Прошло несколько минут, и Аленкар, шатаясь, отправился в свою спальню, со слипающимися веками. Сальданья предположил, что безобидное увечье на несколько дней, начиная с этого момента, поможет ему поразмышлять об обязанностях человека добра.
Одержатель Маргариты с трудом сдерживал своё удовлетворение.
Немногим позже, в сопровождении преданного ориентера, мы отправились в апартаменты судьи.
Тело магистрата лежало на мягком матрасе, но его разум казался встревоженным и измученным.
Губио позволил мне коснуться его лба, чтобы проследить за его самыми глубокими мыслями.
В этот ранний час занимающегося утра стареющий мужчина размышлял: «Где собраны высшие интересы жизни? Где находится духовный покой, такой желаемый, что я не смог обрести его за более, чем полвека активного опыта на Земле? Почему я сохраняю одни и те же мечты и нужды пятнадцатилетнего мальчика, хотя меня одолевает возраст в шестьдесят лет? Я рос, учился, женился. В конечном итоге, вся эта борьба ничего не изменила в моей личности. Я обрёл титулы, которые выделяли меня в мире священников права, сотни раз надевал тогу, чтобы вести трудные процессы. Я выдавал многочисленные сентенции, держал в своих руках, под своим собственным решением, судьбы многих семей и целых обществ. Я получал знаки уважения от бедных и богатых, великих и малых, во время своего путешествия по бурному морю земного опыта в положении, которым пользовался на расписанном корабле суда. Я проводил тысячи консультаций в отношении случаев общественной гармонии, но в личной жизни мою душу покрывает какая-то особая пустыня. Я чувствовал жажду братства с людьми; но обладание золотом, а также верховенство в своей публичной деятельности ставили мне крупные препятствия в возможности чтения истины на масках себе подобных. Я испытывал непередаваемый голод по Богу. Но догмы религий и сект и разногласия между ними отодвигали мой разум от любого согласия с действующей в мире верой. С другой стороны, обычная наука, «негативистская» и неисправимая, иссушила мне сердце. Сводится ли существование, в своей полноте, к простым механическим явлениям внутри природы? Если принять эти гипотезы, то вся жизнь человеческая имела бы такое же значение, как и громкий водяной пузырь на ветру. Я чувствовал себя раздираемым, угнетённым, истощённым. Я, просвещавший такое большое количество личностей в том, что касается возвышенных норм личного поведения, как я смогу сейчас просветить самого себя? Вынужденный испытывать первые симптомы старения физического тела, я болезненно реагировал на постепенное затухание органических энергий. Зачем эти морщины на лице, эти седые волосы, ухудшение зрения и уменьшение жизненного хранилища, если молодость вибрирует в моём нетерпеливом уме после обновления? Не является ли смерть лишь ночью без рассвета? Какая таинственная власть располагает жизнью человеческой, ведя её к неожиданным и оккультным целям?
Я убрал свою правую руку, чувствуя, что у респектабельного функционера влажны глаза.
Губио подошёл и положил свои руки ему на лоб, говоря нам, что подготовит его к будущему разговору, направляя его интуицию к воспоминаниям о процессе, на котором был обвинён Хорхе.
Скоро я увидел, что глаза судьи обрели иное выражение. Они словно с невыразимым мучением разглядывали далёкие сцены. Они казались встревоженными, грустными…
Инструктор посоветовал мне вновь заняться психическим анализом, и я положил свою правую руку ему на область мозга.
С помощью своих, чуть более развитых общих возможностей восприятия я смог услышать его новые мысли:
«По какой причине я вновь вспоминаю процесс, по моему мнению, уже давно законченный, и таким образом бережу себе сердце, размышляя об отце Маргариты? Прошло столько лет после этого тёмного преступления, но его тема возвращается в мои мысли, как если бы память, тираническая и беспощадная, навязывала её своими постоянными повторами странного морального страдания. Какие мотивы привели меня с такой силой к воспоминанию об этом юридическом деле? Я мысленно вижу Хорхе забытым в бездне подсознания и вспоминаю его пылкие слова, когда он твердил о своей невиновности. Ему не удавалось объяснить, по каким причинам он забрал его дочь, заставив войти в свой дом. Напрасно я ищу тайную причину, приведшую меня к раздумьям на эту тему в течение всей ночи необъяснимой бессонницы. Вспоминаю, как от обвиняемого отвернулись его лучшие друзья, а его супруга в полном отчаянии покончила с собой… Но зачем же поддерживать эти мысли, если случай незначительный? Я, судья, вызываемый на многочисленные процессы, должен был выносить решения по значительно более запутанным и важным делам. И поэтому я никак могу оправдать свои воспоминания об этом скромном обвиняемом, виновном в совершении обычного преступления…
В этот момент Инструктор посоветовал мне и Элои вынести Хорхе из его телесного сосуда к дому магистрата, пока он с помощью сна подготовит частичное отделение тела последнего.
Мы с моим спутником отправились к камере одержимого, который был вне своего физического тела, погружённый в глубокую прострацию.
Я передал его периспритному организму восстановительные флюиды, и мы перенесли его в указанную резиденцию.
В этот момент хозяин дома и внучка Сальданьи, временно освобождённые от физиологических тканей, уже находились возле Губио, принявшего Хорхе с явной нежностью, и, соединив все три особы, как если бы они входили в один сильно выраженный магнетический поток, он
