Роман о двух мирах - Мария Корелли
– Мадам, сегодня вы оказываете мне великую честь, выслушивая эти жалкие потуги. Такую награду я получаю нечасто!
Зара густо покраснела, а затем сильно побледнела.
– Нет же, князь, – тихо ответила она, – вы ошибаетесь. Я всегда с удовольствием слушаю ваше пение – возможно, сегодня вечером я сильнее обычного настроена к музыке, и поэтому могу показаться вам более внимательной. И все же ваш голос всегда радует меня, как и всех, кто его слышит.
– Пока вы расположены к музыке, – сказал князь Иван, – позвольте спеть вам английскую песенку – одну из лучших среди когда-либо сочиненных. Я сам положил текст на мелодию, потому что такие слова не годятся обычным композиторам или издателям: они слишком искренние и страстные, переполненные настоящей человеческой любви и печали. Песни, что подходят для современных салонов и концертных залов, как правило, полны притворных сантиментов: сильная искренняя душа, чей трепет ясно ощущается в песне, ужасно возбуждает апатичное общество. Слушайте! – И, сыграв мечтательное вступление, журчащее, как ручеек по пещере, он спел «Прощание» Суинберна – несомненно, одно из самых печальных и прекрасных стихотворений на английском языке.
Чтобы передать меланхолическую безнадежность строк, он понизил голос и исполнил их с такой проникновенностью, что трудно было сдержать слезы. Когда он дошел до последнего куплета, тоска от потраченной впустую жизни, казалось, в полную силу проявилась в его тихом, дрожащем от отчаяния голосе:
Уйдем; она слезинки не уронит.
Пускай любовь ненужная утонет
В бурлящих волнах, в ледяной пучине —
В ее душе ответа все равно нет;
Пойми же и жалуйся отныне:
Она спокойно прошлое схоронит —
Слезинки не уронит23.
Невыносимая трагичность музыки и навевающий печаль дрожащий баритон были настолько трогательны, что я почувствовала почти облегчение, когда песня оборвалась. Я смотрела в окно, на фантастические узоры лунного света на садовой дорожке, но тут же повернулась и увидела на лице Зары восхищение. К моему удивлению, она вышла из гостиной. Гелиобас откинулся на спинку кресла, скользя взглядом вверх и вниз по колоннам, а князь так и остался сидеть за роялем, лениво переставляя пальцы по клавишам, однако не извлекая из них звуков. Вошел маленький паж с письмом на серебряном подносе. Оно предназначалось хозяину. Гелиобас быстро прочел его и, встав, сказал:
– Придется покинуть вас на десять минут, чтобы ответить на это послание. Прошу меня извинить. – И с неизменно учтивым поклоном, что был неотъемлемой частью его хороших манер, он вышел из зала.
Я все еще стояла у окна. Князь Иван по-прежнему бездумно двигал пальцами по клавишам. Мы провели несколько минут в полной тишине. Затем он поспешно встал, закрыл крышку рояля и подошел ко мне.
– Вы знаете, где Зара? – спросил он низким, свирепым голосом.
Я взглянула на него с удивлением и легкой тревогой: он говорил, едва сдерживая гнев, а глаза странно сверкали.
– Нет, – честно сказала я. – Не заметила, как она выходила из комнаты.
– А я заметил. Она выскользнула, подобно призраку, или ведьме, или ангелу, пока я пел последний куплет песни на стихи Суинберна. Вы знаете Суинберна, мадемуазель?
– Нет, – призналась я, все больше дивясь его поведению. – Знаю только, что он поэт, как вы и сказали.
– Поэт, сумасшедший, любовник – все три ипостаси по сути одно, – пробормотал князь, сжимая и разжимая пальцы правой руки, на одном из которых, словно звезда, блестел алмаз. – Я часто задавался вопросом, чувствуют ли поэты то, о чем пишут, – например, испытывал ли хоть раз Суинберн тяжесть мертвенного холода вот здесь, – он легко коснулся своей груди, – и понимал ли, что везде должен тащить с собой этот труп непогребенной любви – до самой смерти и даже – Господи Боже! – после нее!
Я нежно коснулась его руки. Мне было жаль князя: таким горьким и неистовым казалось его отчаяние.
– Князь Иван, вы взволнованы и расстроены. Зара не хотела обидеть вас, покинув комнату до окончания песни. Я совершенно в этом уверена. Она сама доброта, добродушие и мягкость в ее натуре. Она не собиралась вас обидеть…
– Обидеть меня! – воскликнул он. – Эта женщина не смогла бы обидеть меня, даже если бы попыталась. Она может наступить на меня, ударить ножом, убить и все равно ни за что не обидит. Я вижу, вы жалеете меня, и я вас благодарю. Целую вашу руку за трогательную жалость, мадемуазель.
И он исполнил обещанное с рыцарской грацией, которая очень ему шла. Мне показалось, его сиюминутный гнев проходит, только я ошиблась. Он вдруг резко отнял мою руку и воскликнул:
– Разрази меня небеса! Я больше не стану ждать. Какой же я дурак, раз сомневаюсь. Можно целый век дожидаться, когда я наконец смогу выудить из Казимира секрет, что позволит сразиться с соперником. Послушайте! – И он грубо схватил меня за плечо. – Оставайтесь здесь! Если вернется Казимир, скажите, я вышел на полчаса прогуляться. Подыграйте мне, займите его, будьте моим другом в этом единственном деле – я вам доверяю. Пусть он не ищет ни Зару, ни меня. Мое отсутствие не будет долгим.
– Стойте! – торопливо прошептала я. – Что вы собираетесь делать? Вы, разумеется, знаете о способностях Гелиобаса. Здесь он высшая сила. Он может узнать все, что хочет. Даже…
Князь Иван пристально взглянул на меня.
– Клянетесь, что правда ничего не знаете?
– Чего не знаю? – спросила я в недоумении.
Он горько и саркастически усмехнулся.
– Вы когда-нибудь слышали строчку из стихотворения, в которой говорится о «той, что оплакивает любовника-демона»? Вот что делает Зара. Только она не плачет и ждет обычно недолго – он быстро приходит.
– О чем вы? – воскликнула я, совершенно озадаченная. – Кто приходит быстро? Вы сами не понимаете, о чем говорите.
– Понимаю, – твердо ответил он. – И собираюсь доказать свою правоту. Не забывайте, о чем я вас попросил. – Не проронив более ни слова, ни взгляда, Иван Петровский распахнул бархатные портьеры и скрылся.
Предоставленная самой себе, я начала очень переживать и беспокоиться. В голову лезли странные фантазии и плясали, точно бесовские огни над болотом. Что имел в виду князь? Он сошел с ума? Или слишком много выпил? Что за странная иллюзия была у него в голове относительно Зары и демона? Внезапно меня осенила мысль, от которой по всему телу пробежала дрожь. Я вспомнила, что Гелиобас сказал о двойном пламени и родственных душах, а еще его слова о том, что над Зарой господствует более могущественная сила, чем его собственная. Тогда
