Тайна леди Одли - Мэри Элизабет Брэддон
Леди Одли принимала знаки его внимания с очаровательной наивностью, а кузину поведение Роберта выводило из себя.
– Ты всегда был вялым, бесхребетным типом, Боб, но в этом году сам себя переплюнул, – презрительно заявила юная леди, влетая в гостиную в костюме для верховой езды после охотничьего завтрака, с которого Роберт самоустранился, предпочтя выпить чашку чая в будуаре миледи. – Ты годен лишь держать моток шелка или читать Теннисона – конечно, леди Одли.
– Моя дорогая, нетерпеливая, вспыльчивая Алисия, не будь так жестока, – умоляюще произнес молодой человек. – Вечно ты спешишь с выводами. Не подстегивай свои суждения, как подстегиваешь Аталанту, летя через поля за несчастной лисой. Все дело в том, что леди Одли меня интересует, а деревенские друзья дядюшки – нет. Такой ответ тебя устраивает?
Мисс Одли нетерпеливо тряхнула головой:
– Ничего иного я и не ожидала! Впрочем, ты можешь сколько угодно сидеть в кресле, гладить своих дурацких собачонок, обкуривать гардины вонючей сигарой и действовать всем на нервы своей глупой, унылой физиономией!
Роберт беспомощно вытаращил красивые серые глаза. Юная леди ходила взад-вперед по комнате, нервно постукивая по юбке хлыстом для верховой езды. Ее глаза гневно сверкали, а под смуглой кожей полыхал опасный румянец. Молодой адвокат понял, что кузина вошла в раж.
– Да, глупой, унылой физиономией! – повторила она. – Несмотря на твое притворное добродушие, ты, Роберт Одли, тщеславен и высокомерен. Ты смотришь на наши традиционные развлечения свысока – презрительно поднимаешь брови и пожимаешь плечами, не вставая из любимого кресла. Тебя не привлекают наши простые радости. Ты эгоистичный, черствый сибарит…
– Алисия! Ради бога! – молодой человек от потрясения уронил утреннюю газету.
– Да-да, ты эгоист, Роберт Одли! Ты приводишь домой полуголодных собак, потому что они тебе нравятся, ты не можешь пройти по деревенской улице, чтобы не погладить никчемную шавку. Ты не пропустишь ни одного ребенка, чтобы не подарить ему мелкую монетку, потому что тебя это забавляет. Но когда бедный сэр Гарри Тауэрс рассказывает очередную глупую историю, ты поднимаешь брови на четверть ярда и смотришь на него с ленивым пренебрежением, а что до твоего дружелюбия, то ты скорее поблагодаришь за оплеуху, чем возьмешь на себя труд отомстить обидчику. Ты ни на шаг не сойдешь с дороги ради того, чтобы прийти на помощь близкому другу. Сэр Гарри стоит двадцати таких, как ты, хоть и пишет «кабыла» вместо «кобыла», осведомляясь о здравии Аталанты, растянувшей сухожилие. Да, он не силен в правописании и не умеет вскидывать брови, зато ради девушки, которую любит, пойдет в огонь и в воду, меж тем как ты…
Роберт почувствовал, что сейчас последует самый мощный удар, однако вместо того чтобы добить противника, Алисия умолкла и внезапно разразилась бурными рыданиями.
Роберт вскочил с кресла, смахнув на ковер собачонок:
– Алисия, милая, что с тобой?
– Ничего, перышко в глаз попало, – всхлипнула кузина и опрометью выбежала из комнаты.
Роберт хотел было последовать за ней, но через несколько мгновений ее голос уже звенел внизу, во дворе, среди людского гама, собачьего лая и лошадиного ржания. Выглянув в окно, Роберт увидел, как сэр Гарри, самый аристократичный и спортивный охотник в округе, подставив руку под маленькую ножку девушки, помог ей взлететь в седло.
– Силы небесные! – воскликнул адвокат, провожая взглядом веселую кавалькаду, пока последний всадник не скрылся под сводами арки. – Что все это значит? Как она прекрасно сидит на лошади! А фигурка, а личико – да что там говорить, красавица! Только за что она на меня накинулась? Вот и позволяй молодой девушке участвовать в псовой охоте! Она идет по жизни, будто скачет верхом. А какая из нее вышла бы прелестная особа, получи она воспитание в Фигтри-Корте! Нет уж, если я когда-нибудь женюсь и пойдут дети – упаси боже, девочки, – то я их за ворота не выпущу, пока не достигнут брачного возраста, а когда придет время, отведу прямо в церковь Святого Дунстана и передам будущим мужьям из рук в руки.
Роберт коротал время в таких размышлениях, когда в гостиную вошла миледи, свежая и сияющая после ванны, в миленьком утреннем платьице, с блестящими от парфюмированной воды локонами. Установив на столе у окна маленький мольберт, она села и начала смешивать краски на палитре.
Роберт наблюдал за ней из-под полузакрытых век.
– Не возражаете, если я покурю, миледи?
– Ради бога, я привыкла к запаху табака. Мистер Доусон – врач, в семье которого я жила до замужества, – курил каждый вечер.
– А хороший он человек, этот Доусон? – спросил Роберт.
– Еще бы! – рассмеялась миледи. – Он платил мне двадцать пять фунтов в год. Подумать только, шесть фунтов пять шиллингов каждые три месяца! Как сейчас помню: шесть грязных потертых соверенов и жалкая кучка серебряных монет, доставленных прямо из больничной кассы. Господи, я и этому радовалась! А сейчас… не могу удержаться от смеха, когда подумаю, что каждый тюбик этой краски стоит гинею, а вон те, кармин и ультрамарин, – по тридцать шиллингов за штуку. Недавно я подарила миссис Доусон одно из своих шелковых платьев. Видели бы вы, как она растрогалась и с какой осторожностью мистер Доусон унес это добро, завернув его в плащ!
Леди Одли весело рассмеялась. Этюд был почти готов, оставалось нанести самой тонкой собольей кисточкой несколько завершающих мазков. Готовясь к этому, миледи оценивающе взглянула на свою работу. Роберт пристально наблюдал за женщиной.
– Великая перемена, – промолвил он после паузы, столь долгой, что миледи вполне могла забыть, о чем шла речь. – Грандиозная! Тысячи женщин отдали бы ради такой перемены все на свете.
Ясные голубые глаза леди Одли, устремленные на молодого адвоката, стали еще больше. Зимний солнечный свет, лившийся из бокового окна, таял в их прекрасной лазури, пока они не замерцали голубым и зеленым, будто опаловые оттенки моря в летний день. Тоненькая кисточка выпала из руки миледи, и лицо крестьянина на этюде утонуло
