Орландо - Вирджиния Вулф
Из выпуска «Газетт» того времени мы узнаем: «едва часы пробили двенадцать, посол появился в центре балкона, увешанного бесценными коврами. Справа и слева от него встали с пылающими факелами шесть турок из личной гвардии султана, каждый ростом выше шести футов. При его появлении в воздух взмыли шутихи, и толпа внизу громко закричала, на что посол ответил глубоким поклоном и сказал несколько слов благодарности на турецком, беглое владение которым принадлежит к числу его многочисленных достоинств. Далее вышел сэр Эдриан Скроуп в парадной форме британского адмирала, посол преклонил колено, адмирал надел ему на шею цепь Почетнейшего ордена Бани, потом приколол к груди Звезду рыцаря, после чего другой джентльмен из дипломатического корпуса торжественно возложил ему на плечи герцогскую мантию и поднес герцогскую корону на подушке алого бархата».
Наконец, необычайно величаво и грациозно, Орландо отвесил глубокий поклон, гордо выпрямился, взял золотой венец, украшенный орнаментом из земляничных листьев, возложил себе на чело столь царственным жестом, что свидетелям церемонии не забыть ее никогда. И тут началось всеобщее волнение. То ли зрители ожидали какого-то чуда (вроде бы предсказывали, что с небес хлынет золотой дождь), то ли жест посла выбрали в качестве сигнала атаки – достоверно неизвестно, но едва венец украсил голову Орландо, как началось всеобщее смятение. Зазвонили колокола, громкие вопли предсказателей перекрыли шум толпы, многие турки упали на землю и стали бить поклоны. Двери распахнулись, местные вбежали в банкетные залы. Испуганно закричали женщины. Некая леди, якобы умиравшая от любви к Орландо, схватила канделябр и швырнула об пол. Сложно сказать, чем все могло закончиться, если бы не присутствие сэра Адриана Скроупа и отряда британских матросов. Адмирал приказал трубить тревогу, сотня синих мундиров встала по стойке смирно, порядок восстановили, и наступила тишина, пусть и временная.
Покамест мы стоим на твердой, пусть и узкой, полоске суши, установленной истиной. Увы, так и неизвестно, что именно произошло. Впрочем, судя по показаниям часовых и других лиц, посольство опустело и закрылось на ночь как обычно, к двум часам пополуночи. Посол вроде бы ушел к себе в комнату, не снимая знаков отличий, и затворил дверь. Иные утверждают, что вопреки своему обыкновению он ее запер. Другие полагают, что чуть позже во дворе под окнами раздавались звуки музыки в деревенском стиле, как играют пастухи. Прачка, из-за больного зуба не сомкнувшая глаз, видела на балконе мужчину, завернутого в плащ или халат, тот сбросил веревку и втащил наверх женщину, сильно закутанную, но явно из простонародья. По словам прачки, они страстно обнялись, «как любовники», ушли в комнату, задернули шторы, и ничего больше ей разглядеть не удалось.
На следующее утро секретари посольства обнаружили герцога, как мы теперь должны его называть, глубоко спящим в смятой постели. В комнате царил беспорядок, венец валялся на полу, плащ и знаки отличия кучей лежали на стуле, стол устилали бумаги. Сначала подозрений ни у кого не возникло, поскольку ночь выдалась тяжелая. После полудня Орландо так и не проснулся, и тогда вызвали доктора. Вновь задействовали те же способы лечения, что и в предыдущем случае – припарки, жгучую крапиву, рвотные средства и прочие, но безуспешно. Орландо продолжал спать. Секретари сочли своим долгом разобрать бумаги на столе. Обнаружили много стихов, в которых часто упоминался дуб. Также там было много государственных документов и личных бумаг, касающихся управления недвижимостью в Англии. В конце концов наткнулись на документ гораздо большей важности – ни много ни мало как составленный по всем правилам и подписанный в присутствии свидетелей договор о заключении брака между его светлостью Орландо, рыцарем Ордена Подвязки и так далее и тому подобное, и Розиной Пепитой, танцовщицей, отец неизвестен, предположительно цыган, мать тоже неизвестна, предположительно торговка железным ломом на рынке напротив Галатского моста. Секретари в тревоге переглянулись. Орландо продолжал спать. За ним пристально наблюдали с утра до вечера, однако кроме ровного дыхания и обычного румянца других признаков жизни так и не обнаружили. Испробовали все средства, что могли предложить наука и личная смекалка, но разбудить посла так и не удалось.
На седьмой день забытья (четверг, десятого мая) прозвучал первый выстрел ужасного, кровавого мятежа, чьи грозные симптомы заметил лейтенант Бригге. Турки восстали против султана, подожгли город и предали каждого иностранца, которого смогли найти, либо мечу, либо бастонаде[11]. Нескольким англичанам удалось скрыться, но, как и следовало ожидать, джентльмены британского посольства предпочли умереть, защищая свои красные шкатулки, или, в крайнем случае, проглотить связки ключей, чем позволить им попасть в руки басурман. Мятежники ворвались в комнату Орландо, сочли его мертвым и забрали венец и парадное одеяние рыцаря Ордена Подвязки.
Вновь сгущается мрак, и лучше бы он сгустился совсем! Случись так, мы бы от всего сердца воскликнули, что мрак настолько непрогляден, что продолжать повествование нет смысла. Мы взяли бы перо и написали: «Конец». Мы могли бы поберечь чувства читателя и просто сказать, что Орландо умер и был погребен. Увы, Правда, Прямота и Честность (строгие богини, которые не дремлют и пристально следят за чернильницей биографа) кричат: «Нет!», подносят серебряные трубы к устам и в один голос требуют: «Правду!», вновь кричат: «Правду!» и в третий раз звенят в унисон: «Правду и ничего кроме Правды!»
И вот – слава небесам за эту передышку! – двери мягко растворяются, словно от дыхания мягчайшего и святейшего зефира, и входят три фигуры. Первой идет леди Беспорочность в белейшей повязке из ягнячьей шерсти на челе, и волосы ее подобны лавине свежевыпавшего снега, в руках – белое перо девственной гусыни. Следом за ней величавой поступью идет леди Целомудрие в диадеме из сосулек, сверкающей, как пламя, и глаза ее чисты как звезды, а пальцы столь холодны, что заморозят любого до костей. За ними по пятам, укрываясь в тени своих статных сестер, идет самая хрупкая и кроткая из них – леди Скромность, чье лицо можно увидеть лишь в те ночи, когда тонкий серп луны едва выглядывает из-за облаков. Приблизившись к центру комнаты, где все еще спит Орландо, сестры разражаются умоляющими и в то же время властными жестами. Первой выступает леди Беспорочность.
– Я храню покой спящего олененка, мне дорог снег, и восходящая луна, и серебристое море. Своими одеждами я укрываю пестрые куриные яйца и
