Музыка войны - Лазарева Ирина Александровна
Вместе со своей хорошей подругой Ксенией они сидели рядом в самолете, направлявшемся в Сочи, откуда должны были поехать в Донбасс.
– И ты веришь всему, что он говорит? Да чтобы соблазнить тебя, он и не такого напоет.
Тогда только Катя поняла вдруг, что зря доверилась подруге: устами той говорила вероятно, самая обыкновенная женская зависть. Ксения была замужем за очень хорошим человеком, но благосостояние их маленькой семьи было шатким, они жили на съемном жилье, пока не имея никакого представления, когда смогут позволить себе взять ипотеку, а тем более – решиться иметь детей. А все же замечания Ксюши словно отрезвили Катю, как будто кто-то отвесил ей хлесткую пощечину, и новое видения себя и Александра на время ослепило ее.
– Я не могу быть с ним. – Слова ее были обращены будто более к самой себе, чем подруге. – Но не потому, что он лжет. Скорее всего он говорит правду, сколько примеров в мире людей, что для своих возлюбленных творили чудеса.
– Ну если ты веришь ему, то…
– Невозможность наших отношений заключается в другом. – Катя перебила ее. – Если я соглашусь быть с ним, то выйдет так, будто я и приехала в Москву для легкого пути – выгодно выйти замуж и заняться чем-то довольно достойным, но опять-таки тем, что мне будет даваться легко. Разве сложно будет помогать ему снимать фильмы, когда на это выделены средства, причем им самим? Разве это не будет брак по расчету?
– Браки по расчету – самые крепкие. Ты сама так говорила всегда.
– Да, но я лишь имела в виду то, что брать в расчет нужно сходство взглядов, мироощущения, характеров, образования, а никак не состояние человека и те двери, что он открывает для тебя. Если я соглашусь на его предложение, я как будто должна буду переродиться в другого человека, в одну из тех женщин, которые всегда были далеки от меня… Я словно и полюблю его лишь за то, что он сделает для меня. Нет, это все слишком легко, слишком беспрепятственно. Ах, впрочем, не слушай. Все, что я сказала – ложь. Я не знаю, почему, не знаю истинных причин, только знаю, что все это невозможно для меня.
Вдруг Ксюша совершенно изменила свое мнение и стала произносить прямо противоположные доводы, то ли оттого, что хотела согласиться с Катей, то ли оттого, что ждала, когда та сама начнет склоняться к отказу:
– Ты как хочешь, а это тут совсем ни при чем. Спустись с небес на землю, Кать. Он живет в особняке в Серебряном бору! Ты видела цены там? Будете вместе фильмы снимать, ага. Очнись, пока не поздно.
Вдруг сцена последней встречи с Александром живо предстала перед глазами Кати. Он попытался вновь поцеловать ее, на этот раз уже в очень странном ресторане, где они были отделены от всех посетителями высокими багровыми ширмами. Отовсюду вместе с клубами дыма разносился запах кальяна и даже марихуаны.
– Я все положу к твоим ногам, все. – Говорил он, а она уворачивалась от его поцелуев. – Если хочешь, весь мир.
– Да мне ничего не нужно, только ты, пожалуйста…
– Что?
– Можешь не давить на меня? Я не готова пока к отношениям. Я хочу понять, кто ты есть на самом деле.
– И кто же я есть, как ты сейчас меня видишь?
Он ухмыльнулся, закрыл глаза и, будто безгранично наслаждаясь мгновением, попытался прильнуть к ее губам.
– У меня такое чувство, как будто в меня сейчас, сию секунду пытаются… как бы это сказать…
Катерина с трудом подбирала слова, хмурясь, и ее взволнованный и возмущенный голос заставил Александра открыть глаза и перестать тянуться к ней губами.
– Как будто… силы зла пытаются проникнуть в меня.
– Силы… зла? – Он не засмеялся, но легкая улыбка все же проявилась на его лице.
– Да, и ты как демон-искуситель, испытываешь меня, проверяешь.
– Ты случайно не ходишь каждое воскресенье в церковь? Потому что рассуждения у тебя прямо, так скажем, церковные.
– Какое это имеет значение, если именно так я все эти твои объятия сейчас чувствую?
– Ты всегда руководствуешься чувствами, а не разумом, не мыслью? Чувства принудят тебя потерять очень много возможностей в жизни.
– Порой между чувством и мыслью столь тонкая грань, что я и сама не понимаю, что руководит мной. Но сейчас я пойду домой. Прости.
Да, она сбежала от него, сбежала в Донецк. А Александр все равно писал, звонил, когда она ехала в аэропорт, когда приехала в аэропорт, он беспокоился, ругал ее за то, что не дала ему отвезти ее. Казалось, если в нем и оставалось какое-то странное неприятное жеманство, то это было наследие прошлых лет, когда он встречался с женщинами совсем из другого окружения, наследие, от которого он постепенно избавлялся. Ведь проявлял же Александр искреннюю заботу о Кате, думал о ней, звонил, общался, когда они даже не встречались по-настоящему! Судить нужно было не по словам, а по делам, а дела его были хороши, благочестивы, и ей не в чем было его упрекнуть.
Сомнения, сомнения, вечные сомнения, и колебания, и стремительные метания, и крайности… возможна ли любовь без них? А сама жизнь, сотканная не только из свершений, но и противоречий, и ошибок, и досадных промахов, и постыдных провалов, возможна ли без них?
После второго из концертов в Донецке среди окруживших Катерину и других музыкантов людей оказался мужчина в военной форме с девочкой лет семи-восьми. Она почти сразу заметила и его, и девочку со сцены: отец водил дочь на каждый их концерт, и ей это было удивительно, удивительно, почему военный такое значение придавал музыке, когда в его стране – в ДНР – происходили события намного важнее искусства или культуры.
Быть может, она и лукавила, не признавая главного: мужчина этот сразу приглянулся ей. Высокий, статный, широкоплечий, он не просто излучал мужество и силу, но и столь редкое обаяние, которое сразу располагало к себе любого. Глаза его на светлом лице – небольшие и голубые – были так проницательны, так неравнодушны ко всему происходящему и, быть может, даже к ней самой, а взгляд словно и прощал любую слабость, и поощрял к любому свершению, что Катерина не могла не поддаться очарованию незнакомца. Почему, почему среди тьмы людей всегда влечет к себе лишь один человек? Ведь никто другой в зале не привлек ее внимания! Почему именно этот человек, как магнит, так и тянул, так и притягивал к себе, казалось, не только ее, но и остальных? Что в нем было заключено такого особенного, такого исключительного, что выделяло его среди других? Остальные, хоть и были всем довольны, выглядели радостными, открытыми, а все-таки по сравнению с ним будто скрыли лица завесами – непроницаемые, прохладные, равнодушные. Военный, казалось, был такой один – с живым, горячим взором, который так и выдавал, что душа его способна на страсть – как устоять перед таким человеком, когда в самый миг скрещения лишь только первых взглядов страсть его находит отклик в твоем сердце?
Дождавшись, когда все остальные люди, окружившие музыкантов, разошлись и Катерина осталась одна, мужчина подошел поближе и заговорил.
– Вы боевая девушка, раз решились приехать к нам.
– Если бы! А это…
– Дочь моя. Изъявила желание заниматься музыкой, чуть не с пеленок бредит скрипкой. На все концерты ходим с ней, когда я в отпуске, когда меня нет, ходит с бабушкой. Может быть, вы бы послушали, посмотрели, как она играет? Есть ли смысл усиленно заниматься?
Катерина глядела на него в недоумении: неужели преподаватели музыкальной школы не могли ответить на подобный вопрос. Заметив ее озадаченность, военный сказал:
– Простите, да ведь я не представился. Вы ведь Катерина, да? Воропаева.
– Да.
– Меня зовут Дмитрий. А это моя дочь Матрена.
– Матрена? Необычное для наших дней имя… Старинное.
– Да, это у нас в роду у всех так, кто ребенка Парфеном обзовет, кто Матреной.
– Почему же не спросить у ваших педагогов, каковы успехи дочери? Они ее знают лучше, чем я.
– Да ведь они говорят: талант, такой талант, надо бы ребенка в Москву отправить. А какая теперь Москва? У нас там никого нет, да и она – все, что у меня есть.
