Андрей Портнов - Автово
Всю дорогу я намеревался ехать молча, указывая только направление, тем более что у меня в руках был завернут в какую-то тряпочку телевизор, который торжественно вручил мне Наиль и велел следить за ним пуще всего. Так что прижатый этим мини-телевизором и разморенный теплом кабины, я вовсе не собирался точить лясы с водителем, который, конечно же, с самого начала пути забросал меня своими вопросами. Отвечая невпопад, я краем глаза обратил внимание на название одной из улиц, по которой мы проезжали — улице Марата, и позавидовал нашему большому татарину, который имеет в Питере свою собственную улицу.
— Везёт же некоторым, — подумал я, — а вот моим именем хоть бы кладбище какое-нибудь назвали. Пустячок, а приятно!
На горизонте замаячила общага.
— Вон, туда! — показал я рукой направление и настроился на долгую и нудную выгрузку. Честно говоря, меня очень обрадовало, что грузовичок подкатил своим задом к самой двери общежития, что значительно облегчало погрузо-разгрузочные работы.
Выплюхнувшись наружу, я заковылял к кузову и с наслаждением лицезрел три красные с выпученными глазами физиономии.
— Не запарились? — съехидничал я и несомненно получил бы в пятак, если бы Султан с татарами не были бы так обморожены. Сидеть сорок минут в открытом всем ветрам кузове занятие не для слабонервных.
Тем временем, мужик-водитель сам начал разгружать машину. За такое дело я, сбегав быстренько к себе в 214-ую, решил наградить его несколькими воблёшками, которые в Астрахани вместе с туалетной бумагой понапихала мне мама. Воблы было много, так что несколько рыбьих трупов средних размеров мне было не жалко. Увидев трупы, шофер заулыбался и с удвоенной силой принялся за разгрузку.
Наконец, все вещи лежали на земле, грузовик уехал прочь, а мы продолжали заниматься физическими упражнениями. Решено было не мёрзнуть на улице, а занести все вещи в вестибюль. Что мы и стали делать. Только мы это начали, как из-за угла появился Игорь со всей оравой. Теперь уже перетаскивали все. Ото всех дым валил столбом, но никто не жаловался на эту возможность хоть чуточку согреться.
И вот, дверь общежития захлопнулась, все мы стояли уже внутри, и наступил торжественный момент раздачи ключей от комнат.
Тут ко мне подбежали Владик с Рудиком, и в их глазах я прочитал вопрос, который они мне никак не могли задать: «Ну, как?»
— Ребята, вы уж меня извините, но другого выхода не было — я взял нам маленькую комнатку на двоих. Зато Коммунист нам теперь не страшен. Я перенёс туда ещё одну кровать, но ничего — жить можно.
Они пока молчали, но видно было, что они испытали сильное облегчение оттого, что от гниды удалось-таки, наконец, избавиться.
Игорь взял на себя роль руководителя (староста, всё-таки) и, оставив нескольких человек следить за вещами, повел народ за собой. Он-то и показывал всем предназначенные им комнаты. Я же повел Владю и Рудика в 214-ую. Рука дрожала точно так же, когда я намеревался показать эту комнату своему дядечке.
— Только сразу не пугайтесь и не убегайте, — предупредил я их и толкнул рукой уже открытую дверь. — Ну, вот, это и есть наша комната, — сказал я и зажмурился в ожидании удара.
К моему удивлению, никакого удара не последовало. Никто не собирался меня бить и закатывать истерики.
— А что, — сказал Владичка, — нормальная комната, вполне можно жить.
Рудик молчал.
К сожалению, не могу передать первые чувства посещения комнат всех остальных, так как я не был тому свидетелем, но я представлял, что они очень походили на мои.
Спрашивать же об этом было просто некогда. Выглянув наружу, я увидел, как наши побежали по коридору обратно к выходу большой и дружной толпой.
— Бедняги, — подумал я, — они, наверное, не смогли перенести такого удара и решили убежать куда подальше, лишь бы прочь отсюда.
— Дурак, это они просто за оставшимися вещами вниз поскакали, — послышались слова Владика, и я понял, что размышлял вслух.
У Рудика вещей было немного, и он уже начал обживаться, так сказать. И с Владиком, когда тот перенёс свои последние сумки, они принялись доставать оставшиеся после поезда продукты и класть их на стол.
Чтобы не мешать им, я вышел в коридор, где с интересом стал наблюдать за беготней татар, которые ещё никак не могли перетащить свои баулы. Вместе со мной за их действиями наблюдали и какие-то черножопые, которые не замедлили высунуть свои рожи сразу же, как мы впервые затопали по коридору.
— Местные жители, наверное, — подумал я, — ну-ну! Соседи! Дал Бог счастья.
Раздумывая об этом счастье, я случайно повернул голову и увидел Карла Маркса.
Гармашёв лихорадочно бежал по коридору и, пробегая мимо меня, бросил мне, что всем желательно бы собраться сейчас в какой-нибудь комнате.
— Вот в нашей, например, — подумал я и сразу же представил себе эту картину.
Вот я сижу зажатый в углу весёлой ватагой, вот из-под груды чемоданов угадываются очертания Рудика, который не может произнести ни слова, а только мычит, потому что на него случайно сел Наиль, кровати прогибаются под тяжестью тел до самого пола, кто-то пытается выбраться из шкафа, но ему не удаётся, так как на дверцу налегла масса народа, где-то в середке видны торчащие ноги Кати, ей помогает Лариса, но в итоге сама, оказывается, в перевернутом положении, а на столе стоит Гармашёв и толкает речь прямо оттуда, как с броневичка, так как другого свободного места он просто не нашёл…
С ужасом отогнав от себя эту заманчивую картину, я вернулся в 214-ую, откуда вскоре всех нас позвали в 211-ую. Мужественные Наиль, Марат, Султан и Пахом решили взять на себя эту жертву и пригласили всех к себе.
Не помню, почему я замешкался, но когда я пришёл туда, все места — возможные и невозможные — были уже заняты, так что я с трудом примостился на спинке кровати.
— Ну, ребята, — начал Гармашёв, когда все собрались, — поздравляю вас всех с благополучным прибытием в Санкт-Петербург. Я понимаю, что все вы сейчас очень устали, но надо решить некоторые вопросы. Завтра, в понедельник вам уже надо будет появиться на занятиях.
Тут послышались возгласы негодования и возмущения. Только потому, что все, действительно, устали, в Гармашёва ничего не полетело.
— Да-да, прямо завтра, — невозмутимо продолжал он, — сегодня вы пока обживайтесь, ну, а завтра Игорь покажет вам дорогу, а после института вам надо будет подойти к комендантше Наталье Андреевне с фотографиями 3х4 и оформиться. Не забудьте свои паспорта…
Он ещё чего-то долго гнул, но я уже его не слушал. В углу комнаты валялось то, что привлекло моё внимание и заставило начисто забыть о Гармашёве, обо всех и что полностью захватило меня.
В углу валялся ВЕНИК!!! Самый обычный веник, уже многое повидавший на своём веку, но для меня он сейчас представлял предмет первой необходимости. Вот оно то, чем я смогу убрать нашу комнату, в которой грязи было столько, что на полу ясно виднелись следы каждого, кто сюда заходил.
— Надо его выцепить первым, пока никто не обратил на него внимания, — думал я про себя.
— Веник, веник, веник, веник, — повторял я как в бреду и ни на минуту не спускал с него глаз.
Тут кто-то пошевелился на кровати, на спинке которой я сидел, и чуть не свалил меня. Это вывело меня из транса. Я обратил внимание, что Гармашёв заканчивает своё выступление, и народ собирается расходиться. Воспользовавшись всеобщей суматохой, я медленно, стараясь не привлекать к себе внимания, подошёл к углу, мертвой хваткой захватил драгоценный веник, прижал его к животу и, нисколько не заботясь о том, что у всех в комнатах чистота аналогична нашей, без всяких угрызений совести вышел из 211-ой, стараясь держаться ко всем жопой.
Пробежав по коридору, я юркнул в 214-ую и только там смог вздохнуть свободно.
— А я веник украл! — радостно заявил я Владику и Рудику, которые только что вошли.
Те, судя по их вялым лицам, явно не оценили находку. Я же, поделившись с ними своим опытом начинающего клептомана, с каким-то диким рвением начал подметать пол.
Решено было вскипятить чай с помощью кипятильника и доесть запасы еды с поезда. Кроме того, ещё днём мы с дядькой нашли поблизости магазин, и он купил мне хлеба и масла.
— А это чего? Совсем не отдирается.
Мы все трое собрались кучей и дружно уставились в одну точку на полу, где виднелись какие-то пупырышки.
— Я их скоблю-скоблю, а они не отдираются, — жаловался я, — что это такое по-вашему?
— По-моему это — кошачье говно, — со знанием дела сказал Владик.
— Ага, это чего же кошке надо было съесть, чтобы говно так насмерть застыло? — возразил я.
— А может оно здесь очень давно, — предположил Рудик.
— «Говно — давно», прямо стихи получаются!
После небольшого спора я, всё-таки, согласился с тем, что это был стул кошки, которая, наверное, сразу же умерла после того, как выдавила из себя это произведение искусства. Хотя нет, не сразу. Она ведь выползла из комнаты и подохла где-нибудь на лестнице, так как никакого трупа в комнате не оказалось.
