Андрей Портнов - Автово
Чего они будут знать, я не уточнял, но в том же духе продолжал пороть очередную чушь. Ещё бы немного, и я стал бы биться в истерике как эпилептик. Я чувствовал, как меня душат слезы, хотя наружу не прорвалась ни одна слезинка. Терпение моё было лопнуто. Я думал, что смирился с окружающими меня условиями, но оказалось, что это далеко не так.
Владик с Рудиком, наверное, уже перестали понимать мой бессвязный бред и, поняв, что меня лучше сейчас не трогать, молча ухватились за выпавший осколок, который каким-то чудом не разбился, и стали подгонять его к оконной дыре.
— Не-е-ет! Не подходи к окну, уйди! Владик, убери его! — в припадке заорал я, увидев Рудика снова у окна, — Не смей! Он сейчас все стёкла повышибает, и вместо окна в стене будет огромная дыра, в которую я сейчас же выброшусь!
Рудику, видимо, эта идея очень даже понравилась, так как он ещё какое-то время постоял в раздумье, но затем, приняв решение, отошёл в сторону, отдавая первую роль Владику, и только придерживал осколок пальцем. Предложить мне самому заняться собиранием мозаики из стёкол им в голову не встало, или просто они благоразумно предпочли со мной в данный момент не связываться.
Пережитый шок не мог не сказаться на моей нервной системе. Временное помутнение рассудка напрочь отогнало весь сон и лишь заставило ещё резче почувствовать холод. Никакая одежда не помогала.
Владик и во второй раз со своим ассистентом удачно завершил операцию, но теплее от этого не стало. К тому же я ясно почувствовал, как покрылась тонким слоем инея моя голова. Да, ведь голову я не защитил ничем. Что делать?
И тут я вспомнил об одной вещичке, которую мне моя дорогая мамочка умудрилась засунуть перед самым отъездом в чемодан. Это была шапочка. Да, такая обыкновенная шапочка, которая натягивается на башку как презерватив, такая ярко-голубого цвета с красной и белой полосками. Короче, в жизни бы я эту шапку ни за что не надел. И мамочка это знала, поэтому и положила её перед самым отъездом, чтобы я не успел её выкинуть.
— Она тебе ещё, сынок, пригодиться, — говорила она. Видно, не в добрый час говорила.
Снова порывшись в чемоданах, я отыскал это уродство и, зажмурившись, напялил его на башку. Да, в жизни бы я её ни за что не надел, но разве сейчас это была жизнь?
И уже в последний раз на сегодня я лёг на свою кровать. Свернувшись калачиком, я горько жалел, что приехал сюда, в Санкт-Петербург и думал, как хорошо и тепло сейчас у нас дома в Астрахани.
— А завтра найдут мой хладный труп и с песнями законопатят им дыру в окне, — подумал я и каким-то чудом уснул.
На следующее утро я проснулся очень рано. Впрочем, то, как я сегодня провёл ночь, вряд ли можно было назвать сном. Сегодня я почти не спал. А если мне и удавалось впасть в забытье, то я тут же просыпался от сковывающего меня жуткого холода. Сковывало голову, руки, ноги и другие конечности.
Проснувшись и увидев, что спать всё равно осталось недолго, я вскочил с кровати. Включив свет, я достал переносное зеркало и посмотрел на себя. Оттуда сразу же выглянула чья-то бледная, опухшая рожа в какой-то идиотской шапочке. Не сразу поняв, что это моё отражение, я мгновенно сорвал с головы этот колпак и принялся заправлять постель.
Владик подал первые признаки жизни, вскочил и подбежал к окну.
— Надо же, держится ещё, — сказал он, указывая рукой на приклеенный осколок стекла.
— Ага, и тепло как в тропиках, — сквозь зубы процедил я. — Дима, вставай давай, а то замёрзнешь совсем!
— Да-да, Дима, давай вставай, — поддержал меня Владик.
Дима не шевелился. Молча, мы с Владиком смотрели на него, пока Владик тихо не произнёс:
— А он, кажется, того! Всё уже!
— Дима! — заорал я. — Немедленно вставай!
Я подбежал (насколько позволяли габариты нашей коморки) к его кровати и сорвал с него одеяло.
На нас смотрело бледное лицо Рудика, которое сливалось в единое целое с белой простыней. Его огромные глаза смотрели в пустоту и ничего не выражали. На нём сейчас можно было хоть станцевать краковяк — он бы ничего не сказал.
— А я не сплю, — сказал Дима куда-то в пустоту, — я, вообще, не спал.
— Ну, так вставай быстрее, а то совсем замёрзнешь. Пока то-сё, а там и выходить скоро.
— Ба-а-а! Ну, ладно, сейчас попробую.
Минут через десять все уже окончательно встали и заправили свои постели. На столе в чашках кипятильник делал своё дело, мы с Владиком накрывали на стол, а Рудик внимательно изучал карту Питера, которую я захватил с собой.
— А нам повезло, — заметил я, — то, что мамочка надавала в поезд пожрать, хватит на целую неделю. Лишь бы ничего не пропало.
— Пропадёт тут, как же, в такой-то мороз!
— Смотрите, какое интересное кладбище около нас находится, — не отрываясь от карты, сообщил Рудик, — «Красненькое»! Это у него название такое.
— Никак на кладбище собрался? — поинтересовался Владик. — Хотя после сегодняшней ночки…
Тут кто-то постучал в дверь, и к нам заглянула Катя.
— Ну, как спалось, как первая ночка? — прощебетала она.
— Херня одна! Видишь, какие мы розовощёкие. Продрогли как собаки, — ответил я.
— Ой! А мы тоже почти всю ночь не спали.
— Интересно, — решил я, — а сегодня ночью из наших, вообще, кто-нибудь спал?
— Наверное, никто.
— Ну, ладно, мы, между прочим, ещё даже и не умывались. Так что, если ты не возражаешь…
Когда Катя ушла, мы взяли свои полотенца, туалетные принадлежности и пошли в туалет.
— Единственное превосходство этой ночи заключается в том, что утром не пришлось одеваться, — резюмировал я, — как встал, так и пошёл.
— Фу! Как здесь можно умываться, — пробурчал я уже в туалете и направился прямехонько к унитазу.
Через несколько секунд я пулей вылетел оттуда и столкнулся с собравшимся войти туда Рябушко.
— Там, там… — срывающимся голосом лепетал я и дикими глазами смотрел на него.
— Чего там? — спокойно спросил он.
— Там… там говна лежит вот сто-о-олько! Я не могу туда зайти!
— Ну, и что, оно и вчера там лежало, ты чё, не видел что ли?
— Не-а, наверное, темно было.
— Ой, отстань, я ссать хочу!
И он вошёл в одну из двух кабинок. Тогда собрав всю свою силу воли, заглотнув побольше воздуха и стараясь не дышать, я с закрытыми глазами быстро влетел в соседнюю кабину, которая к счастью оказалась пустой, и через некоторое время стремглав помчался обратно.
— Да что же это такое, как же срать теперь, — продолжал я уже за столом аппетитную тему. На чужое! Я так не смогу!
— А где же ты тогда срать будешь, — ехидно заметил Владичка.
— А я к тётке ездить буду. Два раза в неделю, как-нибудь потерплю.
— Ха-ха, два раза в неделю. «Здравствуй, дорогая тётя, вот я к тебе опять посрать приехал!»… Приспичит, тогда посмотрим.
Тут в комнату вошёл Игорь и, прервав нашу увлекательную беседу, которая очень хорошо способствовала пищеварению Рудика, велел нам поторапливаться, так как минут через тридцать-сорок всем надо было собраться одетыми внизу в вестибюле.
А тем временем, пока Рудик и Владик дожевывали свои бутерброды, в моей голове бушевали различные думы. Всё-таки, я чувствовал себя немного виноватым в том, что выбрал нам на троих такую крохотную комнатёнку. Смех смехом, но я задумался о том, что 2 года бок о бок, причём в самом что ни на есть прямом смысле, мы не выживем. Поэтому, пока ещё было время, я отправился в 209-ую.
Её обитатели: Чеченев, Паша и Коммунист собирались завтракать. Оставаясь на своих местах, они с удивлением смотрели, как я расхаживаю по их комнате и осматриваю каждый уголок.
Наткнувшись на мокрые трусы Коммуниста, которые висели на в спешке протянутой верёвке, я с тошнотворными рефлексами отшатнулся и, придя в себя, изложил цель своего визита:
— Значит так, сегодня перетащим мою кровать к вам, теперь я у вас жить буду.
Стараясь не обращать внимания на поперхнувшегося печеньем Пашу, Чеченев как можно вежливее поинтересовался, ибо с идиотами надо вести себя как можно спокойнее:
— А что случилось? Почему это вдруг?
— Зачем ты нам нужен? — резко отрыгнул Коммунист, который, видимо, и понятия не имел об элементарных правилах вежливости.
Стараясь сдерживаться, я сделал вид, что не заметил этой отрыжки, как и его присутствия, вообще, и произнёс:
— Да чего-то холодновато у нас немного, да и тесно.
— Вот и нам счастье привалило, — уже откашлявшись и придя в себя после пережитого шока, крикнул Паша.
— Короче ждите, — сказал я и ушёл. Не успел я это сделать, как тут же за моей спиной послышался звук второпях закрывающегося замка.
Я вернулся в 214-ую и рассказал моим соседям о случившемся.
— Ба-а-а! — вздохнул Рудик, — и ты согласен жить с Коммунистом и Пашей? Как же ты решился на такую жертву?
— А что мне остаётся делать? Здесь я больше не протяну, да и, если честно, тесновато, всё-таки, как бы вы там не говорили. А поскольку всё это из-за меня получилось, то мне и страдать. Уж лучше мучиться с Пашей и Коммунистом, чем подохнуть от холода и тесноты здесь.
