Назови меня по имени - Аникина Ольга
Досталось и Маше:
– Вам давно пора домой, Мария Александровна.
Алёшу с его коленом начальство попросту не заметило.
Маша вышла из комнаты продлённого дня вместе с завучем, физиком и Красневским. Данила снова напустил на себя безразличный вид: задуманное он осуществил и был, кажется, вполне доволен собой.
– Вы только подумайте, – выговаривала завуч физику, – во что вы меня втянули. Эти трое как волк, коза и капуста. Я-то думала, что нужно развести по разным комнатам Козырева и Савченко… Уж Данила-то буянить не будет! Но вы поглядите на него – и он туда же!.. А по Савченко вообще милиция плачет. Непонятно, как мы его до одиннадцатого класса доучили!..
Маша потопталась возле окна на площадке между этажами, оперлась руками о широкий, отделанный плиткой, подоконник. В школьных коридорах стояла тёмно-зелёная духота; откуда-то донёсся запах краски. Глубоко вдохнуть не получалось. Нужно выйти наружу, на воздух, подумала Маша. До запасного выхода требовалось преодолеть три лестничных пролёта и коридор цокольного этажа.
Маша корила себя за то, что не смогла дать отпор Красневскому. Он же подлец, то и дело повторяла она, медленно спускаясь по лестнице на первый этаж. Но он – ребёнок, возражала она самой себе. Никто не знает, какая жизнь его ждёт впереди. Вряд ли счастливая.
Когда Маша уже спустилась на цокольный этаж и прошла несколько шагов, она услышала какое-то движение наверху, на лестнице. Случайная встреча с завучем Бабой-ягой была бы сейчас совсем уж некстати. Маша побежала по коридору.
В подвале горел дежурный жёлтый свет. Запах стоял сырой, мышиный. Бетонный пол, кажется, давно никто не подметал. По стенам, словно прибитые гвоздями змеиные тела, тянулась изолированная проводка с толстым слоем пыли по верхнему краю. Ряд запертых дверей, оцинкованных, крашеных, – господи, что там, за этими дверьми? Вспомнилась старая детская страшилка про трупы злых учителей, которые из года в год копятся в школьных подвалах, и в полнолуние перед выпускными экзаменами… они… что? Выбираются наружу и пляшут под окнами? Ловят глупых чужаков, которые пытаются спастись через запасный выход?..
Маша взлетела по лестнице, ведущей к выходу, и обеими руками дёрнула тяжёлую литую щеколду – она поддалась на сантиметр. Дёрнула ещё раз – и щеколда снова сместилась на малое расстояние.
– Марья Александровна… – За спиной раздался Алёшин голос. – Не ломайте дверь, я сейчас вам всё открою.
Они вышли наружу. Маша глубоко вдохнула свежий воздух – пахло молодой скошенной травой.
– Вечером дворник с косилкой ходил, – сказал Алёша. – Не успели газоны зазеленеть, а их уже р-раз – и подровняли.
– Как твоё колено? – спросила Маша. – Болит?
– Оно всегда болит, – отмахнулся Алёша. – Я уже привык.
– Карина Васильевна знает, что ты ушёл?..
Алёша засунул руки в карманы.
– Вряд ли.
– А Катя?
– А Катя, наверное, знает.
Он медленно преодолел три ступеньки заднего школьного крыльца. Хромал Алёша гораздо сильнее, чем обычно.
– Катя мне просто друг. – Он упрямо выпятил подбородок. – Я поговорю с ней. Подумаю, что ей сказать. Так сразу я не смогу. Но я обязательно поговорю, и она всё поймёт. Я уверен.
Не поймёт, подумала Маша. Но вслух ничего не сказала.
Алёша, с его резкостью и прямотой, мог случайно ранить девушку, им обоим нужно было как-то помочь, только Маша не знала как.
Она обернулась.
Здание школы выглядело серым и печальным. Сегодня Маша приходила сюда в последний раз.
Глава 9
Они обошли по кругу школьный спортивный комплекс и снова вернулись на дорожку, ведущую ко входу, прошли по ней туда и обратно и повернули на волейбольную площадку, по периметру которой дворник вчера вечером подстригал газон.
Прежде чем садиться за руль, Маше нужно было успокоиться, добиться хотя бы неустойчивой, но внятной внутренней тишины. Если бы не Алёша, она села бы в «тойоту», заблокировала бы все двери, откинула бы кресло и, как она обычно делала после разговоров с матерью, подремала бы с закрытыми глазами полчаса, а может, час. Но прогуляться тоже было неплохой идеей, ведь они с Алёшей оказались теперь в одной лодке. У обоих в головах звучали слова Красневского.
– А твоё колено?
– Колену сейчас как раз нужно ходить, – сказал Алёша. – Иначе опухнет.
Он не был ей в тягость, не раздражал, не лез с глупыми утешениями. Ничего не делал, просто шёл рядом.
Под ногами шуршал терракотовый гравий. Маша тронула пальцами мокрую волейбольную сетку и сразу же отдёрнула руку: верёвочное полотно, дрогнув, обдало её прохладными брызгами.
– Роса, – сказал Алёша, – есть результат процесса конденсации при резкой смене температур.
– Это точно роса? – Маша с сомнением покачала головой. – Может, просто дождь прошёл, а мы и не заметили?
Маша поднесла к лицу мокрую руку и будто увидела её впервые: пальцы, поперечные линии сгиба, серебряное колечко. Колечку лет семь, не меньше. Купила в каком-то киоске, надела да так и носила, почти не снимая.
Казалось, предметы и их поверхности подрагивают в неверном предутреннем освещении, словно у вещей появилось ещё одно, дополнительное измерение. Вокруг стояла тишина, и за каждым случайным звуком тянулось тревожное эхо.
В листве шевелились птицы, подавали неуверенные голоса. В кустах на дальнем краю площадки слишком громко свистнул дрозд – Маша вздрогнула и обернулась на свист. Птица, словно испугавшись собственной смелости, замолчала.
Становилось прохладно, Маша оглянулась было в сторону стоянки – не пора ли вернуться? Надевая сегодня лёгкий льняной жакет, она не рассчитывала на ночные прогулки. Алёша перехватил её взгляд, быстро расстегнул кожаную косуху, снял и протянул спутнице. Брать куртку у ученика было неловко, но… не всё ли равно? Маша почти машинально взяла косуху и накинула себе на плечи. Стало теплее. Одежда ученика оказалась неожиданно тяжёлой: оба кармана были набиты какими-то вещами.
– Камни ты, что ли, там носишь? – Она выпростала левую руку и похлопала по карману, застёгнутому на молнию.
За подкладкой что-то звякнуло.
– Нужно было выложить… – Алёша неловко улыбнулся. – Расстегните карман, проверьте. Ну? Не бойтесь. В правом связка ключей и свинцовые белила, вчера купил. В левом ингалятор и бумажник.
– Ингалятор? – удивилась Маша. – Зачем?
– Обычный ингалятор, – он отмахнулся, – в детстве у меня астма была. Всё прошло давно, а мама до сих пор мне его с собой кладёт. Купила сразу несколько, по всем курткам рассовала.
– Твоя мама с тобой измучилась, – вздохнула Маша. – Не огорчал бы ты её.
Услышала свой голос и замолчала. Алёша оперся плечом о выкрашенный голубой краской столб, к которому крепилась провисшая посередине мокрая сетка.
– Марья Александровна, – сказал он, – вы же знаете. Всё равно я когда-нибудь снова их огорчу. И маму, и папу. Никуда не денешься.
Маша хотела что-то возразить, но Алёша перебил её.
– Я уже сейчас вижу это. Во всех подробностях. Им ни за что не понравится мой выбор, моя профессия.
Он помолчал, опустил глаза, но потом поднял взгляд и посмотрел на Машу в упор.
– Моя профессия, – повторил он, – и моя женщина.
Какой тяжёлый разговор, подумала Маша. Лучше было бы уйти, прямо сейчас, ничего не объясняя, но она стояла, словно пригвождённая к терракотовому гравию, и не могла сдвинуться с места.
– Я по-всякому крутил ситуацию. – Алёша потёр ладонью лоб. – Выходит, нужно просто сказать вам всё, как оно есть.
– Не нужно.
– Нет, нужно, – упрямо сказал он и уцепился за сетку длинными узловатыми пальцами. – А некоторые вещи нужно не говорить даже, а кричать. Иначе нет никакой надежды, что вы хоть что-нибудь услышите.
Сетка натянулась и замерла. Воздух вокруг становился всё светлее.
Алёша наклонил свой бугристый лоб, словно собирался идти напролом.
– Я всё обдумал. До меня дошло, что я не так уж безнадёжен. Вот, например, у меня уже есть первый заказ. Я буду рисовать мульт! Правда, пока только эскизы, что-то вроде комиксов, но всё равно – представляете? Я уже в команде. Через год-два у меня появится стабильный заработок. А пока мне обещали выплатить аванс.
