Назови меня по имени - Аникина Ольга
Ирка уселась рядом. Слышно было, как неподалёку жужжала вишня – так много насекомых прилетело на её цветы.
– Всё ещё переживаешь из-за работы? – участливо спросила Ирка.
Маша помотала головой.
– А что насчёт Петьки? Ты всё молчишь, не делишься.
Тёплой волной принесло запах дыма: соседи жгли сушняк. Где-то в небе пролетел самолёт, Маша посмотрела наверх. От хвоста самолёта наискосок шёл белый облачный след, он расходился длинным треугольником. В детстве Маша думала, что облака образуются из самолётного топлива.
– Что ты решила? – допытывалась Ирка. – Отпустишь его?
Маша не успела ответить: за их спинами послышался шум. На веранде что-то двигали, о чём-то переговаривались. Стукнула дверь, женщины обернулись.
На вытянутой руке Петька держал большое красно-зелёное ромбовидное полотно, за которым по полу тянулся хвост из трёх узких лент, перевязанных крохотными бантами. Витя появился в проёме сразу за Петькиной спиной. Как свита, приставленная к змею, он нёс королевскую мантию, разделённую на три пёстрые части.
– Расступись! – крикнул Петька, и Маша с Иркой послушно расступились.
Младшие дети, завидев разноцветное полотнище, прибежали с другого конца огорода – Серёжа прибыл первым, а хмурая Дашка ковыляла следом, загребая землю резиновыми сапогами.
– Грандиозное событие века! – кричал Петька. – Все сюда!
– Он точно взлетит? – спросила Ирка.
Витя радостно кивнул. Взъерошенный, он выглядел почти как подросток.
– Взлетит, ещё как! – заверил он и скомандовал: – Давайте все на пустырь!
Двери в доме заперли, и по дорожке, идущей между участками, двинулись к полю за железнодорожными путями. Соседи разгибали натруженные спины, вылезали из теплиц – здоровались с Иркой и любовались Петькиным чудовищем.
Маша заметила, как взмокла Петькина жёлтая футболка; мальчишка волновался.
На пустыре было ветрено, сухая трава шелестела. Пройдя несколько метров от края поля, компания остановилась. Большим пальцем Петька тронул рычажок, и мотор зажужжал.
– Не дёргай его сильно, – советовал Витя. – Пальцами подтолкни, ну!
И змей повис над землёй, раскинув хвост по траве. На внутренней поверхности ромба горела маленькая красная лампочка.
– Змей, лети! – крикнула Дашка, выпрыгнула из своих огромных сапог и шлёпнулась на траву.
Петька покосился на девочку и осторожно повёл змея против ветра.
– Лети! Лети, змей! – кричала Дашка, поднимаясь с земли. – Давай!
Мигнув единственным красным зрачком, змей поймал движение воздуха и начал медленно подниматься над полем. Мотор тарахтел уже вхолостую, ветер набирал силу, а Петька, придерживая верёвку одной рукой, другой быстро разматывал катушку. Он ловил минуту славы.
– Дай мне! – кричала Дашка, пытаясь ухватить конец верёвки. – Дай мне, дай!
– Уберите мелкую! – вопил Петька.
Маша забыла дома солнцезащитные очки, и глаза её болели, но от зрелища оторваться было невозможно: по голубой, залитой светом, поверхности, далеко-далеко в небе, кувыркаясь, плыл красно-зелёный ромб с тонким, едва заметным с земли, развевающимся хвостом.
– Если честно, – сказал Витя так тихо, чтобы слышали только Ирка и Маша, – двигатель тут был нужен как собаке пятая нога. Всё и без него полетело бы.
– Но сам процесс! – засмеялась Ирка.
– Мама! – завопил Петька. – Не-ет!
Он бросился в сторону – верёвка поползла за ним по земле. Наконец Петька отшвырнул её и побежал вдоль поля, к железнодорожным путям, а змей улетал всё дальше, переворачиваясь в потоках воздуха.
– Ох ты ж ёлки-палки! – выдохнул Витя. – Кажись, плохо закрепили.
Петька бежал по островкам молодой травы, по мёртвым проплешинам выжженной соломы, по руслу крохотного ручья. Он махал руками и кричал. Маша кинулась вслед, подхватив на бегу брошенную верёвку, – хотя было уже понятно, что вряд ли они смогут спасти плоды полуторамесячного Петькиного труда.
Петьку удалось догнать, когда тот уже стоял на противоположном краю поля, в нескольких шагах от железнодорожной насыпи. Он запрокинул голову и, заслонившись ладонью от солнца, смотрел туда, где за станцией высился ряд деревьев; там исчезла маленькая красно-зелёная полоска.
Прямо над ухом раздался мощный гудок. По рельсам на бешеной скорости помчался поезд.
– Петька! – Маше не хватало сил перекричать грохот летящего состава. – Петька! Мы сделаем нового, закажем детали…
Она закашлялась и остановилась. Наклонилась, оперлась руками о колени. Подошёл сын; футболка его была уже совсем тёмная, по лицу текли крупные капли. Он постучал Маше ладонью по спине.
– Всё, всё, – хрипло сказала Маша. – Хватит.
Они ещё какое-то время стояли, тяжело дышали и смотрели в пустое небо. Поезд уже почти пропал из виду, но грохот колёс всё ещё стоял в ушах. Наконец Петька разлепил губы и сказал:
– Было круто, правда.
Засопел и добавил:
– Новый не надо, мам.
Она молча кивнула ему в ответ, потому что не знала, как его утешить.
…………………………………………………
В десятых числах мая Петька уехал.
Маша согласилась, чтобы он пожил три месяца в летнем языковом лагере. В середине августа Заряднов обещал устроить ей поездку в Энгельберг, чтобы Маша могла увидеть воочию, как живёт её сын, и принять окончательное решение.
Глава 6
После Петькиного отъезда внезапно испортилась погода. Синоптики обещали несколько тёплых дней в середине и в конце месяца, но сейчас, даже если дожди ненадолго прекращались, всё обволакивал туман, похожий на белую муку, распылённую над микрорайоном. Подмосковная весна, начавшаяся было так ярко, растворялась в сером, мутном безвременье.
Пешеходные тропинки рядом с Машиным домом размыло, они покрылись изрытой подошвами густой грязью. Лужи разлились по тротуарам и проезжей части. Мокрая трава с каждым днём становилась всё выше. Репейник возле подъезда выстрелил в небо мясистым зелёным стволом. Его широкие, развёрнутые под острым углом листья походили на колени человека, сидящего на корточках.
В квартире стоял холод: отопление уже отключили, но кирпичные стены ещё недостаточно прогрелись, и сейчас, в мае, ночные заморозки ощущались жёстче, чем ранней весной.
Что-то произошло с Машей после Петькиного отъезда. Особенно тяжело теперь давались утренние дела, те, которые раньше совершались на бегу, сами собой: подъём, умывание, сборы. Даже воздух в квартире, кажется, стал плотнее – и Маше приходилось преодолевать его, словно через препятствие – так путник в лесу продирается сквозь липкую паутину. Каждое утро начиналось с маленького геройства – спустить ноги с кровати на пол. На простое действие уходило столько энергии, что Маша уставала, ещё не дойдя до ванной.
Главной задачей теперь было – разогнаться за утро. Если Маше это удавалось, в послеобеденное время на несколько часов ей становилось легче, и в пять-шесть вечера она чувствовала себя совсем здоровой, почти как раньше.
Маша не могла понять: неужели дело было в Петьке, и она, словно Антей от земли, брала все свои силы из той нежности, которая полыхнула в ней впервые, когда ребёнок, пухлый и беззащитный, лежал у неё на животе и ворковал, и мурлыкал? Что-то кончилось, оборвалось резко и грубо, и, хотя она уже почти полгода, с самого января, подсознательно готовила себя к расставанию с сыном, его отъезд оказался ударом. Но… Смогла бы она жить спокойно, если бы никуда его не отпустила? Маша не находила ответа на этот вопрос, как и на многие другие.
Ираида Михайловна снова лежала в отделении химиотерапии дневного стационара. Ей начали капать лекарство, которое Маша с Алькой с большим трудом добыли через знакомых из-за границы, контрабандой через Владивосток. Ни Алькины знакомства, ни связи профессора Иртышова уже не играли никакой роли: если оригинальный препарат отсутствует в стране, его невозможно достать официальным путём, а заменитель, который был положен Ираиде Михайловне бесплатно, судя по отзывам, считался препаратом с гораздо более слабым эффектом. Ираида Михайловна очень нервничала из-за вынужденной паузы в лечении и своё негодование вымещала на Маше, полагая, что младшая дочь нарочно затягивала доставку препарата.
