Назови меня по имени - Аникина Ольга
Лицо Марка, бледное и напряжённое, ничего не выражало, он смотрел мимо, в сторону подъезда. Пальцы рук его переплелись; Марк, словно пианист перед выступлением, разминал суставы. Приталенный карминово-красный плащ его жены Лены буквально бил по глазам. Туфли на каблуках подчёркивали её и без того высокий рост. Тёмные волосы, стильно прибранные наверх, прямой нос, невозмутимая, слегка презрительная улыбка – что-то есть от семейки Красневских, подумала Маша – всё было слегка чрезмерно, но в этой чрезмерности была смелость и шарм.
– Ну вот, – Лена повернулась к мужу, – теперь «ма» – это машина, да?
Марк промычал что-то невразумительное и поднял глаза.
– Ма-ша, – повторил Хомяк и топнул ножкой по выступающей из земли крышке канализационного люка.
– Марк, – громко сказала Маша, – я приехала в четверг вечером, как обещала.
Марк молчал.
Лена всплеснула руками.
– Вот это да! – воскликнула она. – Можно я угадаю? Вы – любовница моего мужа?
Марк переменился в лице. Он расцепил и с силой опустил руки, словно что-то с них стряхивал.
– Мария Александровна, – неуверенный голос выдал его с головой, – я сказал вам привезти свою диссертацию завтра днём… а не сегодня вечером.
– Ма-ша. Ма-ша. Ма-ша, – пропел Хомяк.
Но ребёнку и этого показалось мало. Он сложил большой и указательный пальцы так, чтобы получился «клювик», и вытянул руку вперёд. В игру, которая называлась «уточки», Маша играла с ним год назад.
– Ой, нет! – Лена всплеснула руками. – Вы не любовница моего мужа. Вы больше похожи на подружку моего сына.
– Не говори глупостей, – поморщился Марк. – Идём домой.
Но Лена, по всей видимости, хотела доиграть сцену до конца. Она подошла к канализационному люку и, поддерживая малыша под мышки, поставила его обеими ножками на асфальт. Потом коротко осмотрела и Машу, и её автомобиль.
– Так вы приезжая! Номера-то питерские.
– Лена! – крикнул Марк. – Это аспирантка из института!
Он взял жену за плечи и попытался отвести её к подъезду, но женщина резко высвободилась.
– Танец маленьких утят… – Её пронзительный голос отдавался в Машином затылке. – Пальчиковая гимнастика… Ваша работа?
Никто ей ничего не ответил. Марк сделал шаг за пределы световой полосы и теперь стоял в темноте.
– Конечно, ваша! – воскликнула Лена и кивнула в сторону Марка. – Я знала, что этот… Зароется в свои книги и ребёнком заниматься не будет. Но у меня вопрос. Он хоть заплатил вам за услуги няни? Вы потратили столько времени на нашего сына. Хоть копейку мой муж вам заплатил?
– Как вам не стыдно! – сказала Маша.
Лена рассмеялась красивым, хорошо поставленным смехом.
– Мы с моим сыном здесь единственные, кому не стыдно. – Лена отпустила ручку ребёнка и начала рыться в сумочке. – Подождите-ка.
Хомяк почувствовал свободу и тут же отбежал от компании. Происходящее между взрослыми больше его не интересовало. Он присел на корточки возле поребрика, край которого находился в полосе света. Ребёнок подобрал с земли палочку и начал ковыряться в трещине, где между асфальтом и бетоном пробивался стебель одуванчика.
– Вот, возьмите. – Лена протягивала Маше какие-то бумажки. – Любовь любовью, а труд педагога должен оплачиваться. Да берите же, новую куртку себе купите. Та, что на вас, уже никуда не годится.
– Лена! – Марк подбежал и вырвал деньги из руки жены. – Я, между прочим, неделю пахал, чтоб их заработать.
У Маши звенело в ушах. Она заметила, как в открытом окне второго этажа появилось лицо какого-то любопытного пожилого соседа; мимо прошли двое подростков, они тоже затихли и сбавили темп, с интересом наблюдая за семейной сценой. Маша щёлкнула сигнализацией и дёрнула водительскую дверь, а потом так же спешно захлопнула её. Заблокировала. Повернула ключ зажигания, включила фары.
В зеркало заднего вида она видела, как Марк суетится вокруг Лены и что-то втолковывает ей, машет руками. Лена уводила Хомяка прочь от подъезда. Малыш не шёл, а весело подпрыгивал. Сегодняшняя шутка удалась ему на славу.
Прежде чем вырулить на Садовое, Маша приткнула автомобиль на Покровке – вечером вдоль проезжей части освободилось несколько парковочных мест. Она глубоко дышала и сжимала голову холодными пальцами. Голова горела, а руки и ноги сводило от холода. Пришлось снова включить печку, хотя бензина осталось совсем мало.
Взгляд упал на рукав джинсовой куртки. В меру обтрёпанный манжет, ничего особенного, стиль винтаж – так Маша говорила раньше. Но сейчас он был ещё и грязным. Маша потёрла пятно, оно размазывалось и не стиралось. Это было машинное масло или какая-то другая техническая грязь: она пахла сероводородом, как пахнут окислённые нефтепродукты. Маша понимала, что, скорее всего, отстирать пятно не получится. Останется след. На светлом всегда остаётся след, ничего не поделаешь.
Глава 7
«День самоуправления» был неформальным, но традиционным школьным праздником. Традиция установилась ещё задолго до Машиного появления в педагогическом коллективе, и однажды, года три назад, Маше даже довелось поработать дежурным учителем на этом мероприятии. Идея не была оригинальной: для детей создавалась видимость того, что один день в году они сами руководят учебным процессом в своей школе. В действительности же педсостав во главе с директором в этот день держали руку на пульсе ещё более чутко, чем обычно, – хотя детям было совсем необязательно об этом знать.
Каждый выпускник по своему выбору мог провести один или два урока в младших классах. Из списка лучших учеников школы ребята сами выбирали «заместителей директора» и «завучей», которым в этой ролевой игре почему-то доставались не самые весёлые задания. «Замы» решали заранее спроектированные проблемы местного масштаба: контроль уборки кабинетов, учёт спортивного инвентаря и прочие мелочи.
Но главная часть праздника наступала, когда в обычный учебный день дежурный охранник уже запирал в здании все двери. По традиции ученики одиннадцатых классов проводили в школе последнюю ночь.
Сценарии «Ночи самоуправления» дети тоже продумывали заранее. Когда-то в актовом зале устраивались шумные дискотеки, но мода на танцевальные вечера давно уже отошла в прошлое. Теперь одиннадцатиклассники, иногда с помощью родителей, придумывали весёлые квесты с заданиями. Один выпуск до самого утра играл в «Мафию», а ещё один, самый дружный на Машиной памяти, устроил конкурс воспоминаний о школе – и дети полночи просидели в темноте, рассказывая друг другу истории.
Чтобы дети могли спокойно переночевать, выделялось два помещения: комната отдыха и спортзал. В спортзале ученики расстилали маты, в продлёнке – коврики-пенки; из дома приносили спальники и одеяла. В столовой выпускники сдвигали столы и выставляли на них всё, что им дали с собой родители: пироги, печенье, сыр, хлеб, бутерброды, мясную нарезку… И напитки: чай, лимонад, сок. Естественно, никакого алкоголя.
Попытки пронести на праздник выпивку карались жестоко. Происшествие пятилетней давности стало притчей во языцех: каждый год перед праздником выпускникам напоминали, как мальчика, который пронёс в рюкзаке бутылку вина, не допустили до экзаменов. Ученик вместо аттестата получил справку, а вместо института пошёл в армию. Впрочем, некоторые очевидцы излагали совсем другой вариант развития событий: якобы на самом деле родителям молодого человека удалось определённым образом договориться с Нинелью Валентиновной. Маша не знала, чему верить. Пять лет назад в мае она проходила сертификационные испытания сразу по двум предметам и вынужденно осталась в стороне от школьных дел.
За дисциплину на празднике отвечали три дежурных учителя. Дежурство было делом хлопотным и неблагодарным. Маша помнила, как она три года назад бегала из столовой в комнату продлённого дня и обратно – проверяла, мирно ли дети веселятся. Маша улыбалась, вспоминая, как аккуратно она обходила влюблённые парочки – а те ютились в самых тёмных углах коридоров или на лестницах. Маша деликатно делала вид, будто не замечает их, и чуть ли не на цыпочках проплывала мимо. Дети сдерживали учащённое дыхание, замирали друг у друга в объятиях и настороженными взглядами провожали её удаляющуюся фигуру.
