Назови меня по имени - Аникина Ольга
– Да как бы… – Алёша встал. – Мы вроде не дети уже…
В глазах его блеснуло что-то новое. Это новое показалось Маше опасным, и она машинально отступила назад. Но Алёша не успел договорить, потому что снаружи послышался шорох ключа в замочной скважине и стук входной двери. Пошатнулась и рассыпалась тишина, а Машины слова и Алёшин ответ – простые, понятные и уместные – прозвучали совсем не так, как надо.
Светлана Павловна принесла в дом московскую весеннюю сырость и суету. Маша издалека расслышала свистящее дыхание пожилой женщины; Алёшина мама тяжело наклонилась, опустила на пол пакеты. Полиэтилен зашуршал, звякнули какие-то стеклянные банки или бутылки. В прихожей появился Алёша, он принял у матери пальто и поднял покупки.
– Мам, я же тебя просил! – Голос его был тихий и расстроенный. – Мы же договаривались…
– Какая разница, милый, – Светлана Павловна улыбнулась сыну, – ты сходишь в магазин, или я схожу. Мне же не трудно. А у тебя экзамены скоро.
– Большая разница, – буркнул Алёша и потащил пакеты на кухню.
Маша вспомнила про Петьку: сын сегодня ещё не отзвонился. Она достала телефон и набрала ему короткое сообщение.
Светлана Павловна опустилась на табуретку и принялась стягивать с полных ног чёрные бесформенные ботинки на молнии – обычная обувь для людей в возрасте, некрасивая, но удобная.
Маша, наверное, впервые за несколько лет подумала вдруг, что их с Алёшей матери оказались почти ровесницами; возможно, когда Светлана Павловна впервые пришла в школу на родительское собрание, все вокруг решили, что это не мама Алёши, а его бабушка. «Господи, да ведь если я когда-нибудь соберусь родить ещё одного ребёнка, к его восемнадцатилетию я, пожалуй, буду такая же старая и больная, и мне будет целых – перед Машиными глазами пробежал ряд цифр – пятьдесят три? Нет, пятьдесят три – это ещё совсем немного», – успокоила она себя.
А ещё Маше совсем некстати вспомнился Хомяк, тёплый, пахнущий яблоками. Как он засыпает, как просыпается, с каким упоением болтает на своём, непонятном никому языке. Боже мой, подумала она, да разве возраст – это проблема? Если бы вдруг у неё был маленький ребёнок, она за него отдала бы всё на свете…
Маша с досадой одёрнула жакет, нахмурилась и снова посмотрела на экран телефона: сообщение ушло, но Петька пока ничего не ответил.
– Мария Александровна, милая, как вы?
Светлана Павловна сняла с головы драповую шляпку. Светлые волосы остались нелепо примяты, но, кажется, Алёшину маму совсем не волновало, как она выглядит. Женщина собиралась с силами, чтобы поднять с табуретки своё тяжёлое тело. Наконец она оперлась о колени и встала. Подошла к Маше.
– Дорогая моя… Я давно хотела сказать вам… – Светлана Павловна прижала ладонь к груди. – Вы уж простите меня, ладно? Так нехорошо получилось.
Маша нахмурилась.
– Я про ту бумагу… – Женщина махнула рукой. – Думаю, думаю, никак из головы не идёт. Все подписывали на собрании, ну и я тоже. Вместе со всеми. Что уж они там насобирали про вас, не знаю. На самом-то деле я считаю наоборот! Что и человек вы хороший, и педагог…
Маше даже показалось, что в уголках маленьких тусклых глаз заблестели слёзы.
– Да что вы, ей-богу… – Маша приобняла хозяйку дома за плечи. – Вы бы ещё вспомнили, что было сто лет назад.
– Скажите только, – Светлана Павловна, всё ещё хлюпая носом, заглянула ей в лицо, – это всё никак не повлияло?..
– На что?
– Ну, не знаю… – Женщина смутилась. – На финансовое ваше положение, например. А то мы не сможем увеличить вам зарплату. Сами видите, муж вечно в командировках. Чем старше становишься, тем тяжелее достаются деньги.
– Всё в порядке, – соврала Маша. – Не беспокойтесь. У меня много учеников.
– Вы молодец, – раздалось из глубины комнаты. – Молодая, энергичная. Всё у вас будет хорошо.
В Машиных руках пиликнула телефонная трубка. Петька писал: «Пришёл из школы, ем суп». Нужно было скорее заканчивать занятие и ехать домой, к сыну.
Когда Маша уже уходила и стояла у самой двери, Алёша пригласил её на школьный праздник. «День самоуправления», так называлось это мероприятие.
– Мы с Катей решили поставить «Алису» по нашему собственному сценарию, – рассказывал Алёша. – Будут мои декорации и костюмы.
Маша облегчённо вздохнула. «Мы с Катей»! Если уж за Алёшу взялась самая красивая девочка в классе… Не пройдёт и месяца, как все его попытки объясниться в любви стареющей учительнице сменятся прогулками по летней Москве за ручку со сверстницей. А там уже недалеко до поцелуев в подъезде или даже ночёвки в дяди-Колиной мастерской.
– Алёша, я постараюсь, – сказала она и наконец улыбнулась.
Глава 5
Петька снова вырос, скачком, на целых четыре сантиметра. А ещё однажды утром Маше бросилось в глаза, что на сыне слегка подвисает школьный пиджак.
Ребёнок повзрослел не только внешне. Он стал настороженнее, внимательнее. Теперь Петька мог подойти вдруг к матери и ни с того ни с сего спросить, не обиделась ли она. На что, господи, Маша могла обидеться! За последний месяц Петька даже не устроил ни одного пиротехнического опыта.
Он, кажется, чувствовал себя виноватым за то, что не было ещё окончательно решено, но висело над их домом, как бесформенная и тяжёлая туча, из которой рано или поздно должен был повалить дождь или снег.
– Почему бабушка с тобой так грубо разговаривает? – спросил он однажды.
– Потому что я бросила её и уехала в Москву, – сказала Маша.
– А я? – Петька пристально посмотрел на мать. – Ты тоже разозлишься, если я уеду?
– Петька! – Маша обняла его и потрепала по отросшим волосам. – Ты сам-то понял, что спросил?
– Я спросил, потому что знаю, как оно бывает.
– Как?
– Очень просто. Человек говорит тебе, например, что простил тебя, и ты ему веришь. А на самом деле он тебе врёт и ни разу тебя не простил. И ваша дружба кончается, только ты, как лох, ещё ходишь полгода и думаешь, что всё в порядке.
Маша попыталась выпытать у Петьки, что это был за случай, что за человек? Но Петька ответил, что уже не помнит. И оттого, что Маша не знала эту и множество других историй из жизни своего сына, ей стало ещё печальнее.
В середине апреля в их городе уже почти не было снега; столбик термометра неожиданно взлетел до пятнадцати градусов, из земли отовсюду полезла трава. Там и тут желтела мать-и-мачеха, на клумбах возле подъездов из-под бурой листвы виднелись белые и фиолетовые соцветия примул. Прежде чем развернуться под солнцем, первые прозрачные листья высунули из почек лишь острые краешки – словно выясняли, стоит ли доверять изменчивому теплу. Над городом висела дымка нежно-канареечного цвета.
На работу в школу Маша больше не ходила, остались только дети, которых она готовила к ЕГЭ. Она перенесла время занятия с одной из учениц на ранние часы, и, хотя к остальным она должна была ездить в прежнем режиме, освободилась куча свободного времени. Теперь они с Петькой вместе обедали, занимались английским (на всякий случай язык нужно было подтянуть), а потом смотрели кино или гуляли.
Чтобы зажарить сосиски на мангале, Петька предложил дойти до маленького леска – того, что между каналом и Ярославским шоссе. Там кричали птицы и можно было увидеть белку или бурундука, но в первые же тёплые выходные в зелёную зону метнулось слишком много народу. Возле черепашьего пруда наблюдалось такое же столпотворение, да и к тому же до Костино нужно было ехать на машине. Что это за пикник, если половина его участников – за рулём?
Маша предложила пойти в другую сторону, к реке.
Около Клязьмы ещё не везде убрали зимний мусор, но Петька прочесал берег и всё-таки отыскал чистый участок возле старых мостков – здесь несколько лет назад они с Машей жарили шашлыки, а ребёнок ещё и пытался выяснить, водится ли в реке хоть какая-нибудь рыба. Для того, чтобы покрасить поплавок, сделанный из гусиного пера, Петька использовал её лучший лак для ногтей, после чего лак пришлось отдать ему насовсем. Петька тогда не поймал ни одной рыбки, но уверял, что поплавок в воде дёргался, а значит, клёв всё-таки был.
