Назови меня по имени - Аникина Ольга
– Ну вот, не успели, – сказала подруга и убрала в шкаф початую бутылку.
Маша впервые чувствовала неловкость у Ирки в гостях. Ей даже почудилось, будто она сидит не у подруги на кухне, а в кинозале и смотрит фильм про Иркину жизнь: вот муж привёл старшего сына со спортивной секции, вот жена спрашивает, готовить ли на ужин второе или можно заново разогреть обед.
– У тебя ж ипотека, – сказал Маше Витя, Иркин муж. – Уволишься – как выкручиваться будешь?
– Ну, ей, наверное, что-то заплатят… – неуверенно сказала Ирка.
– Ага, заплатят, – усмехнулась Маша. – Только сначала надбавки снимут. В качестве дисциплинарного взыскания.
– Вот черти! – покачал головой Витя, набирая полную ложку гущи.
– Ты про Петьку так и не рассказала, – напомнила Ирка. – Отпустишь его в Европу?
Разговор о Петьке был таким же болезненным, как и разговор о школе. Заряднов позвонил Маше, как всегда, не вовремя – на следующий день после памятного педсовета. Маша пересказывала беседу с пятого на десятое, говорила сбивчиво, то и дело замолкала. Она не понимала, правильно ли поступает, обсуждая с Иркиной семьёй одно из самых важных своих решений. Но подруга умела добиваться своего – в этом она была почти как Алька, – и Маша наконец выложила ей всё как есть.
Поначалу Маша не собиралась разговаривать с бывшим мужем. Приняв решение ни в коем случае не отвечать на его звонки, она почему-то взяла трубку сразу же, как только имя Петькиного отца высветилось на экране телефона.
– Тебе нужен ответ именно сегодня? – спросила она. – Именно сейчас?
Заряднов сказал, что не собирается её торопить.
– Просто я уже оформляю бумаги, – сказал он. – Если мы обо всём договоримся, я буду готовить документы для Петьки. От тебя потребуются подписи, доверенности и всякое такое. Но ты в любой момент можешь передумать. Тебе это ничего не будет стоить.
Андрей разговаривал с ней спокойным и уверенным тоном, как и в те далёкие годы, когда они ещё только начинали жить вместе. Он даже извинился, что не смог приехать в Королёв для личной встречи.
– Очень хотел увидеть вас обоих, – уверял Андрей. – Но у меня безумное расписание. А вдруг бы ты меня продинамила?
И всё-таки бывший муж знал, что ради блестящего Петькиного будущего Маша пойдёт на всё.
– Клянусь тебе чем хочешь, – говорил Андрей. – Можешь даже разговор наш на диктофон записать, переслушать на досуге. И предъявить мне его, если что-то пойдёт не так. Обещаю: у Петьки будет самое крутое образование, какое только существует. Если не покатит Швейцария, пошлю его в Лондон. Дам ему то, чего не было у меня и что я не смог наверстать за всю жизнь.
– Ты восемь лет переводил ребёнку сущие копейки, – ответила Маша. – А сейчас хочешь убедить меня, что готов потратить на него огромную сумму…
В трубке послышался громкий вздох.
– Не путай синее с круглым, – ответил бывший. – Деньги я переводил тебе. Это были наши с тобой мелкие войны. А сейчас всё по-серьёзному.
Окончательный ответ Маша так и не дала. Мысль о том, что Петька теперь будет приезжать к ней в гости на несколько месяцев, была невероятна, и за ней скрывались ужас и пустота.
Ирка и её муж выслушали Машу очень внимательно. Дети тоже сидели молча, словно им передались тревога и напряжение гостьи. Во время Машиного рассказа на кухне затих даже стук ложек и тарелок.
– Я считаю, – сказал Витя, – пускай Петька едет учиться. По-моему, тут всё честно. Ребёнок жил несколько лет с матерью, а сейчас поживёт с отцом…
Маша замотала головой.
– Я не хочу, чтоб Петька стал похожим на Заряднова, – сказала она. – Я не допущу, чтоб ребёнок вырос без понятия о чести и достоинстве. Нельзя, чтоб он считал, будто всё на свете продаётся и покупается.
– Но ведь всё действительно продаётся, – сказала Ирка. – И покупается.
– Мам, этот суп слишком кислый. – Иркин сын положил ложку на стол. – Почему Дашка ест яйцо, а я капусту?
Маша посмотрела на Иркиного старшего и – в который уже раз за вечер – попробовала зачерпнуть из тарелки. В ложку скользнул разваренный кусок мяса с мягкими белыми прожилками. Суп, который подруга разогревала для Маши трижды за вечер, на удивление, оказался не так плох.
– Вот это щи так щи, – сказала Маша Иркиному сыну. – Когда я была маленькая, моя бабушка варила точно такие же.
Бутылку водки ей вручили с собой: «на вечер». Когда Маша застёгивала пальто, Витя протянул ей какой-то конверт.
– Мы тут посовещались, – сказал он. – На первое время тебе хватит.
В конверте лежало пятьсот долларов. Маша попыталась оставить деньги на полочке в прихожей, но Ирка и Витя кинулись убеждать её, что это единственный выход и что друзей нужно выручать.
Она никогда ни у кого не брала в долг. Кроме банка, конечно, но банк не считается. Не брала у отца, когда тот пытался подстраховать её в первые годы жизни в Москве. Не брала у Альки. Восемь лет назад она даже отказалась от судебного процесса с Зарядновым. Маша была уверена, что её знаменитые деды гордились бы каждым поступком внучки.
А сейчас внутри у неё что-то сломалось. Она наконец протянула руку, молча взяла конверт и с тяжёлым сердцем положила его в сумку.
Маша шла по плохо освещённому двору. Она плотно сжимала пальцами горлышко бутылки. В глубине двора что-то зашевелилось, и Маше навстречу двинулись две мужские фигуры. Больше вокруг не было видно ни единого человека.
Она вдруг малодушно подумала, что вот тут-то и пришёл её конец. Перед глазами мелькнуло лицо однокурсника, Мишки Котикова, которого в начале двухтысячных зарезали из-за поллитры водки. Он брёл по неосвещённому переулку, а из кармана его куртки торчал пузырь. Парня пырнули ножом в левый бок – значит, шёл он возле правого поребрика, так же, как сейчас идёт Маша.
Бежать было некуда. Тени на жёлтом фоне казались такими огромными, словно принадлежали они не людям, а потусторонним существам. Фигуры поравнялись с Машей, она вдохнула и сделала шаг вперёд.
Чуть не касаясь её плечом, незнакомый мужчина и его товарищ проследовали мимо и исчезли в соседнем подъезде.
Маша подбежала к «тойоте», щёлкнула сигнализацией. Только когда она заблокировала двери изнутри и бросила бутылку на пол между сиденьями, ей удалось ненадолго почувствовать себя в безопасности.
Глава 3
Неуверенность вернулась снова, когда «тойота» вырулила на ту самую улицу, которая так хорошо просматривалась с Иркиной лоджии. Тревогу вызвал лёгкий стук из-под капота – но остановиться у обочины, чтобы разобраться в происходящем, оказалось делом непростым. Минут через пятнадцать стук под капотом затих сам по себе, но ожидание катастрофы никуда не делось. Когда Маша добралась до Королёва, к тревоге прибавилась вина перед Петькой, потому что домой она приехала за полночь и успела только мельком увидеть сына. Неудачи, навалившиеся в последние недели одна за другой, приводили к осознанию собственного ничтожества. Наверное, то же самое чувствовал и Машин отец, когда запирался в библиотеке, не в силах перекинуться словом даже с самыми близкими людьми.
Тревога постепенно переходила в страх, а страх, в свою очередь, тоже изменялся – мутировал, подселялся в Машино тело. Собирался в солнечном сплетении и рассеивался по кровеносной системе, достигал самых маленьких капилляров. Похожий страх Маша испытывала шесть лет назад, когда поздно вечером пешком ходила через рыночную площадь в Выхино.
Петька тогда впервые провёл всё лето у отца в Петербурге, а Маша искала для себя и сына постоянное недорогое жильё. За три летних месяца ей довелось переезжать целых четыре раза. Отцовская машина, просившая ремонта уже несколько лет, одним прекрасным утром отказалась ехать: порвался ремень генератора. Плёвая проблема, вот только средств на её решение не было. Ко всему прочему закончился срок Машиной московской регистрации, а новую она сделать не успела. Никто, даже Ирка, не регистрировал Машу в своей квартире, а денег, чтобы купить бумажку, не хватало. Любой служитель порядка мог остановить её на улице и спросить документы.
