Алексей Рачунь - Перегной
* * *
Облако пыли неумолимо, как лавина катилось с горы. Оно создавало из своих рыхлых форм разные очертания, и, наконец, приобрело неожиданную для всех форму. Сначала оно разделилось на два плотных сгустка, потом эти сгустки, приблизившись на удобное глазу расстояние, остановились вдруг, замерли и остались на месте, а из себя исторгли, как передовой отряд, Толянов грузовичок, а за ним потрепанный внедорожничек. Он ехал позади грузовичка, но не след в след, а деловито рыскал из стороны в стороны, и шарил своими яркими фарами впереди себя. Шарил хозяйственно, домовито, как будто новоявленный хозяин осматривает, сразу после покупки, новый дом. Было в этом внедорожничке что-то от хозяйской доскональности и дотошности, что-то этакое, от чего всем остальным враз становилось неуютно и тревожно за будущее.
Это было заметно и по товарищам моим, подобравшимся, посерьезневшим, сосредоточенно курившим и смотрящим неотрывно на приближающуюся кавалькаду. Только Полоскай, доморощенный Садко, все более отходящий от куража и пожираемый тяжким хмелем сидел над своими корзинами, тяжело подперев одной рукой голову, а второй бессмысленно перебирал ягоды.
А заморские гости, между тем, не торопились явиться.
- Здорово, братаны! - Прозвучал бодрый голос оттуда, из-за яркого света фар двух машин, охватившего нас полукольцом. Этот свет слепил и не давал рассмотреть визитеров.
- Я говорю здорово, орлы. Так, молчание. Непорядок в танковых войсках. Будем значит заниматься строевой подготовкой, чтобы, значит, на приветствие военачальника, ёпа, отвечали слаженно и молодцевато - здражла-блаблабла. Кто старший-то у вас, я говорю, почему не докладываем?
Чьи-то жесткие руки вытолкнули меня на середину освещенного фарами круга, к лодке. Туда, где медленно, как пораженный внезапной торпедой линкор, кренился Полоскай.
- Ты сам-то кто таков? Покажись - крикнул я в темноту.
- И покажусь, дай только на тебя полюбуюсь, каков ты есть. Ты что ли тут пришлый?
- Ну я.
- Головка от магнитофона, бля, "Заря". Вот ты значит каков - ловкий, значит, и дерзкий.
- Я то может и дерзкий, только ты, походу, какой-то бздливый. Чё ты там в темноте за фарами прячешься. Выходи давай.
- А зачем мне выходить, я тебя и так как на ладони вижу.
- Слышишь, гость заморский, не знаю как тебя по имени, хватит в кошки - мышки играть. Выходи, не то как каменюгой уебу в стекло машины вашей...
- Я те уебу, - тотчас послышался другой, более басовитый голос и из темноты выскочил лысый крепыш в короткой кожаной куртке. Он несмотря на свои габариты, ловко подскочил ко мне, схватил за грудки и занес кулак.
- Но-но, это, Дрюха, отпусти его, - распорядился первый голос, - пацан и вправду, не соврал Толямба, борзый, но пока погоди его морщить. Успеем еще. И сморщим, и сплющим и утрамбуем.
Крепыш отпустил меня. Я тут же демонстративно стал отряхиваться и расправлять смятую на груди штормовку. Сердце ходило ходуном. От крепыша веяло неотвратимостью расправы.
- Да погоди-ка, не знаю ли я тебя, - опять раздался из темноты голос и тут же сменился на ор, а с этим радостным ором из тьмы на меня выскочил, набросился и заключил в объятья не кто иной, как ВиктОр, мой стародавний Штыринский знакомый. Моя палочка- выручалочка. Мой верный последний шанс.
- Витька. Татарин. - Орал он - Ты! Ну ты оброс, братан ты мой космический, ну ты сластёна!
Он мял меня и тормошил. Тряс и ощупывал и я тоже включился в этот безумный ритуал. Тоже мял, тряс и щупал.
- Ну ты бес, ну ты деспот, ну ты демонюга! А я думал, что за пришлый сел тут на поляну на настеленную, как Соловей Разбойник на проезжий лес. Кто тут корешем моим помыкает? А это ты. Да кто же еще-то. Во я затупил. Ну ты оброс, ну ты сластёна! - Не унимался ВиктОр.
- Чё это я сластена. - Растерянно и радостно спрашивал я.
- Да это анекдот такой есть, про бабкину лохматку, да дедкину бородку. - Отмахнулся Виктор и опять заорал, ощупывая меня с ног до головы - Ну ты деспот. Возмужал-то как, окреп на харчах, на вольных.
- А я тут, понимаешь, дружину снарядил в земли дальние. Дай, думаю, проучу поганца. Что, думаю, за печенег тут Русь тревожит. А то и не печенег вовсе, а Татарин, икать меня в садок. Ты ли это?
- Я, братан.
- Ну! Теперь разгуляемся тогда.
- Это, - встрял все понявший Щетина, - пока суть да дело, может организовать чего? Ну, как бы за встречу?
- Организуй, отец родной, конечно организуй, - распорядился Виктор и опять радостно накинулся на меня.
Бритоголовый крепыш, а с ним еще один такой же снисходительно улыбались. Толяна, в пределах досягаемости удара ногой, не было видно.
Он и исчез также незаметно, перегрузив в темноте что-то с мужиками из кузова и что-то загрузив обратно. Мы с ВиктОром сидели, между тем, у костра, пили и разговаривали.
- Ну как ты вообще? - Спросил я у приятеля, когда мы вдоволь нащупались и наобнимались.
- Все чики-пуки. - Виктор, закинул в рот четверть луковицы.
- Луфтфе фтех, - продолжил он с набитым ртом, - а ы ак?
Да тоже ничего. Видишь вот, куда занесло.
- Да уж вижу. И наслышан. - Прожевавшийся ВиктОр опять наливал самогонку. - Ну ты и проблем нам доставил, братан ты мой космический. Аж пришлось жопу подрывать с теплого местечка и рвать со всех ног. Обижаешь ты клиента-то. Где он, Толян-то. Толян, ты где? Фьють-фьють, бобик. Уехал что ли. Да и хер с ним, на, держи. За здоровье. Мы и без него все порешаем, пошел он к бесу, лох дойный.
Мы выпили.
- Я ведь чё говорю, как судьбина то повернулась, окаянная. От тюрьмы к суме прямо, - продолжал Виктор, рассказывая уже не только мне, но и мужикам.
- Спровадил я тебя тогда с хаты, ну там тык-пык, пробил, что все нормально, что успешно ты встал на-хода и принялся за Любку. Любка, это пидор там один есть такой, пояснил он притихшим слушателям.
- ...Так, мужички, а че это мы сидим, ничего не говорим? Татарин, чего у тебя народ безмолвствует? Так, товарищи, не стесняемся, наливаем-выпиваем. Дед? Дед, где ты? - Он поискал глазами Щетину, подозвал его, точно официанта щелчком, зашептал ему что-то насчет выпивки, сунул в ватник купюру и тот усвистал в ночь, не иначе как за добавкой.
- Так вот, - продолжал Виктор свой, как всегда многослойный, словно торт, рассказ, - обработал я Любку значит. Да не смотрите вы на меня так, ёмана, не в том смысле! Вот извращенцы. Струной, значит, была у меня в вороте струна показал ему - смотри мол у меня, в струне в этой, твоя, бляха, смерть. У Кощея в игле, а игла в яйце, а у тебя в струне, а струна у тебя в сраке. Молчи, говорю, понял? Ну он понял, как не понять. И тут дергают меня значит к дежурному. Я думаю - че это? Неужто несрастуха.
Захожу, значит в дежурку, ништяк такой, бодрячком, чё, говорю, начальник, кого, говорю, по что тревожишь? Глядь, а там сидит терпила мой, ну этот, которого я веслом-то, помнишь, жалкий весь такой сидит, глаза потупил. И рядышком следак мой и еще какой-то ментовской высокий чин, начальник, не иначе. Оба сердитые, а что делать?
И говорят они мне, братанюга ты мой космический, хочешь верь, а хочешь нет: Вали-ка ты Витька отсюда, подобру поздорову, нахрен. Я такой - как так, а они мне - как ты есть краса и гордость родного края, ум, сука, честь и совесть значит, товарищ вот этот вот решил забрать свое заявление о краже лодки и избиении. Дескать он по пьянке тебя оговорил. И говорит мне это мент, слышь, братан, а меня радость переполняет, как чирей гноем, и вот-вот я лопну и разулыбаюсь. Но я держу мину, понял, по серьезке такой. Ну, за судьбу!
Все чокнулись. Виктор продолжил.
- В общем расписался я где надо, все пучком, и говорю им такой - чао, фантики! И на выход, пока не передумали. И мне в спину такой следак мой - до скорой встречи мол, Витенька, - дескать прихватит он меня всё равно. И главмент тоже, на суд говорит, через два дня явился чтоб, по административному делу, о браконьерстве. Штрафовать мы тебя мол будем.
- Так значит выпустили тебя тогда?
- Дак я про че тебе, дурила, рассказываю, конечно выпустили. А все почему? Добрые дела надо делать, поэл. Вот я убечь тебе помог и тут же мне такой подгон царский. Да и это еще не все, дальше слушай.
Виктор сглотнул, закурил, глянул куда-то вдаль, в ночь и распорядился: там, на шхуне, мужики, там дед этот ваш волочит чё то потемну, сходите помогите.
Вскоре появился Щетина, в руках у него было пол ведерной бутыли самогона, а из карманов торчала зелень. Мужики шли следом и тащили в руках еще неощипанных курицу и петуха со свернутыми шеями.
- О, нифига, пир горой. - Зааплодировал Виктор. - Уважаю, хорошо служба поставлена. Щяс загуляем. Ты, давай это, ощипай дичь и на вертел ее, на вертел, тут же толкнул кого-то Виктор и тот вскочил с бревна и принялся выполнять распоряжение. Удивительно, как все его слушались.
- Так вот, - продолжил ВиктОр свой рассказ, - слушай далее. Выхожу я значит из мусарни и думаю уже скакнуть в сторону и чесать подалее, пока не передумали. Кстати, а чего у нас выпить? Есть. Ну наливай, значит. Готовлюсь я, короче, скакнуть в сторону и тут мне, фа-фа, сигналят из роскошного тарантаса. Джип, понял, чероки. Опускается стекло и машут мне оттуда ручкой, садись мол.
