Алексей Рачунь - Перегной
- Да никто. Никто, Витенька, это я так. Матерьялом, говоришь, поможешь...
- А на Покров я тебе Изынты пришлю. - Вдруг пришла мне в голову спасительная мысль. Правда неизвестно, как к этому отнесется сам Изынты, но его то я уговорю.
- Это которого? - Машинально переспросил Федос.
- А бугай у нас есть такой здоровый. Морда во - кровь с молоком.
И все же Федос колебался. Что-то мешало ему принять решение. Не хватало малости, чтобы качнуть весы сомнений в нужную сторону. Эх, была-не была. Я рубанул с плеча.
- Слышь, дядя Федос. Я ведь не только на твою баньку могу помочь матерьялом. Я ведь и твоему народу кой каким товарцем могу пособить. По строительной части и вообще.
- Это зачем еще? - Встрепенулся Федос. Тревога мелькнула в его глазах, они прояснились и зорко пялились из под нахмуренных бровей. Ты народ мой не тронь, ясно. Без тебя управимся. Всех к рукам прибрать надумал? Не выйдет. Матерьялу мне никакого не надо. И на Покров чтоб уговор исполнил!
Федос ушел, прямо таки клокоча, как раскочегаренный самовар. А я ушел во двор, сел на крыльцо и крепко задумался. Думалось мне об оброненных Федосом словах про Толяна и школу. Про то, что со стройматериалами я его все же подцепил за живое. И что не я один, а и Толян тоже. И еще про то, что Изынты или кого еще все ж таки надо подбивать на Покровскую авантюру. Что дрогнет Федос, никуда не денется. А про то, что Федос сильно напрягся, когда я завел речь о товарах для народа я не думал. Ну напрягся и напрягся. Нет так нет. Никому не хочется терять даже крупицу своей власти. Об этом не думать, это понимать надо. Тем более никакая власть мне нафиг не нужна.
Мы сидели, на крыльце избушки Изынты, выпивали и разговаривали.
С Изынты я уже переговорил и получил его согласие. Он долго хохотал, узнав в чем дело и, просмеявшись только и сказал - Ну щож, сам погибай, а товарища выручай. Летчик на тайгою точный курс найдет... Гарна хоть дывчина? Прямо над полянкою посадит самолет...
Под хрусткие огурчики, что взял я в счет будущей работы у тетки Кочуманихи, Изынты, в пополам с перепевками своей любимой песни и прибаутками, поведал мне, что Федос в деревне перебрал для своих баб чуть не всех здоровых мужиков. И что Изынты уже участвовал в этом шоу.
Выяснились и кое какие подробности. Происходило это дело на радениях. Это был особый праздник Федосовской общины. "Невеста" на нем была центральной фигурой, её по особому наряжали, потом следовали молитвы и разные обряды. Во время них и только во время них общинным разрешалось употреблять спиртное. И, походу, в это спиртное что-то этакое добавлялось. Во всяком случае в конце радений, все, по выражению Изынты, были вповалку. Тогда то все и происходило. "Невесту" Федос с парой доверенных лиц оттаскивали в баню и туда запускался "производитель".
В общем, все было ясно. Не трудно было догадаться что потом, когда "невеста" понесет, это дело будет представлено как божья милость и благодать. А счастливый "отец", данный ей в мужья, даром что родственник, будет до конца пребывать в неведении и уповать на божий промысел. На счастливое избавление, с помощью радения, от греха кровосмешения. А его то, греха, как такового и не было. Зато Федосовская святость сияла. Так хитрый Федос решал сразу две проблемы. Не допускал приплода от инцеста и укреплял свой авторитет. Был свят, непогрешим и могущественен.
Бедные, невежественные люди. Действительно, сон разума рождает чудовищ. Таких, как Федос или его кореш Анатолий. Да уж. Походу и в школе дети ненадолго. При таких раскладах.
- Слушай, Петро, - спросил я Изынты, - а ты своего-то видел после этого?
- Кого?
- Ну, ребенка.
- Та ни. Они ж прячут. Как я его увижу. Та особо, знаешь, и не тянет. Оно б сразу же в руки его взять, попеленать, понянчить, а так що...
- А сколько это времени назад было?
- Що? - Переспросил недогадливый Изынты.
- Ну, радение где ты...
- Та лет 10 назад уже...
- То есть ребенок уже большой... А знаешь что, приходи в понедельник к школе. Там у окна куст снаружи есть, из-за него весь класс видно. Может и углядишь свою кровиночку. Если интересно конечно.
Изынты, задумчиво разливая, протянул - та оно конешно интересно, та вроде можно, тилькы що ж это ж, вдруг узнаю, и що тогда. Как жить потом, Витька?
В это время, внезапно, как повестка в военкомат, на двор нагрянула компания в виде Полоская и Щетины. Они были слегка навеселе и искали общества. Увидев, что мы пьем, они загоготали, заобижались и объявили нас тихушниками.
- Та не, - оправдывался простодушный Изынты, - мы не тихаримся. То мне тут Витька ребусы загадывает.
- Какие ребусы, - располагая на столе угощение спросил Щетина.
Я отмахнулся, но общество требовало. Пришлось колоться.
Мужики сидели в задумчивости. Полоскай открестился от участия в радениях. Щетина расстроенно высчитывал, сколько лет исполнилось его вероятному ребенку.
- А мужики-то не знают. - Наконец произнес вслух Щетина.
- А узнают, так прифигеют. - Добавил Полоскай.
- Та не говори. - Расстроенно поддакнул Изынты. - Жили-жили, не тужили...
- А тебе чего, Витька, нужно - вдруг спросил Щетина.
- В смысле?
- Ну чего ты лезешь в каждую дыру затычкой?
- А я чего? Я просто предложил - кому интересно приходите к школе...
- Да я не про это.
- А про что?
- Ну как. Ну и про это тоже. Но больше-то вообще.
- Что-то ты дядя Коля, заговариваешься. Давай напрямик. Какие претензии?
- Ну, напрямик так напрямик. К нам в артелю нашу, тебя приняли? Приняли. И без тебя нормально жили не тужили, ну да ладно. Парень толковый, шустрый, не помешает. Тебе мало стало дак ты на верхних насел, на Нагорновских, в школу их охомутал. Они тоже жили не тужили, все нормально было, нет, ты их с уклада сковырнул. Потом Толяна сковырнул, нашего покупщика...
- Так, интересно. Дальше что?
- Далее тебе мало стало - ты в душу полез.
- К кому это я в душу полез?
- Да к нам. Чего ты прошлое бередишь. Натащил детей в школу и теперь нас грехами прошлыми усовестить хотишь.
- Неправда.
- А що неправда. - Вступил в разговор Изынты. - Как есть правда. То я жил на спокое. А теперь совесть мучает.
Я разлил. Мы выпили молча, не чокаясь. Разные мысли крутились у меня в голове.
- Вы это зря, мужики. - Начал я. - Будь я на вашем месте, я бы наверное также себя повел. Мы ведь мужики, самцы. Ну сблудил с девкой, чего такого-то. Подумаешь. А если там какое продолжение - так если девка не настаивает, ничего не говорит, то это её выбор. Или её родни. Таких случаев в мире каждый день сто тысяч. Я же тоже, было дело, под эту забаву подписался. Но не могу сейчас, не могу! Любовь у меня. Потому и попросил вон Петро...
Мужики сосредоточенно молчали. По ним было видно - им есть что возразить. И уж лучше бы они возразили чем вот так молчать. Это молчание просто добивало.
- Я даже не знаю, как бы я действовал, будь на вашем месте. Наверное бы тоже забыл про своего ребенка, что он вообще есть на белом свете и зажил бы...
Мужики еще больше помрачнели.
- Да я ведь просто предложил, не в назидание, а если у кого какой интерес. Из любопытства, так сказать. Приходите-смотрите.
- Знаешь, Витя, я однова как-то в зоопарке был. Из любопытства... - Щетина встал и вышел из-за стола.
- Що-то как-то меня у сон клонит. - Деланно зазевал Изынты. - Вы сидите, а я прилягу.
Изынты было ушел, но потом вернулся. Налил себе полстакана горилки, выпил, закусил салом, отдышался и сказал. - За наш уговор хочу сказать, Витька, щоб без непоняток потом. В общем это... Старый я стал, Витька, для таких делов. Ты уж там сам... А я тебе не помощник.
Петро ушел, уже окончательно, а мы с Полоскаем остались. Вовка только виновато развел руками. Мол, видишь, как оно все брат, получилось. Мы еще выпили, но разговор не шел.
Угрюмое наше застолье тонкой иглой пробил звонкий, в оттяг, клич журавля. Он звенел и летел, куда-то туда, в неведомую даль, вослед вставшей на крыло стае. И, отзвучав здесь, на земле, отлетал в небо и там пронзал собою наливной красный закат и растворялся в нем, как растворяется в мире, постепенно глохнув, колокольный звон.
И также как после звона, становилось вокруг тихо-тихо, как может быть тихо только тогда, когда отзвучала, растаяв, радость беззаботной жизни.
8.
За выходными настали будни, а будни положено проводить в трудах. С утра я колол дрова на зиму, а после обеда помогал Кочуманихе, моей спасительнице, стаскивать в погреб картошку. Таскал не спеша, не надрываясь, аккуратно. А куда спешить. Но Кочуманиха отчего-то вдруг засуетилась и куда-то засобиралась. Сначала она мелко затрясла лапками, заелозила ими по полу, нашаривая раскатывающиеся из под рук картофелины, потом заохала и закряхтела.
Я же, наоборот, отстранившись от суеты, заработал еще более степенно. Каждую картофелину брал, оттирал от самых мелких частиц грязи, оглядывал на предмет соответствия калибра, и, как бы с сомнением кидал в ведро. Не спеша наполнив ведро шел с ним к мешку и обстоятельно ссыпал. После приподнимал мешок, на весу его потрясывал, глядя, как сквозь пробивающиеся через мешковину солнечные лучи клубиться внутри мешка пыль. Затем опускал мешок наземь и стоял в раздумье около - дескать, пора начинать другой мешок или подсыпать еще ведерко.
