Почтовая открытка - Берест Анна
Эфраим ничего не говорит Эмме. И Эмма точно так же скрывает от Эфраима, что больше не получает писем из Польши. Они берегут друг друга.
Им нужно идти в префектуру, чтобы расписаться в реестрах. Эфраим, который слышал, что людей отправляют в Германию, спрашивает у чиновника:
— А что конкретно надо делать в Германии?
Чиновник протягивает Эфраиму буклет, где нарисован рабочий, обращенный лицом на восток. Крупными буквами написано: «Если хочешь получать больше, приезжай работать в Германию. Информация в немецком бюро по трудоустройству, сельской или окружной комендатуре».
— Почему бы и нет, — говорит Эфраим Эмме. — Может быть, работа в течение нескольких месяцев на благо Франции поможет нам быстрее получить гражданство? Это докажет, что мы стараемся жить честно, и, главное, продемонстрирует нашу добрую волю.
В коридорах Рабиновичи случайно встречают Жозефа Дебора, мужа учительницы из Лефоржа, — он служит в префектуре.
Что вы об этом думаете? — спрашивает Эфраим, показывая ему листовку.
Жозеф Дебор украдкой смотрит направо, налево, потом молча хватает листовку из рук Эфраима и рвет ее пополам. Потом так же молча уходит по коридору, а Рабиновичи беззвучно смотрят ему вслед.
Глава 22
Прямо напротив Опера Гарнье — здание в стиле ар-деко. Оно похоже на огромную розовую жестянку из-под печенья — там и торговый пассаж, и кинотеатр «Берлиц», и дансинг, оформленный Зино. Десяток рабочих-высотников, висящих на подвесных трапециях, поднимают на стену гигантских размеров плакат. И тогда глазам открывается изображение высотой в несколько метров: старик с крючковатыми пальцами и слюнявыми губами вцепился в глобус, словно желая безраздельно владеть им. И надпись большими красными буквами: «ЕВРЕЙ И ФРАНЦИЯ». Выставка организована Институтом изучения еврейского вопроса, основная задача которого — ведение широкомасштабной антисемитской пропаганды по заданию оккупационных войск.
Выставка открывается пятого сентября 1941 года, ее задача — объяснить парижанам, почему евреи — это раса, которая представляет угрозу для Франции. Надо научно доказать, что они жадны, лживы, продажны и похотливы. Такая манипуля ция позволяет убедить общество, что врагом Фран ции является еврей. А вовсе не немец.
Выставка носит как образовательный, так и развлекательный характер. При входе посетители могут сфотографироваться с гигантской репродукцией еврейского носа. Макеты представляют собой различные физиономические типы евреев: у всех горбатые носы, мясистые губы, сальные волосы. На стене у выхода представлены многочисленные фотографии известных евреев: политика Леона Блюма, журналиста Пьера Лазареффа, драматурга Анри Бернштейна и кинопродюсера Бернара Натана — все они символизируют «еврейскую угрозу во всех областях национальной деятельности». Франция символически изображена в виде прекрасной женщины, «жертвы собственного великодушия».
Посетители могут купить билет и посмотреть в соседнем кинотеатре «Берлиц» немецкий документальный фильм, созданный под патронажем Геббельса, который называется «Вечный жид». Писатель Люсьен Ребате провозгласил его шедевром.
Такое манипулирование общественным мнением имеет последствия. В октябре в шести парижских синагогах гремят взрывы — бомбы заложены боевиками-коллаборационистами, которые получили взрывчатку от оккупантов. На улице Коперника бомба частично разрушает здание синагоги, выбиты окна. На следующий день разведка докладывает, «Сообщение о вчерашних нападениях на синагоги не вызвало у населения ни удивления, ни волнений. Люди реагируют довольно равнодушно: „Так и должно было случиться"».
Эта пропаганда также служит оправданием усиливающихся антисемитских мер. Семьи, имеющие радиоприемники, должны едать их в префектуру полиции и расписаться в журнале. Все банковские счета теперь подконтрольны Службе временных управляющих. Начинаются аресты — в основном поляков трудоспособного возраста.
Префектуры организуют опись имущества каждой семьи, находящейся на их территории, чтобы государство могло конфисковать то, что представляет для него интерес. Вскоре выйдет декрет о том, что евреи должны выплатить штраф в размере одного миллиарда франков.
— Как ты можешь убедиться из обнаруженной мною карточки, теперь у Рабиновичей не остается почти ничего.
Указ о штрафе, налагаемом на евреев
Фамилия: Рабинович
Имена: Эфраим, Эмма и их дети
Место жительства: Лефорж
Список ценностей, которые могут быть конфискованы без ущерба для общей экономики и французских заемщиков (столовое серебро, драгоценности, произведения искусства, движимое имущество и т. д.): автомобиль, предметы обстановки и повседневного обихода.
Каждое воскресенье Эфраим играет в шахматы с Жозефом Дебором, мужем учительницы.
— Думаю, евреям следует попытаться покинуть Францию, — говорит тот Эфраиму, двигая пешку на шахматной доске.
— У нас нет документов, и мы под домашним арестом, — отвечает Эфраим.
— Может… вам все-таки навести справки?
— Но как?
— Например, кто-то мог бы сделать это за вас.
Эфраим прекрасно понимает, что хочет сказать Дебор. Но он привык справляться самостоятельно, особенно когда речь идет о его семье.
— Послушайте, — шепчет Дебор, — если вдруг у вас возникнут проблемы… приходите ко мне домой, но ни в коем случае не в префектуру.
Эти слова все же бродят в уме у Эфраима, и он обдумывает возможности выезда за границу. Почему не вернуться на время к Нахману — найти способ нелегально покинуть страну? Но Великобритания теперь не разрешает евреям эмигрировать в Палестину, которая находится под британским мандатом. Эфраим наводит справки про Соединенные Штаты, но и там правила приема иммигрантов ужесточились.
Рузвельт ввел политику ограничения иммиграции. Немецкий лайнер «Сент-Луис», бежавший от Третьего рейха, был вынужден повернуть назад, и тысяча его пассажиров отправилась обратно в Европу.
Со всех сторон встают преграды. То, что было возможно еще несколько месяцев назад, теперь запрещено.
Чтобы уехать, нужны деньги, но все, чем они владеют, арестовано Французским Государством. И потом, придется путешествовать нелегально, начинать все с нуля. Эфраим чувствует, что он слишком стар для приключений, у него не хватит духу тащить семью в телеге через заснеженные леса.
Физическая выносливость — это тоже предел, его собственная граница.
Висенте и Мириам женятся пятнадцатого ноября 1941 года в мэрии Лефоржа, без конфетти и фотографа. Семья Пикабиа, для которой свадьба — не событие, приехать не соизволила. Мириам нарядилась в польское платье своей матери — из плотного льна, с красной вышитой каймой. Чтобы попасть в ратушу, нужно пройти всю деревню. Жители смотрят на стайку Рабиновичей — выглядят они очень странно. Ноэми надела шляпку с вуалеткой, одолженной учительницей, мадам Дебор. Мириам вместо косынки повязала на голову столовую салфетку. Мэру кажется, что эти люди похожи на циркачей, что бродят на подступах к городам: то ли артистов, то ли воришек. «Странные все же эти евреи», — говорит он своей секретарше.
В Лефорже такого не видали — свадьба без мессы, без военных песен, без танцев под аккордеон. Церемония, конечно, выглядит бледновато, но она дает Мириам свободу: ее вычеркивают из списка евреев департамента Эр и переносят в парижский список.
Так Мириам официально переезжает в Париж, на улицу Вожирар, в квартиру на шестом, последнем, этаже: три комнаты для прислуги, соединенные длинным коридором.
Теперь Мириам молодая жена и пытается вести хозяйство. Но Висенте совершенно не хочет менять своих привычек: «Брось, мы же не станем мещанами. Да и плевать на уборку!»
Но есть все же как-то надо. В свободное от учебы время Мириам стоит в очередях у продуктовых магазинов. Как еврейке, ей не разрешается делать покупки одновременно с француженками: только с 15:00 до 16:00. По продовольственным карточкам категории DN ей полагается тапиока, DR — горошек, а по билету 36 — фасоль. Иногда, когда подходит ее очередь, уже ничего нет. Она извиняется перед Висенте.
