Почтовая открытка - Берест Анна
— Можно я пойду с тобой?
— Нет, не в этот раз, — шепчет Мириам, как бы пытаясь смягчить удар.
Как объяснить сестре, что это ее ночь и она хочет хоть раз прожить ее самостоятельно? Они всегда все делали вместе, но этой ночью вдвоем никак нельзя.
Ноэми обижена, она чувствует себя отвергнутой. Ее злит, что этот юноша отдаляет от нее сестру. Ее злит, что он пишет прекрасные странные стихи. Лучше бы Мириам была помолвлена с каким-нибудь молодым студентом — они бы вместе готовились к экзамену по философии! А поэты, сыновья художников, всякая богема — это больше подходит ей. Это для нее мужчины должны писать стихи, для нее устраивать вечеринки, это она — прекрасная черноглазая луна. Ноэми запирается у себя в комнате и в ярости строчит в тетрадки, которые прячет под кроватью.
Назавтра вечером Мириам просит подругу нарисовать ей полосу на ногах. Колетт уверенной рукой чертит ей черным карандашом ровные линии на икрах, имитирующие шов несуществующих чулок. «Можешь позволить ему гладить тебя по ноге, но пусть далеко не заходит, иначе обнаружатся все наши хитрости», — со смехом говорит Колетт.
Мириам идет на вечеринку Висенте, дрожа от волнения. Поднимаясь по лестнице, она не слышит ни гула голосов, ни музыки. Тишина. Неужели ошиблась днем? В замешательстве девушка звонит в дверь квартиры. Мириам не знает, что делать, она решает сосчитать до тридцати, а потом уйти, но тут в дверном проеме появляется Висенте. Его красивое лицо окружает тьма, он явно спал, и в квартире пусто.
— Какая досада, я ошиблась днем… извиняется Мириам.
— Я все отменил. Подожди, схожу за свечой.
Висенте возвращается в восточном халате, от которого пахнет ладаном и пылью, свеча в его руке мерцает в тысяче маленьких зеркал, нашитых на ткань.
Висенте идет впереди босиком, как махараджа.
Мириам входит в квартиру, освещенную лишь огоньком свечи, она минует комнаты, загроможденные всяким старьем, как антикварная лавка: здесь и картины, скопом прислоненные друг к другу у стен, и фотографии на полках и этажерках, и африканские статуэтки.
— Не шуми, — шепчет Висенте, — в доме спят…
Висенте молча ведет Мириам на кухню, где при электрическом свете она обнаруживает, что он подвел глаза черным карандашом. Висенте открывает бутылку вина и пробует его прямо из горлышка. Затем он протягивает Мириам бокал. И тогда она обнаруживает, что под женским халатом он совершенно голый.
— Мне понравилось стихотворение, — говорит она.
Но Висенте не благодарит, потому что на самом деле стихотворение сочинил не он, он просто украл его, когда рылся в письмах Франсиса Пикабиа к Габриэль Бюффе. Они к тому времени уже пятнадцать лет как в разводе, но продолжают обмениваться любовными письмами.
— Хочешь? — спрашивает он, показывая на корзину с фруктами.
И Висенте чистит грушу, снимает с нее кожуру, мелко нарезает плод и протягивает сочащиеся сладким соком кусочки Мириам, один за другим, и девушка послушно ест.
— Мне расхотелось устраивать праздник: сегодня утром я узнал, что отец снова женился. Полгода назад. Никто меня не известил, — рассказывает он Мириам. — Со мной вообще не считаются в этой семье.
— На ком он женился?
— На одной швейцарской немке, полной дуре. Ее наняли обслуживать детей. Но она сразу стала обслуживать отца семейства.
Мириам впервые в жизни встречает юношу, у которого родители в разводе.
— Тебя это никогда не мучило?
— Ну знаешь, кто сплетничает у меня за спиной, на того смотрит мой зад!.. Отец со швейцаркой поженились двадцать второго июня! Прямо в день капитуляции. Понимаешь, это многое говорит об их союзе… Как подумаю, что меня не пригласили, а близнец наверняка там был…
— У тебя есть брат-близнец?
— Нет. Я просто его так называю — «близнец», потому что «брат» выговорить не могу.
И Висенте рассказывает Мириам странную историю своего рождения:
— Когда родители разошлись, отец переехал к своей любовнице Жермене, а мать стала жить здесь с Марселем Дюшаном, лучшим другом отца. Нуты понимаешь…
Мириам не понимает, но слушает. Она никогда не слыхала подобных историй.
— Жермена забеременела от Франсиса, она этого и хотела. Но когда узнала, что Габриэль тоже беременна, подняла шум, думая, не ходит ли еще Франсис тайком к своей жене… Франсис ее успокоил, сказав, что ребенок не от него, а от Марселя. Улавливаешь смысл?
Мириам не решается сказать «нет».
— Обе забеременели одновременно. Моя мать и любовница отца. Просто, да? — Висенте встает и берет пепельницу. — Жермена все равно сильно ворчала, она хотела выйти замуж за отца, чтобы урегулировать ситуацию с ребенком. Но Франсис написал на стенах своего дома: «Бог придумал сожительство. Сатана придумал брак». Соседи пожаловались, из этого вышла целая история…
Первым родился Висенте. Его мать к тому времени была подругой Марселя. Может, тот надеялся стать отцом живого реди-мейда? Но Висенте был черен, как испанский бычок, и никто бы не усомнился в том, что он сын Франсиса Пикабиа. Все очень расстроились. И больше всего — сам Франсис, которому, как отцу, пришлось выбирать имя. Он решил назвать сына Лоренцо. Несколько недель спустя Марсель Дюшан освободился от всех своих обязательств и уехал в Америку. И тогда вторая женщина тоже родила черноволосого мальчика. Франсису снова пришлось выбирать имя, а поскольку идеи иссякли, он решил назвать и этого ребенка Лоренцо: «Да так и удобнее будет».
Висенте ненавидел и свое имя, и сводного брата. Он был вынужден поневоле проводить с отцом каникулы на юге Франции. Франсис любил повторять одну и ту же шутку: «Позвольте представить, мои сыновья — Лоренцо и Лоренцо». Висенте испытывал мучительный стыд.
Франсис нанял молодую помощницу по хозяйству Ольгу Молер, но мальчики по созвучию с соответствующими французскими словами звали ее Ольгой Злосчастной или Ольгой Зубастой. Она была не так умна, как Габриэль, и не так красива, как Жермена, но умела найти к Франсису подход. Ольга добилась от него всего, чего хотела, а потом перестала притворяться: в ее планы не входило заниматься детьми.
— Я нигде не мог прижиться и никому не был нужен. Так что в шесть лет пытался покончить с собой. Я тогда жил в пансионе и выпрыгнул с третьего этажа. Но неудачно: отделался лишь двумя треснувшими ребрами и переломом руки. Родителям об этом происшествии никто не сказал. В одиннадцать лет однажды утром я решил, что теперь буду зваться не Лоренцо, а Висенте. А в тридцать девятом году вступил в Семидесятый полк альпийских стрелков. Меня взяли в армию рядовым второго класса. Мать научила меня ходить на лыжах, и я подумал, что ей хоть раз в жизни будет за меня не стыдно. Потом я попросил отправить меня вместе с Отдельным батальоном альпийских стрелков в Норвежскую кампанию. Участвовал в сражении под Нарвиком. В июне эвакуировался вместе с поляками. Потом высадился в Бресте. Видишь, даже смерти я оказался не нужен. Вот так и живу.
Висенте отрезает маленькие кусочки груши, и Мириам медленно ест их, все до единого, боясь, что он перестанет рассказывать.
— Черт, не слишком видно, что я плачу? — спрашивает он, вытирая угольный глаз липкими от сока пальцами.
Висенте встает, чтобы взять полотенце. Мириам берет его ладони и подносит их ко рту. Она лижет его пальцы. Он прижимается губами к ее губам — неловко, не двигаясь с места. Мириам чувствует под халатом обнаженное тело Висенте. Он берет ее за руку и ведет в маленькую комнату в конце коридора.
— Это комната моей сестры Жанин, можешь переночевать здесь, потому что комендантский час, — говорит он. — Я вернусь.
Мириам прямо в одежде ложится на кровать, не решаясь ее расстелить. Она ждет Висенте и вспоминает запах его пальцев, его темную, жгучую красоту, этот странный поцелуй. Она чувствует, как внутри, в животе нарастает какой-то неведомый жар, а сквозь закрытые ставни пробивается заря. Внезапно с кухни слышатся звуки — Мириам думает, что Висенте готовит кофе.
— Вам что-то нужно? — спрашивает ее невысокая женщина в том самом халате с индийскими зеркальцами, что был накануне на Висенте. Мириам не успевает ответить, как Габриэль наливает ей кофе и добавляет: — Ну и бардак вы оставили на кухне.
