Юрий Любопытнов - Мурманский сундук
— Сделаю так, что никто ничего не заметит. Ни ты, ни твой Антип Маркелыч, если вдруг вернётся, — посмеялся Николай. — Ещё лучше будет.
— Вот спасибо тебе. Когда зайти-то?
— Да я сам тебе завезу. А захочёшь зайти, если не увидимся, заходи недели через две. Я постараюсь к этому сроку поправить её…
Николай подъехал к дому и прервал свои воспоминания. Поставив машину в гараж, прошёл в чулан, где у него было сделано что-то наподобие мастерской. В прошлом году он расширил окно, стало светлее, казалось, даже просторнее. Подойдя к стеллажу, покопался среди вещей и достал икону, которую принёс Геронт. Прятать её было не от кого, но на всякий случай он задвинул её в укромное место, чтобы не бросалась в глаза. Сделал он это скорее по наитию, чем в целях безопасности. Сев на стул, внимательно осмотрел образ. Лик святого, действительно, был сильно обезображен огнём. Особенно пострадала нижняя часть иконы.
— Не успел отреставрировать при жизни Геронта, так сделаю после смерти, — вслух сказал Николай, забирая икону с собой. Но потом раздумал и положил её на прежнее место. — Завтра утречком и начну. Дел здесь совсем немного…
Глава десятая
Тайник
Утром Николай обратил внимание, что сосед, Нил Петрович, дома. Обыкновенно, будто по расписанию, он в это время отправлялся в лес и пропадал часа два или три. Возвращался, неся полную корзину или грибов, или ягод. Что именно, Николай не знал, потому что корзина сверху была прикрыта либо листьями папоротника, либо другой травой. Приносил сосед лесные дары часто, но Николай не видел, чтобы он сушил, отваривал или солил грибы.
После смерти Геронта, сообщив соседу о несчастье, он не прочёл в его глазах ни сострадания, ни печали. Нил Петрович лишь заметил:
— Отходил, значит, старик. Туда нам всем дорога.
— Пойдём, помянем его, — предложил Николай. — Поминки в селе будут.
— Я с какой стати пойду. Я не знал его. Чего поминать-то… — ответил Нил Петрович.
— Соседи все-таки. Я тебя на машине отвезу и привезу.
Нил Петрович отказался, сославшись на дела.
— Да отложи ты дела, — настаивал Николай, сам не зная почему. — Завтра сделаешь.
— Нет, не уговаривай, — отрезал сосед и заторопился в дом.
Это на ум пришло сегодня. Вспомнив разговор, Николай удивился, почему сосед сказал, что не знал Геронта. Он должен был его знать. И вот почему. Помнится, возвращаясь с этюдов, а было это недели через полторы после приезда Нила Петровича в Дурово, Николай увидел, как сосед разговаривал с Геронтом на лесной дороге. Потом они пошли по ней, заинтересованно беседуя о чём-то: грузный Нил Петрович и маленький кривоногий Геронт. На прощанье пожали друг другу руки. Так незнакомые люди не ведут себя.
Отбросив мысли, знал сосед или не знал покойника, Николай, решив заняться делом, прошёл в мастерскую и достал икону.
Икона была своеобразная. Липовая доска была заключена в кожаный вытертый футляр, который был вырезан со стороны лика. Изображён был Николай угодник. Углы футляра были обшиты тонким кожаным шнуром.
«Как мне её лучше вытащить, — раздумывал Николай, вертя икону в разные стороны. — Жалко футляр резать. Шнурки расплести?».
К счастью, отогнув края футляра, он сумел вытащить доску.
Эта процедура не заняла много времени, и Николай был доволен, что не испортил предмет реставрации. Вынув икону, удивился: доска была толще, чем те, которые обыкновенно использовали. И что еще его удивило, так это то, что она была скреплена поперечиной — шпоном, даже двумя, что делалось, когда икона была склеена из двух досок. Николай пытался найти следы склейки, но как не искал, не нашёл и не мог найти, потому что доска была вытесана из целого дерева. Какое-то нововведение для такой маленькой иконы! Неумелый что ли изготавливал?
Ведь должен быть смысл в таком исполнении? Николай потрогал дощечки-шпоны. Верхняя сидела крепко и не шаталась. Нижняя, как показалось Воронину, сидела в гнезде слабо. Он покачал её, и она отошла, являя щель в доске. Николай взял нож, просунул конец в отверстие и легонько нажал: перекладина, как крышка пенала, отодвинулась, обнажив глубокий паз. В нём, скрученный в трубку, лежал кусок тёмного материала. Николай поддел его и вытащил. Это был кусок жёсткой кожи, тёмный и шероховатый. Он развернул его. Из свитка выпал предмет, конической формы жёлтого цвета, похожий на кость.
Николай взял его и рассмотрел. Это был осколок, видимо, моржового клыка, с отверстием в широкой части. По бокам шли концентрические неровные линии чёрного цвета, связанные перемычками, в узкой части был искусно изображён крест, а под ним неумелой рукой дорезан маленький череп.
Николай развернул пергамент. На нём старославянскими буквами был написан текст. Пытаясь прочесть, что написано, Николай услышал стук отворяемой двери. Быстро убрав икону и содержимое тайника под стеллаж, вышел в сени. Посередине их стоял сосед. Николай был раздосадован неожиданным и несвоевременным появлением Нила Петровича, но вида не подал.
— Чем могу помочь, Нил Петрович?
Сосед внимательно посмотрел на Николая и сказал:
— У меня керосин кончился, я его берёг на случай отключения электричества, а сейчас понадобился, посмотрел, а канистра прохудилась — керосин вытек. Пузырька мне не нальёшь, если есть?
— Почему не налью! Налью. Керосину у меня много. Недавно из города привёз. Я кисти в нём мою. Да и так для надобности какой храню. Я ж в прошлый раз спрашивал, когда поехал в Ужи: «Не привезти ли тебе керосину, Нил Петрович? А ты сказал, что не надо».
— Так я думал, что у меня его в достатке. У меня десятилитровая канистра была почти полная, да вот потекла… На пузырёчек, сходи, налей!
— Как же я в такой крохотный налью? В горлышке миллиметровое отверстие. Ты что, Нил Петрович?
— А что я? — не понял сосед.
— Тебе для чего керосин нужен?
— Да краску с одежды оттереть. Посадил пятно на брюки, а они почти новые. Под рукой ничего подходящего, чем вывести, не оказалось.
— Посиди, зайди в дом. Я найду посуду. Проходи!
— Спасибо, спасибо. Я тут у порожка и присяду.
Николай спустился во двор, где под домом, вернее, под сенями, у него была ниша, в которой он держал под рукой скипидар, керосин, уайт-спирит и прочие растворители. Взяв пустую стеклянную банку, стал наливать в нее керосину. Ему показалось, что у порога пискнула половица, ведшая в его мастерскую. Она всегда поскрипывала, когда на неё наступали.
— Нил Петрович! — крикнул Николай. — Граммов четыреста хватит?
Ответа не последовало.
Он громыхнул полупустой канистрой.
— Нил Петрович!
— Ты звал меня? — Из сеней выглянул сосед. — Я на ухо туг…
— Звал. Столько хватит? — Он показал пол-литровую банку.
— Конечно, хватит, — ответил сосед. — Премного благодарен.
Николай отдал банку. Сосед рассыпался в словах благодарности и ушёл к себе. Николай закрыл за ним дверь и запер на крючок. Теперь, не боясь помех, можно было продолжить своё занятие.
Он вернулся в мастерскую и достал икону с таинственными вещами. Осколок кости, похожий на зуб, отложил в сторону, потому что больше, чем было изображено на нём, он дать ему не мог, а вот кусок кожи с письменами был интересен. Он был небольшого размера, меньше листа ученической тетради, с неровными рваными краями. Буквы были написаны тоже неровно, кое-где не совсем отчётливо, но прочесть, хоть и с трудом, было можно. Снизу текста были начертаны линии и знаки в виде геометрических фигур. В училище живописи Николай занимался изучением древнерусского искусства, пытался овладеть церковно-славянским языком. И похвалил себя в душе, что хоть проявлял интерес к этому предмету — это сегодня как раз могло ему пригодится.
Вооружась лупой, так как отдельные места почти не просматривались, взяв листок бумаги и карандаш, он начал разбирать текст. Споткнулся сразу после первой фразы. Напрягши память, стараясь вспомнить то, что когда-то учил, стал разбирать трудно переводимые части пергамента. Текста было немного, но потрудиться пришлось до испарины на лбу, и Николай отметил, что проведенная работа досталась ему труднее, чем написание этюдов. Он взял листок, переписал его начисто и прочитал, что у него получилось:
«И се яз, братия, передаю вам сундук мурманский кованый в три локтя длиною и полтора шириною, с двумя замками тайными, а пудов в нём три с четвертью… Слово свое и тоя рухледь, сиречь сундук…» Далее шёл трудночитаемый текст, возможно соскобленный, и Николай его пропустил. «Яз, недостойный раб, сохранил сие на потребу братии. А передал сей сундук Афонька Петров Белоглазов… А в нём денги золотом фряжские и свейские, и ромейские, и лалы, яхонты лазоревые и смарагды, самоцветные каменья, узорочье чеканное, обронное сребро и золото, зенчуга разные. И заповедь моя к вам: в годину горькую лишь и токмо распорядитесь сим сундуком, и чтобы каменья и злато, и зенчуга гурмыжския шли на потребу скитской братии и ни на иные нужды. И слово моё крепко. Аминь». Потом шёл заговор против лихих людей, кто мог посягнуть на богатство, таящееся в сундуке.
