Юрий Любопытнов - Мурманский сундук

Часть первая

Облава

Глава первая

Особняк на озере

Николай Воронин выехал на своём старом «Запорожце», когда только начинало светать. По привычке, особенно летом, он вставал рано и за день успевал многое сделать. Живя после смерти жены круглый год в старом, доставшемся от родителей в заброшенной деревушке из пяти пустых дворов, доме совершенно один, он всё делал сам, потому что, кроме как на себя, рассчитывать было не на кого. А дел было невпроворот. За лето надо было и дров заготовить, и за садом следить, и за огородом ухаживать.

В деревне ему нравилось. Он не тяготился отшельнической жизнью. После окончания Московского высшего художественно-промышленного училища (бывшего Строгановского), он поселился с женой в Сергиевом Посаде, тогда Загорске, откуда Наташа была родом, была у него мастерская, а когда Наташи не стало, упал духом, впал в депрессию, всё забросил и в конце концов уехал в отчие края, надеясь там развеять навалившуюся тоску. Писал пейзажи, натюрморты, благо красотами тамошняя земля не обедняла, друзья помогали продавать картины в Москве, на полученные деньги он и существовал, совершенно забыв, что есть на свете другая жизнь. Вдали от суеты, в затворничестве, было много времени для раздумий, для осмысления своего бытия.

Сегодня он собрался на озеро Глухое. В прошлом году, на исходе лета, он сделал несколько полотен этого удивительного по красоте места. Картины приобрёл богатый японец, любитель русской живописи, и заказал ещё. Поэтому, пользуясь установившейся ясной погодой, Николай решил провести день за этюдами. Лето только начиналось, впереди была уйма времени, но не хотелось упускать погожие дни — японец платил хорошие деньги в твёрдой валюте, на них можно было жить, если не в достатке, то, во всяком случае, безбедно.

Хорошей дороги из Дурова — так называлась деревня — на озеро не было, и «Запорожец» петлял по просёлку. Сухая погода высушила землю — даже в канавах не было воды, — и машина, весело урча, катила по заросшей давно не езженной просеке, объезжая глубокие рытвины и кусты. По бокам тянулся то редкий осинник, то ольшанник, то вековые ели грузными лапами хлестали по капоту, закрывая просвет. Иногда лес отступал, являя взгляду ровные луговины с отдельно росшими берёзами и кустарником, с густыми травами, от которых исходил медвяный запах.

Когда-то в этих краях кипела жизнь. Но после войны с немцами молодежь стала уходить из деревень в города в поисках лучшей доли. Отцы и матери юношей и девушек заработали пенсию в совхозе и остались в своих домах доживать век. А когда нашли приют на тихом сельском кладбище, дома остались сиротами и ветшали, никому не нужные. Сейчас можно было брать землю в аренду, сколько позволяет аппетит и средства, но охочих до риска людей в этих краях не находилось.

Дорога, покружив по лесу, вывела Николая на широкий луг. Приминая ещё не выгоревшую под солнцем густую траву, машина пересекла его и выехала на берег Язовки. Справа серебрилась в низких берегах река, слева поднималась густая чаща молодого ельника.

Проехав ещё километра четыре по бездорожью, Николай увидел перед собою в низине расстилавшееся озеро, окутанное утренней плотной дымкой. Отсюда оно выглядело совсем обыкновенным — подобных ему было много в здешних местах, похожих одно на другое. Но это казалось только издали. Чем ближе он подъезжал к нему, тем всё больше и больше оно являло свою неповторимость. Луговина внезапно обрывалась, словно срезанная бульдозером, и спускалась каменистыми уступами к воде. Вдали, поверх тумана, маячили чёрные пирамиды и шпили, прямоугольники скал, словно вырастающие из-под земли, создавая ощущение горного края. «Запорожец» запрыгал по неровной, похожей на большую стиральную доску, почве.

Озеро издавна слыло странным и таинственным. Располагалось оно в стороне от проезжих дорог, затерянное среди лесов и болот, как, впрочем, и остальные озерки, которых здесь было множество, будто плеши разряжавшие вековые леса. Когда-то, гласило давнее предание, было на этом месте городище. Даже название его не выветрилось окончательно из людской памяти — Родиковичи. Якобы в седую старину, ещё в дохристианские времена, когда Русь широким полукольцом растекалась от Киева и Новагорода на необжитые земли, тесня угро-финские племена на север или смешиваясь с ними, жил здесь воевода Родик или Родрик в укреплённом городище, собирая дань с местных князьков пушным зверем для Новагорода, ибо местность была вотчиной республики, а городище являлось форпостом для движения дальше на полуночь к Студёному морю и на восток к Каменному поясу. Но как явилось городище из небытия, из мрака веков, так и ушло опять, не оставив после себя никакого знака, только название, да досужие разговоры, что в одну ночь провалилось оно в преисподнюю вместе с воеводою и челядью его и прочими людьми, оставив на месте своём круглое озеро с диковинным берегом, похожим на горы. Поговаривали, что затопленное городище иногда всплывает на гладь озёрную и даже видывали людей из него, забредающих в окрестные леса.

Может быть, память о гиблом месте сильно засела в душах людей, может, были другие причины, но несколько веков, вплоть до царствования Иоанна Грозного, никаких упоминаний в летописях и монастырских записях об этом крае нет. Если и оставалось в окрестностях жильё, то оно обветшало, разрушилось, народ рассеялся, потянувшись от чёрного озера в другие грады и веси ближе к цивилизованному миру, а это место оставили для волков, лисиц и медведей, и скоро ничего не напоминало в заросшем дремучем лесу, в озёрах и болотах, что звенели здесь топоры, детские голоса, что пахали и сеяли, строили и жили.

При Грозном царе вблизи этих мест возникло несколько деревенек, а после раскола в топкие болота и непроходимые леса потянулись еретики российские, сподвижники протопопа Аввакума, гонимые за веру, пытавшиеся лесах, в выстроенных скитах сохранять богослужение предков своих…

Заглушив мотор недалеко от воды, Николай вышел из машины. Озёрная гладь была завешана туманом. Он вис над озером серо-синим одеялом, и лучи солнца тонули в нём. На берегу седая дымка понемногу рассеивалась, и Николай, не дожидаясь, когда она вовсе схлынет, сразу приступил к делу, ради которого и приехал. Он выбрал место и установил свой походный мольберт.

Впервые Николай попал сюда на второй год по приезде в деревню. В поисках интересных мест для этюдов вспомнил про заклятое озеро и пешком направился к нему. Оно с первого взгляда привлекло его своей таинственностью из-за своеобразного инопланетного ландшафта. Цветы и травы были в основном такие же, как и росшие в окрестностях, но были крупнее и ярче, и была в них не томность, не акварельность луговых и лесных, а казалось, кипучая яростная сила так и брызжет с каждого соцветия. Они бросали своей пронзительной яркой агрессивностью вызов каждому, кто видел их. Здесь же, рядом со скалами он обнаружил незнакомых для себя представителей флоры, которых не нашёл ни в одном ботаническом справочнике. Растения были похожи на лилии, только были крупнее, а белые лепестки переходили к основанию в жгуче пурпурно-красный цвет. Тычинки были чёрными и оканчивались множеством маленьких ленточек, на которых собиралась кроваво-красная пыльца. На ночь они скрывались под водой, а с появлением солнца всплывали и медленно раскрывались, являя взору изумительной чистоты краски, вверху ледяно-снежные, а снизу горевшие неистребимым огнём. На них он заработал приличную сумму денег и уже тогда решил исследовать озеро в поисках ещё чего-нибудь интересного.

Солнце поднялось высоко, когда он закончил писать. Взглянув на часы и решив, что времени у него вполне достаточно, Николай захотел сделать ещё один этюд, но уже не цветов, а скалистой гряды, врезавшейся клином в тусклую гладь водоема. Его всегда привлекала эта каменная круча, рассекавшая холодные и глубокие воды, возвышаясь к своему окончанию. Чтоб добраться до неё, надо было на лодке обогнуть небольшой мыс и высадиться на прибрежные камни под скалами.

Николай стянул с багажника на крыше салона и спустил на воду старую польскую надувную лодку, с которой не расставался много лет, положил в неё принадлежности для рисования, бинокль, свёрток с едой и взялся за вёсла. Он обогнул мыс и приблизился к плоским камням, сплошь и рядом разбросанным по мелководью перед берегом, состоявшим из отдельных утёсов. Вытащив лодку на камни, огляделся. Место было достойно кисти художника. Камни были плоскими, как блины и такими же круглыми, отшлифованными водой до зеркального блеска. Они лежали на воде, как ступеньки и манили к отвесным скалам. Повинуясь неуёмной жажде увидеть не увиденное, Николай, решив, что у него ещё будет время написать прибрежные утёсы, взяв бинокль, двинулся по камням-блинам к берегу из нагромождённых камней, величиной с деревенский дом.