Юрий Любопытнов - Мурманский сундук
Когда он приехал на хутор, Геронт был дома и обрадовался гостю. Заслышав шум мотора, вышел к палисаднику, приложил руку ко лбу, и, загораживаясь от солнца, смотрел, кто приближается. Узнав «Запорожец» художника, вышел на дорогу. Из своего дома выбежала тётка Вера. Вдвоём они подошли к машине и смотрели на Николая как на какого-нибудь инопланетянина, нежданно спустившегося с небес.
Тётка Вера тут же ушла, узнав, что никаких новостей Николай не привёз, а заехал по делу к Геронту, а старик повёл гостя в дом, поставленный на месте сгоревшего хозяйского. На хуторе Николай не был давно, и ему здесь было интересно. За домом он увидел полдюжины яблонь, раскинувших кроны над скошенной луговиной, несколько добротных ульев, стоявших под ними и накрытых от дождя кусками жести с надвинутыми на них кирпичами. Чувствовалось, что хозяином Геронт был рачительным: всё у него было починено, прибрано, аккуратно обрезано или подстрижено. У двора лепилась к углу пустая конура, потемневшая от дождя.
— Подохла летось собака от старости, — посокрушался старик, видя, что гость обратил внимание на пустую конуру. — Надо бы другую завести, да вот никак подходящих не найду. Можно было бы в городе купить, но там породистых продают, мне не по карману, а без собаки скучно жить…
В доме у него было сумеречно, стоял непроветриваемый запах сырости, хотя окно было распахнуто настежь. Дом когда-то был крепким и уютным, но со временем обветшал, кое-что было переделано для удобств. В горнице стояла горка с посудой, стол с лавкой, направо белела русская печь, к ней примыкала переборка с дверным проёмом, ведшая на кухню.
— Так… Ну вот…, — суетился Геронт, не зная, куда посадить гостя. — Садись к окошку. Хотя нет, ветерок… Садись вот сюда, на стульчик.
— Ты не хлопочи, дед Геронт, — отозвался Николай. — Не всё ли равно, где сидеть. — Он вытащил из кармана и поставил на стол бутылку. — Найдёшь огурчика?
Геронт посмотрел на бутылку и ответил:
— К этому делу мы что-нибудь лучше найдём. Посиди чуток. Я самовар поставлю, чайку попьём, потолкуем.
Николай присел на стул и с любопытством стал разглядывать Геронтово обиталище. Оно ничем не отличалось от тысяч таких же деревенских жилищ. Чтобы оно было похоже на городскую квартиру, строганные стены дома были оклеены обоями, мебель привезена из городской квартиры от дочери, стеклянным оком взирал из угла телевизор, полы были покрашены тёмно-жёлтой краской.
— У тебя где иконы — в переднем углу? — спросил Николай хозяина, когда тот появился в горнице.
— Там. — Геронт указал на переднюю.
— Пока ты суетишься, я взгляну на них?
— Будь добр. Как это я тебе сразу забыл предложить, а то ты, смотрю, заскучал у меня.
— Да не заскучал. Просто не хочу время зря терять.
— Вот все мы такие деревенские жители — непривычны без дела сидеть, руки требуют работы, а если не руки, то глаз хотя бы. Смотреть и думать, это тоже дело.
— А ты философ, дед, — улыбнулся Николай.
— Не знаю, — ответил Геронт и кивнул на дверь в переднюю:
— Проходи, не стесняйся!…
Николай перешагнул высокий порог капитальной стены. В передней стоял квадратный стол с толстыми ножками, старинные стулья, дубовые, резные, с прямыми высокими спинками, слева полированный полукомодник, тёмно-коричневый, в красноту, справа у тонкой перегородки размещался диван, старый, накрытый тканьёвым одеялом и два или три венских стула. Над полукомодником в резных рамках под стеклом висели фотографии. У стены, смежной с горницей, стояла тщательно заправленная металлическая кровать с никелированными спинками. На ней висели миткалевая задинка и вышитые подзоры.
В левом углу была божница, где в два ряда стояли иконы, поблескивающие окладами за стёклами киота. Их было шесть, две большие, чуть ли не в метр высотой, остальные поменьше. Он подошёл ближе, снял первую икону и стал внимательно рассматривать. Как он определил, две самые большие иконы, были старинного письма, приблизительно восемнадцатого века, остальные не представляли большой ценности, писанные неумелым художником в середине прошлого или начале нынешнего века.
Через некоторое время вошёл Геронт.
— Пойдём, попьём чайку, — предложил он. — На пустой желудок говорить плохо.
На столе стоял самовар, поднос, чашки, две стопки с толстыми донцами. Лежали сухари в вазе гладкого стекла, глубокая тарелка была полна сотового меду, нарезанного кусками, малосольные огурцы, дымящаяся картошка и крошево из свёклы, солёных огурцов, лука и картошки.
— Барский стол, — удовлетворённо протянул Николай, оглядывая закуску.
— Садись, Николай. А баре, к слову, они попросту жили, без излишеств. Я смолоду поработал у хозяина этого хутора. Питались они хорошо, но все продукты были со своего огорода, из своей живности. В городе покупалось немногое — сахар там, масло растительное… Пища калорийная была.
Николай разлил водку в стопки, поднял свою:
— Ну, дед Геронт, со встречей!
— Со встречей, Николай, помоги нам господи!
После двух стопок Геронт подставил чашку под кран самовара.
— А теперь чайком побалуемся.
— Давно так не сидел с самоварчиком, — проговорил Николай, принимая чашку, — да ещё с мёдом.
— А я, вишь, пристрастился с давних пор к этому. У хозяина хутора Антипа Маркелыча Загодина, до советской власти пивали чаи с усердием, только успевай ставить самовар. И сейчас в деревне без самовара не обойтись. Электричество часто отключают, то по какой надобности, то из-за аварий… А печку я топлю регулярно, уголь у меня не переводится, дело двух минут поставить самовар, — говорил Геронт. — Правда, на всякий непредвиденный случай во дворе держу целый мешок еловых шишек. Но это так. Уголь, конечно, лучше…
Он поставил чайник на конфорку вверху самовара и подвинул Николаю тарелку с мёдом:
— Откушай! Этого года. Цветочный. На вид он грязноватый, тёмный, а вкус…
После чаю прошли в переднюю, и Николай вынес хозяину свое резюме по поводу икон: две иконы представляют художественный и исторический интерес, поэтому имеют значительную цену, остальные посредственные и дорого не стоят.
— Поэтому решай теперь сам, — заключил Николай, — продавать тебе их или нет, а если продавать, то по какой цене. Но смотри, не продешеви.
— А какова приблизительная цена, вот этих… хороших?
— Я не знаю, дед Геронт. Я здесь уже два года обитаю и отошёл от этих дел, даже приблизительно не скажу. Теперь рынок — один старается ободрать другого… Как договоритесь, так и будет.
— Да я, наверно, не буду их продавать, — сказал Геронт. — Это так, на всякий случай. Конечно, если припрёт, продашь всё, чтобы только выжить. А тебе спасибо. Я теперь хоть буду представлять, что за иконы в моём доме.
Эта встреча произошла меньше месяца назад. А буквально за неделю до смерти Геронт появился у Николая. Дело было рано утром. Сосед Воронина Нил Петрович ещё спал, а Николай, пока было прохладно, обкашивал траву у забора. Под мышкой у Геронта было что-то завернуто в мешковину. Войдя в дом, он развернул свёрток и вытащил небольшую икону, которую в прошлый раз Николай у него не видел. Размером она была не больше средней книги, в кожаном футляре, как определил Николай — походная, такие брали с собой в дальнюю дорогу.
— Несчастье произошло, — сказал хуторянин, показывая икону. — Вчера лампадку возжёг пред ликами… а эта иконка, она, вишь, без стекла, без рамки. Отошёл, а светильник, видно, близко висел — вот возжгло лик-то… А может, мне вместо масла гарного подсунули другое, кто его знает. Счас обманывают на всём пути… Нельзя ли чего сделать?
Николай повертел иконку в руках:
— В прошлый раз я её у тебя, кажись, не видел?
— Она у меня спрятана была. Это не моя икона…
— Ценности она не представляет. Писал её, по всему, какой-то, не особенно умелый художник… Постараюсь поправить. Но это дело не двух дней… Оставишь её у меня?
— Оставлю. Мне нельзя её хранить испорченную. Она должна быть такой, какая была.
— А что так? — удивился Николай.
— Я сказал давеча, что это не моя икона. Принадлежала она Антипу Маркелычу Загодину, хозяину хутора, о котором я тебе говорил. Перед тем, как его забрали в тюрьму, он отдал её мне, сказав: «Береги её! Вернусь, заберу. Если не я, то сын». Вот и берегу. Вдруг вернётся. Хотя, думаю, что не вернётся. Но берегу.
— Сколько лет прошло с тех пор, дед Геронт?
— Шестьдесят, если не больше.
Николай присвистнул:
— Его и в живых давно нет. Если бы был жив, давно б объявился.
— У него сын Степан был. Тот гораздо моложе меня… Так сделаешь, Николай?
— Сделаю так, что никто ничего не заметит. Ни ты, ни твой Антип Маркелыч, если вдруг вернётся, — посмеялся Николай. — Ещё лучше будет.
— Вот спасибо тебе. Когда зайти-то?
