Семен Чухлебов - Я сын батрака. Книга 1
Когда мы всей толпой явились в приёмную военкомата, то там сидела только одна девушка секретарь, и больше никого не было в обеих комнатах. Девушка, увидев такую толпу «пришельцев», широко открыла глаза и спросила: «А вы это откуда? И так вас много». Такой вопрос меня, мягко говоря, озадачил, если не сказать возмутил. Я ей показываю повестку и говорю: «Насколько я понимаю, эта повестка из вашего военкомата?» Она взяла в руки повестку посмотрела и говорит мне: «Да из нашего. А, так вы прибыли по повестке, ну так бы и сказали. Тогда подождите немного, я вас долго не задержу, сейчас всех вас запишу в журнал, и можете быть свободны». Я своим ушам не поверил, столько мучений и все для того чтобы записать в журнал. Я в жёсткой форме высказал ей своё возмущение, она пыталась мне, что-то ответить, но я ей не давал вставить слово.
Моему возмущению не было предела, надо же, вызвать для того чтобы записать нас в журнал и, главное, явиться к 9.00. Как будто они не знают, где находится хутор Северный. Пока я с секретарём военкомата воевал, мои коллеги по призыву, стояли в углу приёмной и ждали, чем всё это закончится. А закончилось ничем, девушка секретарь сказала, что она здесь ни при чём, а во всём виноват военком, но его сейчас нет, и неизвестно когда будет. Я, как человек обязательный, не мог понять, как это так, военком нас вызвал издалека к девяти часам утра, а сам на работу не явился. В моей голове такой его поступок не укладывается. И я, чтобы выяснить хоть что-то об этом, решил спросить у секретарши. Говорю ей: «Скажите, как же это получается, вы к нам в хутор прислали повестку, подписанную военкомом, в которой он обязывает призывников явиться к 9.00 в Ипатово в райвоенкомат, а сам при этом на работу не явился. Как это называется? Он что у вас не военный?» Девушка секретарь, наверное, от хуторского парня не ждала такого вопроса и как-то растерялась, затем неуверенно отвечает: «Да нет, он у нас военный, но он может где-то задержаться» — «Как задержаться, ведь это он вызвал нас к себе, и он должен знать, где находится хутор Северный и с каким трудом мы сюда всю ночь в непогоду добирались, а он, видите ли, задержался».
Девушка как-то съёжилась, видать от моего наскока на неё, и затем, как бы оправдываясь, говорит: «Ну что вы на меня кричите, это всё он, и при этом показывает на дверь, на которой написано «ВОЕНКОМ». Я всё никак не мог успокоится: злость, на военкома, на этого лентяя, который не хочет во время прийти на работу, меня распирала и поэтому в заключение я секретарше сказал: «Знаете что, девушка, ваша полувоенная организация под названием «военкомат» похожа не на военкомат, а на контору рога и копыта, и то там больше порядка, чем у вас». Я по натуре похожий на свою маму, она если разойдётся, то её не остановишь, пока она всё не выскажет, вот и я такой же. Хотя позже я понял, что иногда надо свои эмоции сдерживать.
Но шуми не шуми, а раз сам начальник не организован то и в его конторе будет бардак, и одним шумом тем более моим его не исправишь и нам ничего не оставалось, как с обидой на несправедливость возвращаться домой. Ехать сразу домой нельзя, надо дать лошадям отдохнуть хотя бы до вечера. От нечего делать парни разбрелись кто куда, я и Звада пошли к моему брату Андрею. Оказалось, что Андрея дома не было, была Дуся, жена брата, Николаева тётка. У Дуси было плохое настроение, мы там немного посидели и ушли на базу колхоза. Кстати, когда я звал Николая в гости к его тёте, то он не хотел идти, мотивируя тем, что отношения его семьи и семьи Давыденко никогда не были тёплыми, но я всё-таки его уговорил пойти и вот такой результат, как и ожидал Николай Звада. За день в нашей команде многое изменилось и к вечеру нас осталось только двое, многие уехали на попутном транспорте, а мы с Николаем остались, лошадей-то не бросишь. Всю ночь ждали, пока подморозит, и уехали на другой день рано утром. Домой добрались без приключений, в хутор лошади бежали легко и быстро, но всё же, домой добрались только к вечеру. Ждать мне призыва пришлось долго, взяли в армию только в августе месяце.
ОПЯТЬ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ
На дворе май месяц 1954 года, с табуном я давно не работаю, время от времени езжу на поля за отца, на это работа для человека в возрасте, а я молодой, здоровый парень и мне хочется настоящего трудного дела, а его нет. В колхоз работать, я идти не хочу, да и родители против такого шага, а больше в хуторе-то и делать нечего. Можно устроиться работать трактористом, но тракторная станция находится в селе большая Джалга, а это от хутора двенадцать километров, работать там как-то не с руки, да и возьмут ли туда, там говорят своих механизаторов девать некуда, так что не знаю, как и быть. Как-то утром уже в конце мая, я вышел из хаты во двор и сел на порожке и сижу. Во дворе никого не было, вдруг слышу разговор у ворот, слышен был голос отца и ещё какого-то мужчины. Ладно, думаю, говорят, пусть говорят, меня это не касается, но вышло на оборот. Не знаю, о чем там отец говорил с этими мужиками, но во двор он вошёл быстрым шагом, решительный и злой.
В таком состоянии я своего отца не видел. Думаю, что же там произошло у наших ворот, но отец не дал мне времени подумать подошёл ко мне, и ещё не остывший от разговора у ворот, и в резком тоне говорит мне: «Иди, там за тобой с Гашуна приехали (село Бурукшун, отец по старинке называет Гашуном), хотят тебя в колхоз затащить, не соглашайся, хватит того, что я всю жизнь быкам хвосты «кручу», у тебя должна быть другая жизнь, и лучше чем у нас с матерью». Получив от отца указание, я пошёл к воротам. Спокойно, со знанием своего достоинства я подхожу к воротам, и вижу, у наших ворот стоит бедарка, запряжённая лошадью, и возле неё два мужичка-боровичка лет по тридцать пять. Оба невысокого роста, преждевременно начавшие полнеть.
Увидев меня, они обрадовались, весело заулыбались как будто я им сват или брат. Я подошёл к ним с серьёзным выражением лица, и жду, когда они мне скажут, зачем я им нужен. Один из них, почему-то весело, как будто увидел близкого родственника, говорит мне: «Сеня, а мы за тобой приехали». «А в чём дело?» — спрашиваю у них. «Та на чёрные земли надо ехать, там работы багато, а робыть никому так давай собирайся и поедем». Я стою, рядом сними, на голову выше их обоих и думаю. Интересное дело, приехали какие-то люди и давай поедем с нами, а кто они и чем занимаются, даже не сказали. По этому поводу я им говорю: «Вообще-то среди людей принято представляться, кто вы такие и чем занимаетесь?» Говорю я им это на подчёркнуто русском языке, а я знаю, что когда хохлы обращаются с человеком, который говорит по-русски, то их это напрягает. Я сам через это прошёл. После того как они меня услышали их боевой и весёлый задор куда-то испарился, и затем один из них сказал: «Да мы вот из Бурукшуна, из колхоза, я Мыкола бригадир, а Мытро звинивый. Так шо мы за тобой приехали». Далее разговор состоялся так. Я: «А я здесь причём?» Николай: «Да как причём, ты же наш колхозник. Так что собирайся и поехали». Я: «Нет, я не ваш колхозник, и вообще я ни чей, ни колхозник, я свободный человек. Николай, возмущенно: «Как так не колхозник, ты у нас работал табунщиком, мы тебе дали хромовую кожу на сапоги, а ты теперь отказываешься, нет, мы в правлении решили, что ты наш колхозник вот и всё». Я: «Ну тогда давайте разберемся. Во-первых, я табунщиком у вас не работал, а работал мой отец, а я его подменял, так что в табеле выходов можете проверить, там записан мой отец, а меня в ваших колхозных списках не должно быть. Во-вторых, кожу на сапоги вы дали табунщику, то есть моему отцу, он всю жизнь работает в колхозе и что, на сапоги не заработал?» Оба хором: «Да нет, почему же, заработал, конечно, тут и говорить не о чем». Я: «Хорошо, с кожей разобрались, а теперь о колхознике. В конституции СССР, от 6-го декабря 1936 года сказано, что колхоз дело добровольное, хочешь, вступай в него, а не хочешь, не вступай. А для того, чтобы вступить в колхоз, гражданин должен написать заявление, а правление колхоза рассмотреть его и на общем колхозном собрании решить, принять желающего гражданина в колхоз или отказать ему в этом. Насколько я знаю, а о себе я знаю всё и довольно хорошо, заявление на вступление в колхоз я не писал, так почему вы решили, что я ваш колхозник?»
После моей речи они сразу как-то «сдулись», весёлость их улетучилась, плечи опустились, в общем, я своей грамотностью их просто убил наповал, они молча сели в бедарку и уехали туда, откуда приехали. Захожу во двор, а тато спрашивает: «Ну, до чего договорились?» — «Та ни до чего, как приехали, так и уехали», — спокойно ответил я. Отец помолчал немного, а затем спрашивает у меня: «Ну что дальше делать думаешь, ведь ты здоровый парень и как-то негоже не работать?» Я ему отвечаю: «Тато, да я сам уже столько времени мучаюсь, думал, весной в армию заберут, а от военкомата не слуху, ни духу, не знаю, наверное, завтра пойду в Джалгу, может там есть какая работа, другого ничего не остаётся. — «Ну, сходи, сходи, хотя я думаю, ты там ничего не найдёшь, но всё же попытаться надо».