Когда налетел норд-ост - Анатолий Иванович Мошковский
— Откуда и ты.
— Весь в прыщах, фурункулах… Не моешься, что ли?
— Не помогает, у него кровь гнилая, — крикнул кто-то, и снова со всех сторон послышался хохот.
— Ладно вам, — сказал второй штурман. — Работайте лучше. Вон сколько еще рыбы осталось.
Гвоздарев неохотно пошел к кровавому, в кишках и слизи, рыбоделу, а Аксютин принялся кончиками пальцев трогать голову и щупальца осьминога. Виктор тоже приблизил лицо к этому фиолетовому мешочку.
— Я слышал, их едят, — сказал Бубликов.
— Может, хочешь попробовать? — спросил боцман. — Перчихину бы предложить… Запросто слопал бы! И не поперхнулся!
— Да отпустите вы его на волю, — сказал вдруг Коля. — Живой ведь он…
— Детям бы своим свезти и показать, вот было бы радости, — проговорил Аксютин. — Да как сохранить его до порта? Чем питать?
— Апельсинами из лавочки! — посоветовал кто-то. — Хватай, пока остались…
Осьминог был с детский кулачок и плавал резкими толчками.
— У него внутри, наверно, реактивный двигатель, — сказал Аксютин, — выталкивает из себя воду и несется. Вот у кого учились мы делать двигатели для самолетов и ракет. Банку бы найти побольше — авось доживет до Мурманска…
Северьян Трифонович опять стоял у фальшборта и смотрел на дальний берег, на свою Норвегу. Дул ветерок, покачивались вдали норвежские ботики, а вокруг дымила целая рыболовецкая эскадра под разными флагами мира.
— Не верится, что там живут люди, — Виктор кивнул на высокие скалистые берега с пятнами снега в трещинах и складках.
— Суровая там жизнь, — Северьян Трифонович вздохнул, — с ними мы были сильно связаны в старину и в нонешнюю войну… Все, что достал, прочел я о Норвегии — и об ихнем композиторе Григе, и о Нансене, что первый пересек на лыжах Гренландию, и об Амундсене, который открыл Южный полюс и неизвестно как погиб на самолете, и о Туре… — как его? — кажется, Хейердале, он на плоту из бревен переплыл с товарищами Тихий океан… Маленький народ, а крепкий, уважающий себя, известный в мире… — Тралмейстер неожиданно перевесился через планшир и замахал рукой норвежцам на крошечном, тщательно выкрашенном и отдраенном ботике, и ему в ответ замахали молодые парни в ярких добротных куртках. — Бережные люди — вон как следят за ботишком и своим наружным видом, и с нами по-доброму. Ну и мы стараемся чем можем: то буханки хлеба подкидываем, то бочку с соляром, то папиросы…
— Ну-ну, щедрая душа, продолжай в том же духе! — сказал Перчихин, подойдя к ним. — Поехали, Витек, этот улов распотрошили, нового будем ждать, который нам пошлет бог и Трифонович…
Однако даже подобие улыбки не тронуло печальное обветренное лицо тралмейстера. Виктор отвел Перчихина в сторонку и спросил:
— Ты знаешь, почему он так интересуется Норвегией?
— Как же не знать — Норвегия его хобби! Теперь это модно. Что за человек без хобби? Надо ж человеку хоть самому себя уважать… — Перчихин весело, по-мальчишески лихо сощурил глаза и, словно ожидая от Виктора восхищения, спросил: — Здорово я их?
— Зачем тебе это надо? Ну чего ты окрысился на Колю? Ведь он…
— Ну что он? Что? Славный малый, да? Бедняга, невинно пострадавший и достойный жалости, да? Так кот, все это чепуха! Они все защищают его и готовы разорвать меня на куски, потому что в ближайшем родство с ним… А я терпеть его не могу! Кто он? Самый обыкновенный вор! И я не собираюсь нянчиться с ним и плясать вокруг него…
— Плясать не надо, но не надо и тыкать, как котенка, носом в прошлое. И старпом не прав… Чего вы этим добиваетесь?
— Ровным счетом ничего… Это я говорю о себе, потому что не звал на помощь Котлякова, — ответил Перчихин, — но я считаю, что каждый сверчок должен знать свой шесток. Пусть знают, кто они такие, и не дерут кос…
— А тебе так важно, чтоб они знали?
Перчихин как-то странно, словно впервые открыл что-то для себя в Викторе, посмотрел на него.
— А тебе что, все равно, кто́ ты и что́ ты? И какое место занимаешь в жизни?
Виктор никогда не думал об этом, и вопрос Перчихина застал его врасплох.
— Да нет, не все равно… Но ведь не будешь тем, кем не суждено… Каждому, как говорится, свое… Скажи, а ты уверен, что хорошо знаешь всех этих людей?
Перчихин не ответил, зато очень внимательно посмотрел на Виктора, что-то смекая и решая про себя, и то, что он немножко мешкает и колеблется в чем-то, было непривычно Виктору.
— Ну как у тебя со сбором материала? — перевел разговор Перчихин. — Нашел подходящих людей?
— Сами найдутся… Зачем их специально искать?
— Скажи, а Евгений Перчихин никак не вытягивает на твоего героя?
Вопрос был так неожидан, что Виктор растерялся, но тут же нашелся.
— Евгений Перчихин нетипичный рыбак, а меня послали за героями из простых рыбаков, из рыбацкого рабочего класса, добывающего корм для страны…
— Ничего страшного, Евгений Перчихин может быть не самым главным героем репортажа. Он ведь неплохо шкерит и не тянется в хвосте. Автору ничего не стоит посвятить ему два-три абзаца. Это обстоятельство может быть очень кстати Перчихину в его дальнейшей судьбе… Слушай, но чтоб строго между нами… — Перчихин оглянулся, боясь, что его могут подслушать. — Я давно хотел сказать тебе, да не решался, думал: стоит ли, поймешь ли меня? Теперь вижу — стоит, поймешь. Так вот: во Львове, откуда я приехал, были у меня, как я уже говорил, некоторые неприятности. Ничего сверхординарного. Словом, подружился я с ловкими ребятами, гуляками и весельчаками. Дураками были — несколько раз покупали у иностранных туристов и обменивали на сувениры кое-какие тряпки и вещички. Потом удачно сбывали их и неплохо проводили время. Но в один прекрасный день меня выследили, сцапали. Я чистосердечно рассказал обо всем — вняли, оставили в университете, но эти ловкие ребята пригрозили покалечить. А тут еще случилась история с девчонкой с нашего факультета… В общем, должна была она родить, не знаю, от кого — возможно, и от меня. Но обещаний жениться на ней я никогда не давал, потому что не спешу с этим: надо вначале в жизни устроиться, а уж потом обзаводиться семейством… Кто-то накапал на меня. Опять вызвали в деканат, в дирекцию и на этот раз благополучно выперли. А вечером те мои ребята подстерегли у дома и избили. Я один — их трое. Не очень-то по-джентльменски с их стороны, но что поделаешь? Не сладко мне пришлось — швы на голове накладывали в поликлинике. А ребята отчетливо пригрозили, что будет и похуже. Вот и решил я махнуть сюда, подальше от дома, переждать, пока там не уляжется все,
