Когда налетел норд-ост - Анатолий Иванович Мошковский
— Какой же ты послушненький, пассажир! Чуть кликнули, и уже бежишь… Ну иди-иди к нему, поучись уму-разуму!..
И слово «пассажир» было выговорено так враждебно, что у Виктора все зашлось внутри. Он обернулся к Шибанову. Тот по-прежнему сидел за столом, подперев голову кулаками со сбитыми до крови костяшками, и как-то невидяще смотрел на него.
— Ну что вы, Гриша? — сорвавшимся голосом спросил Виктор, однако Шибанов не ответил.
Парень в пуловере с силой дернул Виктора за руку, захлопнул дверь и ввел в соседний кубрик. Он был точно такой же по расположению коек и стола, но весь сверкал чистотой.
Однако самое удивительное было не это. Щеголь оказался не начальством, а обычным рыбаком, матросом и даже второго класса. Он кончил два курса литфака Львовского университета. У него там стряслись какие-то неприятности, и он прикатил сюда подальше от родных мест. Звали его Евгением, фамилия — Перчихин. Ему было чуть за двадцать, меньше, чем Виктору, однако жизненных передряг было хоть отбавляй. Он, по его словам, не собирается всю жизнь посвящать рыбе. Через годик-полтора хочет вернуться во Львов, где осталась мать, и восстановиться в университете.
«Почему он решил стать именно рыбаком?» — подумал Виктор, мало что понимая во всей этой странной истории, однако расспрашивать при первом знакомстве было неудобно.
Перчихин оказался менее стеснительным.
— Что это вы забрели к ним? Сами или силой затащили? — спросил он.
— Сам… — не совсем точно ответил Виктор. — Я вижу, вы не в очень дружеских с ними отношениях?
— Это с кем, с Шибановым быть в дружбе? С этим алкашом, неряхой и болтуном? — весело посмотрел на него Перчихин. — Вы это всерьез спросили?
— Да нет, просто так… — уклонился от прямого ответа Виктор, потому что после встречи с капитан-директором уяснил: прежде чем бросаться в откровенность, нужно понять, с кем имеешь дело. — Но мне он показался интересным малым, и у него судьба необычная…
Перчихин вдруг раскатисто, до слез рассмеялся:
— На тралфлоте у всех необычная судьба! Не было таковой, а сходишь в три-четыре рейса — станет необычной! И у тебя станет, пойди только не пассажиром, а матросом… Думаешь, я трепач, заливаю? Шибанов не бич, на свои пьет и даже угощает, демонстрируя широту души, и в море работает как зверь: кожа у него толстая, нечувствительная к морской соли и утонченным эмоциям, все переносит. И не работай Шибанов так, давно бы выперли его с корабля. И на БМРТ уже ходил, и на поисковом, и на учебном, и отовсюду гнали его в шею за повышенную любовь к градусу. Ну а от нас редко кого гонят, всех берут, только вкалывай и не жалуйся, что море тебя выворачивает, что соль разъедает руки и раны от окуньих и тресковых плавников. Давать рыбу — вот что требуется от нас, а что ты из себя представляешь, до этого никому нет дела…
Виктору стало немножко не по себе: уж слишком безрадостно смотрел Перчихин на рыбацкую жизнь, хотя многие его суждения совпадали с тем, что говорил Шибанов и даже Котляков.
— А чего это на меня окрысился Шибанов? — спросил Виктор — У вас что, слово «пассажир» хуже мата?
Перчихин опять рассмеялся.
— Не понимаешь ты душу моряка… Сейчас популярно разъясню. На промысловых судах все работают, один пассажир — бездельник, белоручка и дармоед: везут его, как ненужный груз, в чистенькой каюте да еще за их счет. А ты к тому же журналист, то есть двойной пассажир. По мнению работяг, писание не работа (я до тонкости изучил их психологию), так что не жди от них обожания…
— А меня здесь неплохо встретили, — возразил Виктор, смущенный таким поворотом дел: выходит, не так-то просто будет сдружиться с моряками, в душу которых он во что бы то ни стало обязан влезть. Если, конечно, Перчихин говорит правду.
— А ты им и поверил?
— Ну, не совсем, но в общем… — стал уклоняться от прямого ответа Виктор.
Было в характере Перчихина что-то от его фамилии, рубанет — и тебя охватывает такое чувство, будто нечаянно раскусил горошек перца. Он показался Виктору сложней, интеллигентней, трезвей, а может быть, и честней, бескомпромиссней всех, с кем он встречался на «Меч-рыбе». Да и в самом Мурманске. А если не кривить душой, он показался Виктору и ближе всех. Даже ближе секретаря комитета. Почему? Ответить на это было непросто, но проглядывало в Перчихине что-то очень знакомое, привычное, понятное, что-то очень свое: не любил высокопарных слов и смотрел на жизнь без излишних иллюзий, и, наверно, начитан до чертиков. Виктор хотел спросить у него о своем предшественнике на «Меч-рыбе», но не решился: тот мог догадаться о всех его тревогах и сомнениях. Чем больше держишь при себе и на всякий случай, тем ты богаче, защищенной, неуязвимей.
— А что за парень Коля?
— Это что из заключения? Сосед Шибанова? Не знаю, и никто на судне толком не знает его, но очень советую тебе держаться подальше от него и почаще проверять содержимое своих карманов… Слушай, а все-таки чего ты явился на «Меч-рыбу»? Название поправилось? Хем, «Старик и море», романтично! Угадал? Лучшего судна найти не мог? Или особое задание получил от начальства? Не скрывай, я насквозь вижу людей…
Виктор даже вспотел от его напора, проницательности, но и почувствовал облегчение, что встретился с ним.
— Да, ты опасный человек! — легко переходя на «ты», сказал Виктор. — Именно для этого и явился… Усек?
Он мгновенно сообразил: не следует говорить Перчихину, что его послали сюда за репортажем о рыбацком труде, — ведь засмеет же! Не будешь же с бухты-барахты объяснять всю сложность своего положения в редакции.
— Ну-ну, выполняй свое особое. Желаю, — сказал Перчихин, слегка задетый, что Виктор не открылся ему. — Понимаю, о рыбаках будешь писать. Так вот запомни, пассажир, тебя здесь ждет глубочайшее разочарование. На «Меч-рыбе» много людей, но ни одной личности, словечком перекинуться не с кем, все у них вертится вокруг выпивки и баб… Хорошо, что ты появился!
Эти слова удивили и озадачили Виктора.
— Зачем же ты с ними ходишь, если они такие? — спросил он. — Мог бы на БМРТ перевестись, там небось и платят побольше, и состав команд другой, механики — все инженеры с высшим образованием…
— У тебя точные сведения, — заметил Перчихин, — туда попасть непросто: визу надо открыть, они ведь ходят в загранку, валюту им дают, по портовым городкам разрешают шататься, тряпки покупать для своих отечественных анюток и на продажу на мурманской барахолке…
— Ну и ну! Знали б люди,
