Несносный характер - Николай Фёдорович Корсунов
— …Что ни говорите, а серьезную музыку у нас неквалифицированно пропагандируют. Очень это мало — сказать, что Бах или Бетховен гениален, от этих голых утверждений в моем восприятии музыки ничего не прибавится. А вот когда радио передает Девятую симфонию или аппассионату и милый женский голос комментирует, что имел в виду композитор вот при этих аккордах, то есть неназойливо, умно, создает своим комментарием определенное настроение, отвечающее содержанию музыки, вот тогда я усвою девятую ли симфонию, шестую ли сонату…
— Господи, ну и периоды у тебя, Эдик! Как у Льва Толстого. Тебе бы и комментировать классиков…
— Ибо он называется лев!
Парни громко засмеялись. Их смех не вспугнул страстного полушепота Альбины, повернувшейся всем телом к студентке:
— …в распределении ролей нет никакой логики! Ты смотрела «Тяжкое обвинение»? Иванова играет совершенно без блеска. А какие у нее внешние данные? Уродина! Но ей, представь, всегда заглавные роли дают.
— …пока молод и есть деньги — надо осмотреть мир, обогатить себя интеллектуально. — Это опять говорил Эдик. — И потому я вкалываю в студенческих строй-отрядах, и потому я рвусь в заграничные поездки. В Болгарии был, но… мне Францию, Лувр, Сорбонну подай! Я в Англии обязан побывать…
— Ты!.. А мы?..
— По Сеньке шапка… Вот Славик копит на автомобиль. Игорек копит для мамы…
— …я хочу уйти из театра. Но мне жалко наш театр, он так беден настоящими талантами…
— …как это у тебя, милочка, ресницы получаются? Совсем не подумаешь, что приклеены… Секретик есть?
К Инке обращалась соседка слева, которую Игорь называл, кажется, бывшей стюардессой. Инка устало кивнула:
— Есть… есть секрет…
Григорий тоже удивлялся ее ресницам: «Они у тебя как не свои!» И недоверчиво трогал их пальцами… Где он сейчас? С кем отмечает восьмое марта? Неужели и не вспомнит? А она… вспомнила? Только так, по случаю. Чужие, совсем чужие! Будто и не было четырех лет совместной жизни… Все — коротко: не сошлись характерами… Если б одно это!..
Инка потянулась к фужеру. Выпила. Еще выпила. Все пили и разговаривали, не слушая, что там крутит магнитофон.
И здесь все были чужие. Все. Только Игорь чуть-чуть ближе других. Отяжелевшую голову повернула к нему:
— Станцуем?.. Как когда-то… помнишь?..
Игорь хотя и крепко подвыпил, однако поднялся не совсем решительно. Но Инка скомандовала, чтобы музыка была громче, и, отодвинув стул, вышла из-за стола. Нетерпеливо поджидала Игоря. Казалось, знакомый мотив подхлестывал ее, и она нервически переступала старенькими туфельками. Игорь, ни на кого не глядя, подцепил взвинченную партнершу, и от нее будто сам наэлектризовался, вдруг с пьяной радостью ринулся в танец.
Прикусив губу, все ярче вспоминая полузабытые па и коленца, Инка дергалась, вихляла рядом с Игорем, летела через его руку, взмывала к потолку… Слышала его запаленное, сиплое дыхание… Слышала его прерывистый шепот: «Ты мировая… Хочешь быть моей?.. Навсегда!» Наверное, она улыбалась, потому что он с еще большей яростью бросал ее на себя, до боли стискивал ей руки и дергался, дергался, будто весь на шарнирах был…
Неожиданно кто-то сказал очень громко и четко:
— Они только что с деревьев спустились!
В ту же секунду оборвалась музыка, и наступила тягостная тишина. Инка не враз поняла смысл сказанного, а когда поняла, то расхохоталась и упала лицом на диван. Хохотала и никак не могла остановиться. И так же внезапно из ее глаз хлынули слезы. Теперь она неудержимо, взахлеб плакала. Игорь топтался рядом, растерянно поправлял на переносице очки.
Наконец Инка села и, словно маленькая рева, вытерла лицо ладонями. По-прежнему было тихо-тихо.
— Девушка, — мягко и многозначительно произнесла актриса Зуева-Сперантова, — мы не те, мы — другие!..
— Мы не тунеядцы какие-нибудь, — добавили со стороны.
Гости Эдика вдруг вспомнили, кто они, отрезвели и осудили «деревенщину» и «стилягу». Это Инка поняла по их лицам.
Она поднялась, еще раз вытерла ладонями глаза и щеки, забыв о платочке под манжетом рукава. Сдержанно сказала:
— Идем отсюда, Силаев…
Игорь побежал искать Инкино пальто. Она с трудом оделась. А Игорь, ни на кого не глядя, огорченно и виновато развел руками:
— Просим прощения!
Эдик задержал его в прихожей, быстро шепнул:
— То, что надо! Рекомендуй завтра маме…
На улице Инке стало немного лучше.
— Куда мы идем?
— Ко мне… к нам…
Инка промолчала. Из-за угла крутнул ветер и запорошил ей глаза. Она недобрым словом помянула хозяек окраинных улиц, имевших обыкновение посыпать тротуары печной золой, якобы для того, чтобы люди не падали при гололеде, а на самом деле избавлялись от золы.
Когда вышли на ярко освещенный центральный проспект и под ногами затрещал ледок первых лужиц, Игорь вздохнул:
— Неловко как-то получилось…
— Зачем же ты вел меня к идиотам? — Инка засунула озябшие руки в рукава пальто.
— По-моему, они нас за идиотов сочли.
— Ну и черт с ними! От их умных разговоров и сплетен выть и кусаться хотелось…
— Там много дельного говорилось. Народ эрудированный…
— Черт с ними.
— Нельзя до конца диен плебеем оставаться.
— Ты, смотрю, выбился из плебеев? Везет человеку! — Она зябко передернула плечами. — Возьми под руку, что ли, горе-рыцарь. Всегда ты какой-то… А еще с «элитой» водишься! Был плебеем и останешься им, как ни хорохорься…
— Ты все такая же…
— И ты, повторяю, не изменился.
— Когда-нибудь ты наделаешь очень много глупостей…
— Я их уже давно наделала.
— С тобой говорить — что по углям ходить.
— Вот-вот, береги подошвы!.. Так мы к тебе идем?
— Да.
— Ночевать? — В голосе — улыбка, ирония.
— Как прикажешь!..
Неожиданно Инка выдернула свой локоть из его руки и, приотстав, пристально глянула на Игоря со спины. Громко рассмеялась. Игорь в недоумении остановился, оглядел себя, ища, над чем она так радостно смеется. Не найдя ничего, нахмурился:
— Накатило?
— Смотрю, не вырос ли у тебя обезьяний хвост. Эдик же сказал, что мы, наверное, с деревьев спустились. — Снова поцокала туфельками по тротуару, пустив руку Игоря под свой локоть. Пряча подбородок за воротник пальто, сказала без улыбки: — А мы и впрямь из джунглей…
Она вдруг опять приостановилась и виновато, даже, как показалось Игорю, застенчиво посмотрела ему в глаза.
— Прости меня, Игорь… Я тебе столько грубостей на говорила. Лишнее выпила. И потом меня правда твои приятели разозлили. Вот как хочешь, а показались они мне самовлюбленными. Друг друга они не любят, нет. Не понимаю только, как ты среди них очутился? Ты же на «элита», Эдик откровенно издевается над тобой. Что вас свело? Любовь к искусству?
— Любовь к вину! — Игорь готов был во
