Когда налетел норд-ост - Анатолий Иванович Мошковский
Зато Емелька Унгаров, маленький, крепкий, с черным, облупленным от солнца лицом, широко расставив ноги, стоял на причале у фелюги и смотрел на желоб.
— Совсем? — крикнул он. — Кончилась экскурсия?
Отец уставился в ребра каюка, и Павлика непоправимо обжег стыд.
— Совсем! — крикнул он и хотел что-то объяснить, но ничего нужного не пришло сразу в голову.
В лицо дул сильный ветер, и листья на большой старой иве у причала, где стояла фелюга, сверкали серебряной изнанкой.
Но вот все это осталось позади: и причалы, и рыбацкие домики, и брат Игорь с Алей, и Витька с Титом, все-все, с чем Павлик почти успел сжиться, полюбить и возненавидеть, — все это осталось позади, а впереди играл рябью Дунай с низким румынским берегом, с лугами и плавнями, с отражением сизых тучек…
Один рыбак в пропотевшей стеганке с вылезшими в нескольких местах клочьями ваты ничком спал на банке. Второй сидел на руле в приплюснутой грязной кепчонке и вел каюк. Третий, а это был тот самый синеглазый рыбак, с которым Павлик случайно разговорился знойным днем в тени фелюги, пил воду из бочонка: тянул через тростинку. У его ног стоял примус, котелки с остатками ухи, а на рогожке лежал крупно нарезанный рыбацкий каравай, хлеб, который так выпекают, может, только в этих местах.
И что-то вдруг невыносимо защемило, заныло внутри, и Павлик даже отвернулся от рыбаков, чтоб они не увидели, как напряглось и сморщилось его лицо.
Напившись, мужчина вытер рукавом стеганки губы и крикнул сидевшему на руле:
— Парус, пожалуй, поставим?
— Можно, — ответил тот, — ветер будет содействовать.
И Павлик чуть не заплакал, услышав это «содействовать», и вспомнил все, что было с ним последнюю неделю. И немного, кажется, прошло с тех пор, но что было, что было!
Рыбак попросил Павлика, сидевшего на каких-то узлах, приподняться, вытащил грязноватый, старый бязевый парус, приладил его, вставил в гнездо сиденья мачту с парусом, поднял, укрепил, и огромное полотнище тотчас наполнилось ветром.
Рулевой взял ближе к берегу, и каюк пошел быстрей.
Рыбак в стеганке все еще спал, устроившись на банке, и ему, наверно, было удобно и, может, даже снился счастливый сон, как на их перетяжку поймалась сразу тысяча большущих рыб, или еще что, а возможно, и ничего не снилось.
Отец смотрел вперед. Он не сказал за все время ни слова. Павлик видел его строгий, странно похудевший вдруг профиль, видел, как глубоко врезались в щеки у рта две горькие складки. И вдруг Павлик понял: отец уже не так уверен в своей правоте. Игорь в чем-то поколебал ее, но сразу ведь трудно признаться в этом даже себе.
Дул сильный ветер и хорошо помогал мотору. Время от времени огромное, туго звенящее полотнище паруса скользило своей натянутой поверхностью по зеленым ветвям склоненных над водой ив, и листья глухо и покорно шумели. Вода по бортам клокотала, всхлипывала, жалостно терлась о смоленые борта громадной и грубой, прочно сколоченной лодки.
И Павлик вдруг подумал: да, отец уезжает, уезжает от моря и сына, уезжает, плотно сжав губы. Думает. Молчит. Но, может быть, он вовсе не уезжает от сына, а с каждым ударом ветра и стуком мотора медленно и неуклонно приближается к нему.
ТУДА, ГДЕ СИНЕЕТ ГОЛЬФСТРИМ
Глава 1
ТОРПЕДИСТ С «МАЛЮТКИ»
Виктор лежал у твердого бортика койки, стиснув зубы и зарыв лицо в тяжелую подушку с сырой вонючей наволочкой. Тошнота медленно подступала к горлу. Виктор встряхивал головой, чтобы прогнать, пересилить это состояние. Хотелось глотнуть свежего воздуха, но в каюте было душно — почему-то не выключалось отопление.
В полупустом графине, по-морскому закрепленном возле зеркала и раковины, ритмично плескалась вода, а внизу, под его койкой, крепко и спокойно спал Аксютин, второй штурман. Был бы шторм, а то ведь каких-то пять-шесть баллов, но их с лихвой хватило для Виктора, случайно оказавшегося здесь слабака, сухопутной чернильной души…
По коридору за дверью гулко протопали чьи-то полуболотные сапоги, раздался смех и посвистывание. Кто-то шел на палубу, шел туда, где бушевал ветер, где неподалеку от их траулера мерно покачивались скалы Норвегии, крутые, глыбистые, в черных трещинах и пятнах снега, — их несколько дней подряд видел Виктор. И видел, как много раз в сутки к борту подтягивали трал, как тяжелым потоком лилась на палубу рыба из его мешка и начиналась шкерка. Виктор тогда еще держался, хорохорился, давал себе слово, что не уйдет из ходовой рубки, с палубы, с глаз этих ребят… А потом не хватило сил бороться с этой планомерной, рассчитанной с математической точностью качкой. А впрочем, дело было не только в качке — не он первый, не он последний поддался ей с непривычки. Дело было в том, что как-то не так, не так, как нужно, держался он на траулере с этими работягами, не тому, кому надо, отдавал предпочтение, иначе бы не сверкнуло в глазах Сапегина, их капитана, сожаление и даже легкое презрение к нему, Виктору. Если бы он держался как надо, его не окружило бы это безразличие и молчание на палубе…
Он явился сюда, чтоб прославить их, и вот, презираемый ими и в первую очередь собой, валяется, всеми брошенный и забытый, в каюте. Не надо было соваться в море, и в порту мог собрать материал. А уж если решил выйти, надо было дождаться тот траулер, который ему рекомендовали знающие, доброжелательные люди: все на нем было бы не так… Три дня ждал его и не дождался, обиделся, неловко стало, решил показать свой характер и что-то доказать себе. Вот и доказал!
— Витька, слазь! — услышал он сквозь полуоткрывшуюся дверь голос Северьяна Трифоновича, тралмейстера. — Я тебе тут соленых помидоров с кислой капустой принес, примет их твой организм, покушай…
— Спасибо, я попозже… — Виктор отвернул голову к переборке.
А давно ли ходил он по Москве со свежей, чистой головой, был удачлив, легок на шутку, с удовольствием кормил своих диковинных рыбок в аквариуме, радовался предстоящей командировке в Мурманск и обещал главному редактору их молодежного журнала быть в поездке молодцом и привезти из самой гущи жизни отличный, глубокий, боевой репортаж о рыбаках тралового флота? Давно ли все это было? Месяц назад? Неделю назад? Нет, меньше, меньше…
— Готовься в дальнюю поездку, — сказал однажды утром Виктору заведующий отделом Костин, — это идея главного… Вспомнил про тебя. Поздравляю.
Виктор вначале
