Когда налетел норд-ост - Анатолий Иванович Мошковский
Виктор проследил по карте направление течения и всех его важнейших ответвлений, узнал его ширину, скорость и температуру на разных участках.
Когда голова уставала, он смотрел на аквариум. В чаще тонких водорослей сновали коротенькие кометы с раздвоенными хвостами, в оклеенном ракушками гроте о чем-то совещались два телескопа, гонялись друг за другом черные моллиенезии и красные меченосцы… Чего это их называют так грозно? Никакого ведь меча у них нет, просто декоративные малявки с удлиненным мечевидным отростком на хвосте… Вдруг Виктор заметил, что на боку одного меченосца не хватает нескольких чешуек. Опять подрались? И у вас бывают распри? Эх вы бедолаги, аквариумный милиционер нужен? Смотрите, можно завести его!
И потом, когда он лег, думая о своей поездке, ему почему-то сквозь наплывающую дремоту виделись эти содранные чешуйки на боку меченосца. И немножко щемило сердце, что Таня ничего не знает и не проводит его.
В день отъезда он торопливо пожал руку отца, быстро поцеловал мать, подошел к аквариуму, постучал ногтем в толстое стекло и улыбнулся:
— Прощайте, не скучайте и не деритесь… А ты, мама, вовремя корми их. — Схватил чемодан и вылетел из дому ловить такси.
Виктор лежал на верхней полке шумного купе и, подложив под затылок сцепленные руки, смотрел в потолок. Грохочущий, неуютный, бесцеремонный поезд, толкай и поддавая с боков и снизу, нес его в холодную ночь. Позади остались шумная, суматошная Москва, предотъездная беготня, последние телефонные разговоры и нескрываемая радость, что послали именно его, Виктора. Позади оставалась и Таня, их нелепая ссора в тот вечер, когда все это случилось. Ничего особенного, а все же… Кто из них прав? В общем-то он. Слишком многого она хотела от него и не могла понять, что он не спешит с этим. Все от него чего-то хотят, просят, требуют…
К нему вдруг пришла трезвость, ясность мысли и обстановки. На мгновенье стало даже страшно. Конечно же, никакой тайны, никакой загадки нет в том, что отправили в эту командировку именно его. На планерках главный не скрывал, что был не слишком высокого мнения обо всем, что писал Виктор, — «мелковато, осторожно, расплывчато», — многое заставлял переделывать, заострять, уточнять, а один очерк вообще забраковал. И вот теперь главный послал его в командировку, чтобы окончательно понять, имеет ли смысл держать его в штате. Иначе не говорил бы, что репортаж, за которым он сейчас ехал, важен и для журнала, и для него, Виктора.
Утром Виктор стоял в коридоре и курил. Все его внимание было сосредоточено на стоявших у окна слева от него мужчинах в форменных щегольских тужурках с золотыми шевронами на рукавах. Они громко разговаривали, со смехом вспоминали что-то сугубо морское, селедочно-тресковое и, конечно же, были рыбацкими капитанами. К ним-то и был направлен Виктор. Это их романтический образ жизни и героический труд он должен был понять и описать. Теперь нужно быть зорким, оперативным и выкладываться, не жалея сил.
Время от времени Виктор извлекал из кармана блокнот и, записывая характерные словечки, долетавшие до него, наскоро набрасывал портреты этих капитанов: все потом пойдет в дело, все пригодится.
Уже позади были Петрозаводск и Кандалакша с заливом Белого моря, уже за окном потянулись буровато-серые сопки и отроги Хибин, бесконечная Имандра и клокочущая в белой бешеной пене Кола.
Виктор смотрел в окно и временами видел в грязном, дрожащем от озноба стекле свое смутное отражение: красную с распахнутым воротом рубаху в узком вырезе мохнатого пуловера, слегка развеваемые сквозняком длинные русые волосы и неспокойное бледное лицо с сигаретой, зажатой в уголке рта.
Уже по левую руку шел серый, плоский и довольно скучный залив с голым каменистым берегом, с какими-то жалкими суденышками на якорях. Потом надвинулся он, Мурманск, отличный, по словам их главного, город. Огромный, многоэтажный, вполне современный, он уютно прилег в ногах высоких сопок и местами взбирался на них. Улицы разлетелись широко — даже из поезда видно. Толчок, и поезд остановился. Приехали.
За городским сквером с густыми аллеями и удобными скамейками Виктор увидел громоздкое здание розового цвета — ресторан и гостиница «Арктика». Решив на всякий случай попытать счастья, он заглянул в окошечко дежурного администратора.
— Командировочный? — на него посмотрела толстая женщина.
— Да. — Сердце замерло: поселят без брони?
— Ваш паспорт.
Опасаясь, что женщина опомнится и раздумает, Виктор тут же положил перед ней паспорт.
— И кроме того, — добавила она, — дайте расписку, если номер потребуется для зарубежных туристов или делегатов конференции, вы его освободите.
— Ладно, что поделаешь, я человек дисциплинированный…
Номер был просторный, с большим столом, шкафом, широкой мягкой кроватью и огромным зеркалом в углу. Был и телефон: Виктор снял с рычажка трубку, услышал длинный гудок и сразу почувствовал себя как дома. Только вот звонить некому… Странно!
Через час сходил на вокзал за чемоданом, привел себя в порядок, доел остатки дорожной снеди и вышел на улицу. Огромные дома на просторнейшем проспекте Ленина были выкрашены в непривычные цвета — розовый, желтый и аквамариновый. Зачем? Наверно, для того, чтоб заглушить обыденную серость Севера и лишний раз напомнить живущим здесь людям, что мир многоцветен и звонок.
И еще поразили Виктора чайки. Их здесь можно было встретить не только возле воды, но и в центре города. Он видел, как одна чайка парила над мчавшимся голубым автобусом, а три другие с пронзительными криками вились возле витрины рыбного магазина: не удастся ли поживиться копченой салакой или морским окунем? Черные флотские бушлаты с четкими буквами «СФ» (все тот же Северный флот, уже знакомый по поезду), мичманки с крабами, тужурки с яркими нашивками ледовых, торговых и рыбных капитанов — все это так и мельтешило перед глазами. Хороши были новенькие, целиком из стекла, киоски. Долго стоял он у огромных витрин подарочного магазина «Рубин». Вот бы Таню сюда! Но, пожалуй, лучше всего был стадион. Огражденный сплошной желтой стеной с аккуратными вырезами (и в каждом вырезе разноцветные прутья решеток), с синими рядами сидений, с зеленым овальным полем, чистенький, аккуратный, он был едва ли не произведением искусства — и ведь почти в самом центре города. На таком совестно слишком плохо и грубо играть!..
Виктор еще не добрался до порта, но уже верил, знал, что найдет здесь то, о чем говорил
