Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия
— Значит, напрямик идет, по воде?
— По воде, милый, по воде, — закивала головой женщина. — По воде и по воздуху!
— Ишь ты, — покачал головой удивленный нищий.
— Прошлой ночью встретил его на улице один старик, так и упал, едва отходили.
Ночью «нищий», сунув за пазуху револьвер, незаметно выскользнул через дверь и, перевалившись через плетень, зашагал к нижним улицам. Здесь, спрятавшись за углом дома, стал ждать таинственного мертвеца.
Через улицу пробежала кошка, забравшись на угол дома, посмотрела зелеными глазами на Ераску. Стало жутко. Показалась высокая фигура, закутанная в белую простыню. Ераска, казалось, врос в стену. Мертвец шел медленно, вытянув вперед руки. Сидевшая на углу кошка, жалобно мяукнув, метнулась на землю и стремительно унеслась. Под шапкой Ераски заходили волосы. Мертвец приближался. До слуха бобыля донесся могильный голос:
— Давит меня земля, давит…
Дробя мелко зубами, Ераска стоял не шевелясь.
— Давит меня земля, давит… — послышалось уже близко. И белый саван исчез, как видение.
Ераска с облегчением вздохнул, залез в сенки избы и уснул. Разбудила его хозяйка.
— Вставай, похлебай редьки с квасом.
Ераска от еды отказался. Взяв котомку, быстро зашагал к лесу, к милиционерам. Вечером он занял с одним милиционером свой наблюдательный пункт, второй милиционер направился к озеру.
Ждать пришлось недолго. Белый саван выплыл из переулка. Леденящим голосом он тянул заунывно:
— Давит меня земля, давит…
Преодолевая страх, бобыль подал знак товарищу. Выхватив оружие, оба метнулись к «мертвецу».
Тот скинул саван. Ераска, к своему удивлению, узнал расстригу. Никодим, сделав огромный прыжок, навалился на милиционера, подмял его под себя. Стрелять было нельзя. Ераска бегал вокруг барахтавшихся людей и, выбрав момент, стукнул Елеонского по голове рукояткой револьвера. Никодим затих.
Скрутив руки «мертвецу», милиционер дал свисток товарищу, сидевшему в засаде у озера.
В полдень Никодима привезли в уездную милицию.
— Откуда, муж праведный, явился? — рассматривая обросшего длинными волосами Никодима, спросил Осокин.
— Из мира, где несть ни печали, ни воздыхания, а жизнь вечная, — смиренно ответил тот и опустил глаза.
— Давно скончались?
Расстрига вздохнул.
— В девятнадцатом году при крушении града Гоморры, сиречь Марамыша… Нет ли у вас покурить? — спросил он уже беспечно.
— Удивительно, как вы сохранились в земле! — спрятав улыбку, произнес Осокин, передавая Никодиму табак.
— Тело мое нетленно, душа бессмертна…
Ераска, сидевший у порога с винтовкой в руке, сплюнул:
— Дать ему, лохматому черту, по загривку, и весь разговор.
— Пришвартоваться к месту! — видя, что бобыль поднимается с порога, скомандовал Федот.
Елеонский скосил глаза на Ераску.
— У мудрого Соломона сказано: «На разумного сильнее действует выговор, чем на глупого сто ударов!» — и, повернувшись к Осокину, промолвил елейно: — Продолжим нашу душеспасительную беседу?
— Что вас заставило одеть саван и бродить по ночам? Никодим не спеша скрутил цигарку и потянулся через стол к Осокину:
— Разрешите прикурить?
Тот предусмотрительно убрал лежавший на столе револьвер и подал расстриге спички.
— У пророка Исайи… — выпуская клубы дыма, начал тот.
— Пророка оставьте в покое! Говорите по существу! — резко прервал его Осокин.
— Хорошо, — Никодим решительно поднялся на ноги. — Миф о мертвецах мы старались использовать как агитацию против закрытия церкви.
— Кто это «мы»?
Никодим тяжелым взглядом посмотрел на Осокина:
— Не спрашивайте имен, не скажу…
Путь Никодима к тюрьме лежал мимо дома, где жил Русаков. Увидев Ераску с «мертвецом», Григорий Иванович подвел гостившего у него Андрея к окну.
— Этот оружия не сложит… К сожалению, он не одинок.
— Ничего, вычистим! Кстати, на днях у меня был Кукарский. Предъявил партийный билет и показал «открытое письмо», где признает свои ошибки и порывает с меньшевиками.
— Где он работает?
— В акционерном обществе «Хлебопродукт» в качестве юрисконсульта. Переметная сума! А что слышно про Устюгова.
— Устроился в Американской администрации помощи, в «Аре», вместе с Тегерсеном. Там же одно время был и Никодим.
— Букетик!
— Да, дурно пахнущий.
Григорий Иванович распахнул окно.
Над Марамышем вставало солнце. Где-то пыхтел локомобиль, визжали пилы, раздавался стук топоров и длинной вереницей тянулись подводы с лесом.
Книга третья
ДОРОГИ СХОДЯТСЯ ВНОВЬ
ГЛАВА 1
Григорий Русаков жил в доме Елизара Батурина на правах зятя. Небольшой закуток в избе отвели бобылю Ераске, который по-прежнему работал в транспортно-мобилизационном отделе исполкома.
— Насчет освобождения от конной мобилизации теперь у меня в трамоте своя рука есть, — говорил в шутку Батурин зятю.
— Сомневаюсь, — улыбнулся Григорий Иванович, — едва ли Герасим поможет в этом деле. Правда? — повернулся он к сидевшему за столом Ераске.
Тот почесал жиденькую бородку и ухмыльнулся.
— Раз есть директива, значит, я ее должен сполнять, будь ты мне хоть сват, хоть брат.
— Убедился? — спросил Григорий Иванович и лукаво посмотрел на тестя.
Елизар, приглаживая седую в колечках бороду, перевел взгляд на бобыля.
— Ты что, Герасим, всурьез али в шутку?
— Не до шуток рыбке, когда ее под жабры берут, — ответил тот. — Прошлый раз пристал ко мне новый начальник Иван Редькин: — Доставь, грит, к утру десять подвод для вывозки леса. Ну, и список дал… Гляжу, а в бумаге-то числятся мужики, которые уехали с казенным хлебом на станцию. Как тут быть? Говорю: «Товарищ начальник, похоже тут ошибочка». А он как рявкнет: «Сполняй! Я, грит, по законам военного времени могу тебя отправить, куда Макар телят не гонял!» «Э-э, — думаю, — пугал волк жеребца, да без зубов остался. Страх-то на тараканьих ножках бегает, а я пока хожу на своих». Уселся я, значит, на трамотское крылечко, сижу, думаю: как быть? Десять подвод — не шутка, да и подводчики в разгоне. Дай, думаю, съезжу в деревню Ключики, мужики там живут справно. Раньше все по ярмаркам ездили да в кованые карты играли или на погорелое место собирали. Не все, конечно, а те, которые позажиточнее.
— Как на погорелое место? — спросил в удивлении Русаков. — Ведь Ключики ни разу не горели?
— А зачем им гореть? Оборони бог, от пожара да от тещи. — Вынув кисет из кармана, Ераска продолжал: — У ключанцев спицилизация была такая: как отсеются, подпалят хвосты у лошадей да оглобли на дыму поворочают, помолятся богу и айда в степь к хохлам. Ездят по хуторам и тянут: «По-дай-те Хри-ста ради на по-го-ре-лое», — затянул Ераска, как нищий.
Русаков с Елизаром улыбнулись. Смеялась и Устинья.
— Ну, и навезут хлеба столько, что амбары ломятся. Приезжаю туда под вечер. Сидят мужики конпанией возле каменного дома и дуются в карты, практикуются значит. Здороваюсь, помогай, мол, бог. Речь держу:
— Мужики, товарищи православные! Вот чо скажу: кто поедет в Марамыш возить круглый лес, тому бумажку за печатью дадим — собирать на погорелое место беспрепятственно как пострадавшим пролетариям.
Гляжу: ключанцы в карты бросили играть, а один вроде как за старшего спрашивает:
— Сколько подвод надо?
Говорю: «Тридцать, — а сам думаю: — Выть мне волком за свою овечью простоту». Слышу:
— Когда представить?
— Беспременно чтоб к утру.
— Ладно, приедем.
Так и получилось. Всю площадь перед трамотом заполнили. Взяла меня забота, как бы ключанцы по шее мне не накостыляли. Была не была — иду к начальству, лепортую: прибыло из Ключиков сорок шесть подвод на конях и одна баба на корове. «Посылай, — грит, — пятнадцать за лесом, десять — за кирпичом, остальных — на глину, а бабу, что приехала по своей несознательности на корове, отправь обратно в Ключики». Потом слышу, кричит секлетарю: «Кукушкин! Отдай в приказе по трамоту: за образцовое выполнение задания по мобилизации конного транспорта объявить Герасиму Художиткову благодарность!» Думаю, пожалуй, так потом возблагодаришь, что небо с овчинку покажется.
На третий день приходят подводчики к Редькину.
— Лес вывезли, кирпич на месте, глина тоже. Пожалте бумажку насчет погорелого места.
Редькин глаза вылупил:
— В чем дело? Позвать Герасима!
Являюсь как огурчик. А он на меня:
— О какой бумажке идет речь? Выкладывай без утайки.
— Действительно, — говорю, — посулил я им бумажку — собирать хлеб на погорелое место. Но так как Ключики стоят на месте, то справки им можно будет выдать, когда они свою деревню спалят.
