Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия
— Но ты-то ведь сознательное существо, ты знаешь, что чужое брать без спроса нельзя? — скрывая улыбку, ответил Подкорытов. — Вот что, Герасим, зубы мне не заговаривай, а скажи лучше, чем расплачиваться будем.
— Козлами.
— Какими козлами? — не понял Осип.
— Дикими, — невозмутимо ответил Ераска.
— Ага, ты хочешь свалить потраву на диких козлов?
— Беспременно.
— Но каминские мужики — не глупые: следы-то у стога конские.
Ераска вновь почесал за треухом.
— Мил человек, — нагнулся он с седла к председателю, — а овцы на что? Как только растает снег, я пригоню их на место, где стоял стожок с сеном, пускай потопчутся. Да прихвачу старую шкуру дикого козла, также валяется у меня под койкой, раскидаю клочья шерсти возле стожка, пускай разбираются.
— Ну, хорошо, поезжай. Дома обсудим.
ГЛАВА 3
После мартовских холодов наступили теплые дни. Поднимались травы, одевались деревья. В низинах раскрылись золотистые чашечки купавок. Виднелись голубые островки незабудок и белые венчики ветрянок. Из густой влажной травы выглядывали маленькие лепестки земляники. Набирала цвет вишня, гудели шмели. Воздух звонкий, как хрусталь. Поет, повиснув в воздухе, жаворонок. Хороша природа Зауралья, и, кажется, ничего нет ее краше.
Это волнующее чувство любви к родному краю испытывал и Осип Подкорытов. С севом коммунары управились вовремя. Всходы ровные и высокие травы на лугах радовали. Еще в апреле Осип уладил с каминцами дело о потраве сена. Во время сева коммуне неожиданно пришла помощь. В Марамыше на дворе бывшего Анохинского завода стоял всеми забытый «фордзон». Как он попал туда — никто не знал.
Однажды, проходя с директором по заводскому двору, Русаков увидел заброшенный трактор и остановился возле него.
— Что вы думаете с ним делать?
— Как видишь, ребята его раскулачивают понемножку.
— Запретить! — решительно заявил Русаков. — Отремонтировать не пробовали? — захваченный какой-то новой мыслью спросил он живо.
— Нет человека, который бы знал трактор.
— Постой, постой, — радостно воскликнул Русаков. — Есть товарищ, который работал когда-то на тракторе. Это я устрою. Запасные части надо взять в Шумихе на бывшем складе сельскохозяйственных машин американца Мак-Кормика.
Придя в уком, Григорий Иванович вызвал Яна.
— Ты когда-то рассказывал, что работал на тракторе у одного австрийского помещика? — спросил он чеха.
— Да, несколько лет батрачил в экономии эрцгерцога.
— Трактор марки «фордзон» знаешь?
— Да.
— Чем сейчас занят?
— Работаю весовщиком в «Хлебопродукте».
— Так, — Русаков прошелся по комнате. — Дело вот в чем: тебе поручается отремонтировать трактор, что стоит на дворе Анохинского завода. Правда, некоторых частей не хватает, но мы их достанем. Как только приведешь его в порядок, выезжай на сев в коммуну «Борцы революции». С тяглом у них плохо. Нужно помочь… — Помолчав, Русаков спросил с улыбкой: — На родину не тянет?
— Нет, Григорий Иванович, здесь я нашел родину. Да и Федосья в Чехию не поедет. Ведь ты знаешь, что у меня сын растет. — Глаза Яна потеплели.
— Помню, помню, — весело заговорил Русаков. — Приходила Федосья с ним в партизанский отряд. Жаловалась, что уродился в тебя, неспокойный. Ну, как он сейчас?
— Бойкий парнишка, — Ян взялся за фуражку. — Когда приниматься за трактор?
— Выходи на работу завтра же. С управляющим «Хлебопродуктом» договоримся.
В один из весенних дней, приминая колесами рыхлую землю, фордзон вышел из ворот механического цеха. За невиданной машиной, оглашая громкими криками воздух, бежали ребятишки. Шарахались в сторону от дороги испуганные кони, и, задрав хвосты, носились с ожесточенным лаем собаки. Ян сидел за рулем, чутко прислушиваясь к мерному рокоту мотора. Вот и уком. Остановив машину, чех поднялся по ступенькам крыльца и вошел к Русакову.
— Задание выполнено. Прибыл на тракторе, — отрапортовал он по-военному.
— Спасибо, Ян, — Григорий Иванович поднялся из-за стола и, подойдя к чеху, крепко пожал ему руку.
Возле трактора толпился народ. Пробившись через толпу любопытных, Григорий Иванович произнес взволнованно:
— Вот где, Ян, будущее сельского хозяйства. О нем говорил великий Ленин! Желаю тебе успеха!
Трактор, сопровождаемый толпой, скрылся в переулке.
Ераска пахал за колком. Старая Сивуха, налегая на хомут, с трудом тащилась по борозде. Над пахарем кружились чайки, порой опускались на свежие пласты земли и, подхватывая жирных червей, взмывали вверх. По борозде за Ераской прыгали вороны и настороженно косились на длинный кнут пахаря. В средине загона лошадь неожиданно остановилась, с тревожным храпом подняла голову и чутко шевельнула ушами. Со стороны леса донесся неясный шум. Ераска выпустил вожжи из рук и выругался.
— Несет вас лешак на тараканьих ногах, — поднявшись, пахарь отряхнулся и посмотрел на дорогу.
Из-за колка, дымя трубой, двигалась машина, таща за собой плуг.
Узнав Яна, Ераска пошел навстречу. Трактор фыркнул и остановился.
— Здравствуй, Герасим, — приветствовал его чех. — Приехал на помощь. Где Осип?
— В экономии, семена возчикам отпускает. А это что за штука? — Ераска осторожно дотронулся до трактора.
— Железный пахарь, — весело отозвался Ян.
— Ишь ты, — недоверчиво произнес Ераска. — А глубоко он берет?
— Не мелко, — слезая с трактора, ответил чех.
На стан, где стоял трактор, собрались коммунары. Пришел и Федор Мокшанцев, бывший хозяин заимки.
— Дивная машина, — осмотрев трактор, произнес он елейно. — Поистине, разум человеческий неистощим. По воздуху летают, землю железным конем пашут. Чудны дела твои, господи.
В последнее время Мокшанцев держался обособленно, не вмешивался в дела коммунаров. Ночами просиживал над апокалипсисом. На собрании коммунаров сидел молча, прислушиваясь к разговорам.
Ранней весной на пастбище за одну ночь пало восемнадцать штук овец. Вызванный из Марамыша ветеринар обнаружил, что животные отравлены стрихнином. Мокшанцев первым вызвался ехать в непогодь в Марамыш за ветеринаром. Сокрушенно вздыхал, глядя на павших овец. Во время сева он деловито ходил с саженью по полям, замеряя пахоту. Сейчас, оглядывая трактор, говорил:
— Советская власть — первая помощница мужику. Гляди-ка, какую машину прислали, возблагодарить надо и трудиться в поте лица!
На следующий день Ераска, сидя на прицепе, наблюдал, как четыре лемеха, поднимая черные пласты земли, оставляли за собой ровный след. Старый бобыль радовался, как ребенок. Сколько силы унесла у него земля, принадлежавшая богатеям! Перепахивая старую межу, Ераска пустил лемеха глубже. «Пропадай, межи да грани, ссоры да брани, — подумал он и, захватив на ходу ком свежей земли, любовно растер его на ладони. — Как пух».
Трактор шел по просторному полю и, обогнув колок, исчез в дымке весеннего дня.
ГЛАВА 4
Из степей Казахстана дул знойный ветер. Земля затвердела. Всходы не показывались. Засохла трава, обмелели озера и реки. Голые стояли деревья. Червь поел листву. Запасов хлеба не было. В Зауралье начинался голод.
Осип выехал в уком, к председателю.
— Григорий Иванович, что будем делать? Хлеба нет, скот пропадает, как быть?
— А ты думаешь, рабочим легче? — спросил в свою очередь Русаков. — Они по осьмушке на день получают и работают у станков.
— Но мы-то как будем жить? — вырвалось у Осипа. — Мешочничать? Ехать в Славгород, менять барахло?
Русаков медленно подошел к Подкорытову.
— Коммунист, а рассуждаешь как обыватель, — сказал он жестко. — Раскис? Может, помощь тебе нужна от «Ары»[19], где засела разная сволочь? — Председатель укома прошелся по комнате. — Голод охватил Поволжье и другие районы страны. Так что ж, по-твоему, мы должны хныкать? Нет, этого не будет! — Григорий Иванович решительно пристукнул кулаком по столу.
— Я не хнычу, а советуюсь с тобой, — ответил сдержанно Осип. — Люди с голода пухнут.
Наступило гнетущее молчание. Русаков, закинув руки за спину, шагал по кабинету. Осип сидел повесив голову. В окне билась муха, тикали стенные часики.
Как бы сбрасывая с себя тяжесть, Русаков шумно передвинул стул и спросил деловито:
— Сколько осталось у тебя проса?
— На семена хватит.
— Пропусти через крупорушку и раздай людям. Скот перегони на камыш. С председателем волисполкома об отводе пастбища в низины я договорюсь. Еще что?
Осип молчал. Григорий Иванович сказал проникновенно.
— Не одному тебе тяжело, Осип, но… Надо стойко переносить трудности. — Голос Русакова окреп: — В муках отстояли власть Советов. Одолеем и голод!
