Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия
К рассвету все было кончено.
Как только взошло скупое солнце, жители деревни высыпали на улицу. Возник митинг.
Заметив в толпе знакомого крестьянина, Новгородцев поздоровался.
— Не узнаешь?
Крестьянин оглядел партизана.
— По голосу как будто признаю: а по обличию што-то не знаю, — ответил сибиряк.
— Да мы у тебя в хлевушке ночевали.
— Глико-сь, да ты ли это, паря? — Крестьянин снял рукавицу и подал загрубелую руку.
— Ну здорово, здорово. Опять пришлось свидеться.
Командир отряда, поднявшись на табурет, говорил:
— Товарищи! Скоро настанет день, когда Сибирь, Дальневосточный край будут очищены от белогвардейцев. Красная Армия недалеко. Мы, партизаны, с вашей помощью будем бить колчаковскую нечисть до тех пор, пока не выбросим ее с Советской земли. Да здравствует вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин!
Распределив между жителями продукты, забранные карателями, захватив с собой трофейное оружие, партизаны снова ушли в леса. Перед уходом Михаил крепко пожал руку крестьянину:
— Спасибо тебе, друг! Не забудем тебя никогда!
ГЛАВА 33
В Зауралье крепла власть Советов. Беднота взяла у кулаков на учет машины, хлеб, поделила землю. Началась организация товариществ по совместной обработке земли.
Вернулся Михаил Новгородцев и сразу же явился в уком партии.
Жизнь в селах и деревнях Марамышского уезда постепенно налаживалась.
На уездной партийной конференции Русакова избрали председателем Марамышского укома. Федот Осокин был назначен начальником уездной милиции. Демобилизовался из армии по состоянию здоровья и Василий Шемет. Звериноголовская беднота избрала его председателем станичного исполкома. Епифан находился где-то под Волочаевском.
— Люди нам нужны… Очень нужны люди! — обрадовался Русаков. — Будешь работать военным комиссаром в Усть-Уйской.
— Справлюсь ли, Григорий Иванович?
— Справишься. Людей знаешь, места знакомые. Приглядись внимательно к Луговой. Есть сведения о появлении там банды. Она еще не так активна, но надо смотреть в оба. Необходимые документы получишь в уездном военкомате. Желаю успеха.
Летом вернулся в станицу Поликарп Ведерников. К отцовскому дому пришел огородами. Забравшись в пустой пригон, долго осматривал широкий с просторными навесами двор. Крадучись, вылез из укрытия и, пробираясь с оглядкой возле амбаров, торопливо поднялся на крыльцо. Через час, одетый в свежую парусиновую рубаху, на плечах которой блестели позолоченные пуговицы от погон, не спеша рассказывал отцу:
— В нашей сотне начался разброд. Состоятельные казаки тянули за границу, голытьба — домой. В алтайских горах от сотни осталась половина людей, остальные утекли. А тут, как на грех, наш командир застрелился. Помнишь, Сергея Фирсова?
— А как же! Накануне отхода ночевал у меня. Как он попал в начальники?
Поликарп махнул рукой:
— Умеешь шашкой владеть да зол на Советскую власть, значит, командуй! — гость захрустел соленым огурцом.
— А рядовые казаки разве пообмякли? — Сила испытующе посмотрел на сына.
— Как тебе сказать… — Поликарп вытер рукавом рубахи вспотевший лоб. — Одни сразу повернули коней к дому, другие побоялись красных, ударились за границу вместе с зажиточными станичниками. Пугали шибко: будто большевики расстреливают казаков без разбору.
— Ишь ты! — удивился старый вахмистр. — Убивать не убивают, а прижимают крепко! У меня из амбаров весь хлеб выгребли! Ладно, припрятал маленько, а то бы жевать было нечего!
— Дивно припрятал? — по-хозяйски спросил Поликарп и налил себе второй стакан.
— Да как тебе сказать? — Сила повел глазами по потолку. — Мешков сорок… Вот только боюсь как бы вода к яме не подошла. В низком месте вырыта. Съездить бы посмотреть. Отдохнешь — прогуляемся в степь. Как у тебя с документами? — спросил ой Поликарпа.
— Придется явиться в исполком, — вздохнул тот. — Кто там теперь верховодит?
— Васька Шемет, вредный для нашего брата.
— Лупан жив?
— Скрипучее дерево долго на корню стоит… Недавно сноха гостить приезжала.
— Устинья? — Поликарп подался вперед.
— Замуж, говорят, вышла… — Сила отвел глаза в сторону.
— За кого?
— За главного партийного человека в Марамыше, Русакова. Помнишь, которого я имал в Уйской?
Поликарп отодвинул бутылку, поднялся на ноги и, заложив руки за спину, остановился перед отцом.
— Весточка, — криво усмехнулся он, — нечего сказать, веселая…
Старый вахмистр исподлобья посмотрел на сына.
— На кой она тебе ляд сдалась? Не найдешь лучше, что ли? В Прорывной я тебе девку приглядел: дочь старшего урядника… Хозяйство немалое, сыновей нет, и из себя статна! Иди лучше отдыхай, там тебе мать постель приготовила…
Утром Сила говорил сыну:
— Забыл тебе вчера сказать. Наши-то управители отдали спорные покосы мужикам. В петровки ездил туда, глядел, стогов двадцать понаставлено. Сено доброе, убрали сухим. Да и стога-то стоят друг от друга близко. Товарищество по совместной обработке земли организовано. Надо бы на первых порах пособить им… — Старый Ведерников пытливо посмотрел на Поликарпа.
Тот понимающе кивнул:
— Если будет ветер, съездим завтра в ночь. Не забудь в походные манерки керосина налить да выбери спички получше. Саврасого еще не отобрали? — спросил Поликарп.
— Отстоял.
— А каурого?
— В конюшне.
— Ну, однако, я пойду на поклон к товарищам, — делая ударение на шипящей букве, усмехнулся Поликарп.
Дождей не было с весны. В июле подули жаркие ветры, и пшеница, не успев набрать колос, захирела на корню. Пробившись с трудом через толстую корку земли, поникли овсы, опаленные жаром. Стебель ржи был тонкий, тощее зерно, не получая влаги, сморщилось. Травы косили по березовым колкам и поймам, вблизи озер и болот.
Перед утром жители деревушки были разбужены тревожным набатом. Далеко на равнине, точно яркие костры, полыхали стога сена.
Осенью в большом селе Пепелино, недалеко от Марамыша, стал бродить по ночам мертвец, велик ростом, одетый в белый саван. Становилось жутко, когда выплывала луна. По пустынной сельской улице медленно двигался облитый лунным светом мертвец, казалось, тихо плыл по воздуху, навевая ужас на сельчан. Весть о пепелинском мертвеце достигла и Марамыша. Григорий Иванович вызвал Осокина.
— Церковь в Пепелино долго служила очагом контрреволюции, теперь закрыта. Но враги не унимаются. Надо поймать пепелинского мертвеца. Сказка о белом саване — дело их рук. Кого думаешь послать?
— Двух милиционеров. Ребята смелые, чертей не боятся!
— Не годится, — решительно заявил Русаков. — Как только появятся твои милиционеры, человек в белом саване исчезнет. Он не глуп. Наша задача — поймать врага, разоблачить его проделки перед народом. А они заключаются вот в чем. Вопреки желанию народа кулаки настаивают на открытии церкви в Пепелино. Для агитации и пустили миф, что человек, без покаяния, без церковного обряда не найдет «покоя» в земле. Советую послать Герасима.
— Поговори с ним. Он опытный разведчик. В помощь дай милиционеров.
Осокин вызвал к себе кривого Ераску.
— Ты слышал о пепелинском мертвеце?
— Бает народ…
— Ну так вот, чтобы через три дня этот мертвец был здесь, в милиции. Понял?
— Отчего не понять, понял, — обидчиво произнес Ераска и, переступив с ноги на ногу, спросил: — А помощь будет?
— Пошлю с тобой двух милиционеров.
— Погоди, Федот Поликарпович, — Ераска зажал в кулак жиденькую бороденку, задумался: — В село пускай они не кажутся, а спрячутся в ближнем колке от поскотины. Когда потребуется, явлюсь к ним сам… Оружие нужно?
— На всякий случай, возьми револьвер — и в добрый час!
Ераска вышел от начальника, уселся возле конюшни и пробормотал:
— Исшо новая должность: мертвецов ловить. Так, кажись, работаю справно. Но, стало быть, без меня не обойтись! А загробного пришельца поймать надо. Спрошу, не слыхал ли про покойную куму Федосью, ласковая была баба. — Ераска зажмурил единственный глаз: — Не поминает ли она меня там?
В Пепелино Ераска, попросившись на ночлег к пожилой крестьянке, положил котомку под лавку и скромно уселся у порога. Словоохотливая хозяйка стала рассказывать сельские новости.
— Мертвец появился да страшный такой! Народ говорит — не к добру! Я на ночь окна ставнями запираю, до утра не сплю! Вдруг постучится…
— Где он больше бродит? — спросил как бы невзначай Ераска.
— По нижним улицам. А выходит, говорят, из Наймушинского переулка, что к озеру идет, там камыши. Кладбище-то у нас на той стороне озера, в обход — версты две будет.
— Значит, напрямик идет, по воде?
