Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия
— Через денек, может, что придумаем, — заметил на прощание один. — Только из хлева не выходите, упаси бог, заметят каратели, тогда все пропало.
Мужики ушли. Новгородцев и Рахманцев забрались обратно в гайно и начали укладываться на ночлег. Большая нора была плотно закрыта соломой, холодный ветер сюда не проникал. Михаил уснул. Гриша долго ворочался. Мешала больная нога. Забылся сном только перед утром.
Разбудил их голос хозяина, который принес хлеб и горячую картошку.
Через маленькое оконце лил яркий свет. Выбравшись из соломы, друзья огляделись. Сверху была положена жердь, и на ней, нахохлившись, сидели куры. В углу лежало деревянное корыто с остатками пищи для свиней. Хозяин — могучего телосложения сибиряк, казалось, весь обросший волосами, — стоял с пустой чашкой в руках и смотрел добрыми глазами на ночных гостей.
— Стало быть, утекли от беляков? Ишь ты. Много их понавалило к нам в Сибирь. Похоже, жарко приходится. Откуда сами-то?
— Из Зауралья, — перекидывая с ладони на ладонь горячую картошку, ответил Новгородцев.
— Ладно, отдыхайте, а я схожу тут к ребятам, может, утре отправим вас в горы, — и, как бы отвечая на мучивший беглецов вопрос, крестьянин сказал веско: — Не сумлевайтесь, не выдадим. У меня у самого младший брательник белыми расстрелян, — сдвинув сурово брови, он вышел.
День казался долгим. Оба пытались уснуть, но не могли.
Сегодня ночью они должны уехать к партизанам. Удастся ли проскочить колчаковскую заставу? Хозяин и те двое — люди надежные. Но сумеют ли они отвлечь подозрение карателей? Мысли беглецов прервало дикое кудахтанье упавшей спросонья на пол курицы. Птица продолжала кричать точно под ножом. Михаил выругался.
— Черт тебя хватил. Еще услышит кто-нибудь!
Нервы беглецов напряжены до предела. Обостренный слух ловил каждый шорох. На Ангаре треснул лед. Холодные струйки воздуха просачивались через щели хлевушки, оседали на стенах плотным куржаком, куржак искрился под лунным светом, проникавшим в оконце, играл кристаллами. Беглецов начало клонить ко сну.
Кто-то подъехал к избе. Рука Рахманцева легла на плечо дремавшего Михаила:
— Слышишь, идут…
Сонливость Новгородцева враз исчезла. По двору шли двое, остановились возле хлевушки и отодвинули засов. Один сказал вполголоса:
— Кто тут, выходи. Да пошевеливайтесь, ждать некогда.
— Лезьте в короб. — Крестьяне помогли беглецам укрыться в лежавшее в коробе сено. Прикрутив короб веревками к саням, чтоб не слетели на раскатах, тронули коней. На окраине подводчиков остановил колчаковский патруль и потребовал пропуска. Михаил лежал на дне короба, затаив дыхание.
— Черт вас носит по ночам, чалдоны, — возвращая пропуска, выругался патрульный офицер. — Чтоб вас волки задрали. Езжайте! — скомандовал он.
ГЛАВА 32
Крестьянская подвода свернула с большака в лес. Скрываться под сеном не было нужды. Выбравшись из него, беглецы вздохнули с облегчением. На санях, положив винтовки на колени, ехали трое партизан. Михаил думал о брате: жив ли Петр?
Подвода, петляя среди лиственниц, удалялась все дальше в глухомань. Сидеть было трудно. Сани бросало из стороны в сторону, порой полозья скрипели по корягам, скрытым под слоем снега, упирались передками в бурелом, приходилось расчищать дорогу и помогать лошадям.
— Ну и сторонка, — соскакивая с воза, промолвил довольный Михаил. — Сюда беляки не скоро попадут.
— Если и попадут, то живыми не выберутся, — отозвался немолодой партизан и, помолчав, добавил: — А ты, человек хороший, садись-ка обратно в сани. Доставим в штаб, а там будет видно.
— Значит, едем вроде как пленники?
— Иначе нельзя. Люди вы неизвестные. Может, вас беляки подослали вроде лазутчиков.
— Правильно, отец. Хвалю, — Михаил полез обратно в короб.
— Хвалить меня нечего, я свое должен сполнять. Вот сдадим вас Звереву… Поди, курить охота, держите. — Дозорный протянул табак Михаилу.
Миновав заставу, подвода перевалила небольшой овраг. Лиственный лес отступил, и перед глазами открылась широкая поляна с занесенными снегом землянками. О жилье можно было догадаться лишь по трубам, из которых шел дым.
— Вот и приехали… — Дозорный повел беглецов с подводчиками к большой землянке, стоявшей обособленно от остальных. Полусогнувшись, Михаил вошел в жилье. Несмотря на яркий морозный полдень, в землянке сумрачно. Залепленные снегом окна пропускали слабый свет. От стоявшей в углу «буржуйки» шел нестерпимый жар.
За столом, сколоченным из грубых досок, сидел огромного роста человек в расстегнутом английском френче и чистил парабеллум. Рядом на лавке лежала деревянная кобура револьвера и полевая сумка. Двое спали на низеньких нарах.
«Должно, это и есть Зверев — командир отряда», — подумал Михаил, с любопытством оглядывая здоровяка.
Тот поднялся.
— Ну как, Терентий? Вижу, гостей привел? — вопрос относился к старшему дозора. — Что ж, давайте раздевайтесь, — сказал он крестьянам. — А это что за люди?
— Мы коммунисты. Бежали с «поезда смерти», — ответил Новгородцев.
— Так, — командир партизанского отряда настороженно оглядывал беглецов. — Когда прибыл поезд на Байкал?
Михаил ответил. Наступило короткое молчание.
— Садитесь.
— Беляки все еще у вас в деревне? — Зверев повернулся к крестьянам.
— Озоруют, шарят, проклятые, по сусекам, забирают хлеб. Поочистили крепко. Как весной будем сеять, не знаем… Сено, что было накошено с лета, все отправили на станцию. Порют нещадно. Шугануть бы их надо.
— Скоро… а сейчас, ребята, идите отдыхать. Ваших лошадей накормим и овса на дорогу дадим.
Мужики сгрудились возле дверей землянки.
— Стало быть, в гости вас ждать?
— Будем на днях.
Как только закрылась за крестьянами дверь, Зверев, сделав несколько шагов по землянке, остановился возле Михаила:
— Рассказывай.
И чем больше говорил Михаил о своих мытарствах в колчаковских застенках, тем сильнее темнело лицо командира. Да и сам Новгородцев чувствовал, как порой к горлу подкатывает тяжелый ком.
— Об одном прошу, отправь меня скорее в бой! — закончил он.
— Отдохнуть сначала надо да и твой товарищ вижу прихрамывает.
— Расшиб коленку на Ангаре. Поскользнулся на льду, — виновато произнес Гриша и опустил голову.
— Поправишься, — похлопал его по плечу Зверев. — А теперь — в баню. Вася! — окликнул он спавшего на нарах ординарца.
Тот вскочил:
— Что, где, кто?
Командир улыбнулся:
— Ты, Вася, как всегда, в боевой готовности. Отведи-ка вот товарищей к завхозу. Пускай выдаст им по паре белья и обмундирование. Сапоги сами подберете по ноге да побриться не забудьте. Вечером часов в пять жду вас к себе.
Никогда с таким наслаждении не мылся Михаил. Нещадно хлестал себя веником, выскакивал на снег и, повалявшись в нем, вновь забирался на полок. Утихла боль в ноге у Гриши. Побритые, в новом английском обмундировании, они явились к командиру отряда.
— Ну вот, теперь у вас другой вид, — оглядывая прибывших, произнес довольный Зверев и, обращаясь к Михаилу, добавил: — Твое желание рассчитаться с беляками будет выполнено сегодня ночью. Остальной счет предъявим в Иркутске. — Как с ногой? — спросил он Рахманцева.
— Как будто успокоилась. Разрешите и мне ехать с товарищами.
Крупное лицо командира с небольшой бородкой и глубоко сидящими глазами было сосредоточено.
— Пожалуй, тебе трудновато придется. Снега глубокие… Нет, пока оставайся здесь.
Около полуночи партизанский отряд на девяти подводах выехал из лесу. В полкилометре от деревни бойцы сошли с подвод и, оставив их под надежной охраной, двинулись дальше. Новгородцев с тремя товарищами, утопая в сугробах, подошел к окраине. Ночь светлая. По дороге от изб лежали тени. В деревне — ни огонька, ни звука. Только у крайней избы на выезде маячила фигура часового, мурлыкавшего под нос песню. Партизаны залегли в снег.
— Сейчас я его уберу, — прошептал Михаил лежавшему рядом соседу и бесшумно пополз возле плетня. Прошла томительная минута. В ночной тишине раздался приглушенный крик колчаковца и смолк. Михаил ловко засунул ему в рот кляп. Сняты были часовые и с противоположной стороны деревни, перерезаны телеграфные и телефонные провода. Взвилась ракета — сигнал к наступлению.
Михаил отцепил от пояса две гранаты и вместе с остальными партизанами приблизился к школе, в которой жили каратели. Взмах руки, звон стекла и грохот. Колчаковцы в панике выскакивали на улицу в одном белье. Их тут же пристреливали.
К рассвету все было кончено.
Как только взошло скупое солнце, жители деревни высыпали на улицу. Возник митинг.
Заметив в толпе знакомого крестьянина, Новгородцев поздоровался.
