Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия
От вагона контрразведки отделились два офицера. Взяв начальника конвоя под руки, отошли с ним в сторону, убеждая его в необходимости расправы.
— Не согласен! Приедем в Иркутск, там — ваше дело! — упорствовал тот. — Не с вас спросят, а с меня! Снять пулемет с крыши, загнать заключенных в вагоны! — распорядился начальник конвоя. Солдаты, развязывая на ходу арестованных, вталкивали их обратно в вагоны.
В теплушке Михаил Новгородцев вздохнул с облегчением и улегся на нары. Раздался стук буферов, прозвучал протяжный гудок паровоза. Поезд тронулся. Неожиданно вместе с лязгом железа раздалась беспорядочная стрельба.
Контрразведчики открыли с тормозных площадок по заключенным огонь. В вагонах поднялась суматоха: люди прыгали с нар, валились друг на друга, слышались крики, стоны раненых, и на полу уже лежало несколько человек убитых. Поезд постепенно набирал скорость. Стрельба не прекращалась. Вокруг лежавшего Новгородцева образовалась куча тел, по которым из-за тонкой перегородки вагонов по-прежнему сыпались пули.
Через полчаса стрельба прекратилась. Поезд остановился. Заскрипели дверные ролики, и в вагон просунулась голова контрразведчика.
— Есть живые? На тесноту теперь жаловаться не придется! — злорадно произнес он и скомандовал: — Выбрасывай убитых!
В вагоне слышались стоны раненых. Кто-то, схватившись за голову, качаясь в углу, как маятник, кричал надрывно:
— Воды! Воды!
На приказ контрразведчика никто не отозвался. В суровом молчании было столько ненависти, что контрразведчик поспешно задвинул дверь, с опаской отошел от вагона.
Во время стоянки на станции Ново-Николаевск[18] в вагон Михаила заскочил здоровенный детина в широчайших брюках с красными лампасами. Свирепо вращая белками глаз, он гаркнул:
— Кто меня знает? Кто был со мной на Карпатах? Ага, нет таких, изменники! Нужно родину защищать, а вы по тюрьмам пошли! — Взмахнув толстой плетью со свинцовым наконечником, он остервенело стал избивать заключенных.
Удар нагайки пришелся Новгородцеву по плечу. Присев на корточки, Михаил схватил колчаковца за лампасы и сильным рывком выбросил из вагона. Очнувшись, тот поднялся на ноги и, погрозив плетью, направился к соседней теплушке.
На восьмые сутки «поезд смерти» пришел в Иркутск. Из трехсот шестидесяти заключенных осталась в живых половина. Люди были похожи на скелеты. Опухшие от голода, измученные, многие вышли из вагонов с помощью товарищей.
Едва успели построиться в колонну, как сопровождающий офицер обратился с речью к толпе зевак:
— Господа! Посмотрите на этих людей, — рука колчаковца протянулась к заключенным. — Это красноармейцы, взятые нами в плен во время боев. Вы видите, что совдепия умирает с голода, фронт красных трещит по швам. Эти люди — прямое доказательство. Советам приходит конец!
— Неправда! — Михаил Новгородцев задыхался от гнева. Собрав остатки сил, выкрикнул страстно: — Советская Армия бьет колчаковцев, как бешеных собак! Скоро, скоро настанет час, когда вас выбросят из Иркутска, Сибири, Приморья! Сбросят в помойную яму, как ветошь. — Ослабев, Новгородцев упал на руки товарищей.
Разъяренные буржуа из толпы накинулись на заключенных, избивая их чем попало.
Потерявшего сознание Михаила Новгородцева привезли в иркутскую тюрьму на телеге.
ГЛАВА 30
В холодное, пасмурное утро заключенных погнали к железнодорожной станции для погрузки в вагоны. Избитый накануне белогвардейцами Михаил Новгородцев с трудом передвигал ноги, обутые в старые галоши. Со стороны Ангары дул пронизывающий ветер. Арестованные шли тесными рядами, зябко кутаясь в пиджаки и рваные ватники. На одной из улиц, ведущих к станции, Михаилу пришлось идти по луже, покрытой тонкой коркой льда. Галоши слетели с ног. Вытаскивая их из грязи, Новгородцев нарушил ряды. К нему подскочил конвоир и занес шашку над головой. Михаил бросился под ноги колчаковца. Клинок пролетел мимо головы. Новгородцев почувствовал лишь удар кулака, в котором была зажата рукоятка. Белогвардеец разразился площадной руганью и, пнув лежавшего сапогом, выкрикнул яростно: — Иди, сволочь, на место!
Босой Михаил по замерзшей земле едва доплелся до станции.
Заключенных загнали в товарные вагоны, забили наглухо двери.
На третьи сутки прибыли в Читу. Через маленькое оконце, заделанное с двух сторон железной решеткой, заключенные могли видеть молчаливо стоявших часовых.
Начал брезжить мутный рассвет. Припав к оконцу, Михаил спросил подошедшего к вагону белогвардейца.
— Что нас ждет?
— Красивая смерть, — ответил тот с усмешкой.
Новгородцев отошел от оконца, опустился на нары.
В вагоне стояла гнетущая тишина. Каждый мысленно прощался с близкими. Говорить не хотелось, но и молчать было тяжело.
Первым подал голос Федор Клюшин.
— У нас, наверное, уже отмолотились. Народ, поди, на рыбалку в Тургай собирается…
— А хорошо бы, братцы, с бреднем по Ую побродить, — заметил старик Ковальский и тяжело вздохнул.
— Похоже, отрыбачили, — отозвался кто-то.
Михаил подошел к Петру. Старший Новгородцев лежал на нарах, плотно закутавшись в тюремное одеяло.
— Знобит?
Тот молча кивнул. Заболел он еще в Челябинске. В Иркутск его отправили из тюремной больницы вместе с группой усть-уйских большевиков. Частые побои, недоедание, подточили когда-то могучий организм, у Петра появились признаки туберкулеза. Заостренный нос, глубоко ввалившиеся глаза, острые лопатки, которые покрывала грязная рубаха, заставили Михаила невольно сжать кулаки:
— Гады, до чего довели человека!
Больной положил руку на плечо брата.
— При первой возможности беги, а я… — Петр выдержал короткую паузу и тихо закончил: — Отлежусь как-нибудь.
В полдень началась высадка.
— Стройся по двое! — раздалась команда. Со стороны станции, пересекая пути к эшелону, шли три офицера.
— Смирр-на!
Шагая вдоль нестройных рядов измученных людей, офицеры брезгливо окидывали их взглядом.
— Это что за чучело? — показывая на Петра, с трудом стоявшего на ногах, спросил контрразведчик с нашивками капитана.
— Больной, — ответил конвойный офицер.
— Сейчас ему пропишем микстуру, — отступив от рядов, капитан крикнул: — Эй вы, слушайте! На каждого арестованного у нас имеются документы. Если кто соврет, будет немедленно расстрелян. Допрос начнем с правого фланга.
Заключенные приглушенно заговорили:
— Не сознавайся, ребята. Документов у них нет. Берут на удочку.
— Не лучше ли сказать правду? Покорную голову меч не сечет.
Начался допрос.
Первым выступил из шеренги Клюшин.
— Большевик?
— Да, — ответил тот твердо.
— Какие должности занимал в октябрьские дни 1917 года?
— Был командиром рабоче-крестьянской дружины.
Офицер круто повернулся к конвоиру.
— Отвести в третью группу! — показывая на Клюшина, сказал он многозначительно. — Ну-с, а ты, старик, как попал сюда? — Вопрос относился к Ковальскому.
— Я член коммунистической партии большевиков. Работал в волкоме, — с достоинством ответил Ковальский.
— Понятно. В третью! — кивнул контрразведчик.
Очередь дошла до Михаила.
— Большевик?
— Да, — Новгородцев смело посмотрел в глаза колчаковцу.
— Казак?
— Троицкого округа станицы Усть-Уйской Оренбургского казачьего войска.
— С немцами воевал?
— Да. Имею георгиевские кресты за храбрость.
— Георгиевский кавалер и вдруг переметнулся к большевикам? Не понимаю, — пожал плечами капитан. — Запишите во вторую, — приказал он. — А этого… — указательный палец уставился на старшего Новгородцева: — в первую. Он и так сдохнет.
Вместе с Михаилом во вторую группу попали Ковиков из станицы Миасской и большевики из Долгодеревенской.
Слышались отрывистые слова команды: «В первую, вторую, третью».
Что это означало, никто не знал.
Окружив каждую группу конвоем, этапников повели во двор офицерского клуба.
Продрогшие на ветру заключенные тесно жались друг к другу.
В дверях показался офицер с бумагой в руках. Лица людей вытянулись. В свежем воздухе четко прозвучали слова:
— Первая группа пойдет на работу; вторая будет взята под особый контроль. Третью группу — расстрелять!
Михаил сделал попытку пробиться к Клюшину и Ковальскому, но удар прикладом заставил его попятиться.
— Товарищи станишники! — выкрикнул страстно Клюшин. — Будете живы, бейте гадов до конца!
Кто-то высоко и страстно начал:
Вставай, проклятьем заклейменный,Весь мир голодных и рабов!..
Величавые звуки гимна понеслись над улицами города.
