Дочки-матери - Юрий Николаевич Леонов
— Глупости говорите.
— Кому как, — необидчиво отозвалась старушка. — А только вижу — жалко. Конечно, деньги никому даром не даются. Да ведь и его понять надо. Старость не радость…
— Здоровый еще мужик, пахать на нем да пахать, а он придуриваться надумал. Умник!
— Э-э, на погляд-то разве угадашь человека, здоровый он или хворый. Вот старшей-то моей сорока еще нет, а голова пошаливает, на инвалидность записали. Такая здоровущая на вид, щеки румяны, а с головой вишь как… Здоровье только раз потерять, потом уж не найдешь его, нет, и в аптеке не купишь. Пока здоров человек — всем нужен, а как занедужил — куда все кумовья и деваются. Так ведь?.. Так, так!..
Старушка все говорила и говорила, пытливо взглядывая на соседа, а он отрешенно молчал, не желая вести беседу. Чем-то озабочен был мужчина. Порой казалось, что он совсем не слышит, как пробивается к нему сквозь молчание, желая выговориться, старая женщина. Лишь глаза подрагивали в редких ресницах, да пальцы крепко сжимали колени. Судя по отрывистой манере диктовать свои мысли, был он из руководящих работников, как подумалось — инженер, не выше начальника цеха, иных в электричке не встретишь.
Окажись рядом со старушкой такая же говорливая соседка, отвела бы, сердобольная, душу с ней в неспешном дорожном разговоре, выслушала б сочувственные вздохи, действующие на сердце целебней валерьяны, и, умиротворенная беседой, задремала б под стукоток колес. Но возле старушки близоруко клонилась над книгой плечистая студентка. Золотистый пушок курчавился на матовом изгибе ее шеи. Защитного цвета штормовка пестрела эмблемами и адресами экзотических мест. Не стоило труда увидеть, что девушка читает стихи. Но чьи — я так и не угадал, хоть очень хотелось узнать о соседке чуть больше того, что намалевано на штормовке.
Только щекастый мальчонка в алом, с белыми отворотами костюмчике, прижавшись к женщине, таращился на словоохотливую попутчицу нашу.
— …Конечно, молодым-то разве понять одиночество. И вокруг пусто, и впереди ничего не светит, а идти-то надо. Так ведь?.. Так, так… Про себя не скажу, что одинока. Пятерых вырастила: трое своих да двое от сестры осталось. Теперь вот езжу, внучат няньчу. Тоже говорят: чего тебе, бабка, дома не сидится? Своих вырастила — и сиди, отдыхай. А не привыкла так — отдыхать-то. Кому внучата в обузу, а мне в радость…
Я ехал навестить всерьез захворавших родителей, и думы о том, согласятся ли они переехать жить в нашу семью, странным образом вплетались в то, о чем говорила старушка.
Двое пожилых неулыбчивых контролеров прошлись по вагону под хрусткий перещелк компостеров. Остался после них лишь горьковато-мятный тающий запах нюхательного табака.
— Кушать хочешь? — оторвавшись от окна, спросила сынишку женщина.
Тотчас явились на белый свет пакет сливок, румяный, обсыпанный маком бублик. С аппетитом куснув его, малый оглядел нас: все ли видят, как вкусно он ест; почесал колено, да так неловко, что бублик плюхнулся на пол. Женщина дождалась, пока сын, повалтузив поднятый бублик рукавом, с оглядкой поднес его к лицу, и брезгливо внушила:
— Опять заразу всякую с пола в рот тащишь!
Бублик вылетел в открытое окно, и, будто по щучьему велению, на смену ему выскочил из сумки такой же румяный, с духовитым запахом пекарни. Словно б и не было того, первого. Только бабуся крякнула удивленно да мужчина с интересом глянул на простоватое, подвижное в хлопотах лицо женщины.
Мальчонка занялся едой, причмокивая и прищелкивая языком. А старушка, поправив кошелку, из которой торчала сизая куриная лапа, продолжила вязать вслух свои мысли:
— Дочку-то в больницу поклали, а зять шоферит. Дети без глаза. Хорошо, бабка еще не шибко старая, безотказная… Вот были б у него сыны да дочки, — кивнула старушка головой вдоль опустевшего прохода, — тоже поехал бы к ним, неуж стал бы по вагонам побираться? Человек непьющий, порядочный…
— Краснобай он порядочный! — с издевкой откликнулся наконец мужчина. — Массовик-затейник!
— Ну и что? Ну и что? — заторопилась старушка. — Красно говорит, от сердца, людям нравится. Нужда еще и не так говорить заставит. Это вот вы, прижимистые, и на слово скупитесь, а он не из тех.
— А-а, отстань! — досадливо отмахнулся мужчина, развернулся всем корпусом к проходу, наверняка пожалев, что дал повод снова втянуть себя в разговор. Усталое лицо словно б набрякло броней. Однако уколотое самолюбие не дало ему отмолчаться. — Не пьет, не курит! И нам не советует. Видали мы таких ангелов. А куда деньги девает? Ну-ка, из нашего вагона он сколько унес: не меньше рубля. А здесь шестнадцать вагонов.
— Да, академик столько за час не получает, — согласился я.
— Ловкач-одиночка…
— Вот именно! — неожиданно вошла в разговор мамаша краснощекого карапуза. — Поразвелось этих ловкачей… Никогда жадной не была, с детства не приучена, а вот случилось недавно, днем… Открыла дверь на звонок — заходит молодица, чернявая такая, в домашнем халате. Халатик распахнула, а там, под ним — ничегошеньки. Погорели, рассказывает, все как есть сгорело, дотла. Помогите, пожалуйста, одежонкой, что дать не жалко. Может, детское чего есть, так тоже… И голос совсем убитый, и под глазами синё. Господи, как представила себя на ее месте, до того жалко стало, поверите, готова была последнее с себя отдать. Наворотила ей всякого добра целый узел, едва с ним в двери пролезла. Сами знаете, как бывает: вовсе негодное белье — на тряпки, а что поновей — и выбрасывать жалко, и носить не носишь. Из одного выросли, другое не модно. А тут как раз и она. Не рвань отдала, себя упрекнуть не могу. Даже настроение, помню, поднялось — вот как хорошо, что все сберегла, — и человека выручила, и полки освободила… И что ж вы думаете — слышу, бабы галдят под окнами. Выглянула — мать моя, мамочка! — жаром так и обдало. Развешано бельишко мое по кустам в палисаднике. Стыдоба-то какая! Ой-ой! Не все, конечно, висит. Что покраше, с собой забрала, стервоза, а что не понравилось — на тебе, по кустам! Не в уголок куда-нибудь схоронила, не в мусорный ящик выбросила — всем на погляд, мне на позорище. И подумать только, за что?
Я спросил, неужто не произошло в квартире ничего, что могло бы оскорбить или обидеть ту чернявую? Столь откровенно расплатиться издевкой за добро — надо ж чем-то и зарядиться на это.
— Все «спасибо» твердила, пока не ушла, — дрогнувшим голосом сказала женщина. И не добавила к тому ни слова.
Наверное, она была права, не желая ворошить ту историю. Мало ль на свете психических аномалий. Но что-то скользкое было в простоте того объяснения. Я попытался представить, что случилась эта история не
