Валерий Брумель - Не измени себе
— Юрасов Аркадий. В результате выстрела соседа образовалась сильная деформация левого плеча с несколькими переломами. До нас лечился восемь лет, перенес шесть операций. Здесь находится три с половиной месяца. После наложения аппарата функция плеча была восстановлена.
Калинников произнес:
— Посмотрите, интересно…
Он передал врачам фотографию, те смотрели, передавали дальше.
Фотография дошла до меня, я увидел: левое плечо этого пациента до лечения в клинике Калинникова походило на гофрированную трубку от пылесоса.
А теперь видите, какой бодряк!
Бывший больной улыбнулся еще шире. Рука у него действительно была абсолютно прямой, только вся в шрамах — от семи перенесенных операций.
Я спросил:
— А поднять он ее может?
Мужчина гаркнул:
— Так точно, товарищ проверяющий! — И, как на зарядке, воздел ее кверху.
Все захохотали. Я тотчас взял на себя роль проверяющего, строго произнес:
— А вперед?
Он вытянул руку так же стремительно.
Я спросил:
— Довольны?
— Абсолютно! — отчеканил бывший больной.
Калинников был доволен не меньше. Улыбаясь и подыгрывая мне, он сказал:
— А во сколько такой бодряк государству обошелся, знаете? — И добавил: — Товарищ проверяющий?
Пациент тотчас выпалил:
— Тыщ сто будет, Степан Ильич!
— Ну это вью, пожалуй, загнули, — не согласился Калинников.
Аркадий Юрасов пояснил:
— Так я ж еще в старых деньгах!
Врачи снова покатились со смеху. Калинников переждал хохот, поинтересовался:
— Вы какую зарплату получали?
Бывший больной ответил:
— Двести пятьдесят рублей.
Шеф уточнил:
— И, значит, пока вы восемь лет лечились, по инвалидности вам платили. Так?
— А как же! — улыбнулся бодряк. — Как-никак в Советской стране живем!
Калинников предложил:
— Давайте подсчитаем. Сорок процентов — сто рублей. Умножим на восемь лет да еще на двенадцать месяцев. Плюс медикаменты, инвентарь, зарплата врачей, медсестер, поделенные на каждого больного. — Он на несколько секунд опустил веки. — Стоимость обучения нового квалифицированного рабочего на ваше место, стоимость аппарата, питания… — Калинников открыл глаза, подытожил: — Вот, тысяч двадцать с лишним получается! Притом в новых!
Юрасов не согласился:
— Не! Тогда уж больше!
Красик обернулся ко мне, негромко проговорил:
— А у нас он обошелся всего в 1 020 рублей.
— Ну, все! — сказал Калинников пациенту. — Можете быть свободны.
Юрасов громко отчеканил:
— Товарищ профессор. Разрешите вернуться на трудовую вахту?
В тон ему Калинников ответил:
— Разрешаю!
Аркадий Юрасов круто развернулся и, чеканя шаг, двинул к выходу. Опять под всеобщий хохот. Сдерживая смех, Калинников покачал головой, сказал мне:
— Первый, кто меня в профессоры произвел!
Очередной ассистент начал:
— Представляется Кропотова…
— Стоп! — сразу остановил его Калинников. — Вы что, русского языка не понимаете? Я же предупредил: эту Кропотову обсуждать на хирургическом совете нельзя. Вам что, неясно было?
Ассистент недоуменно посмотрел на Полуянова. Тот сказал:
— Но ведь мы ее уже обследовали, Степан Ильич.
Калинников упрямо замотал головой:
— Нет!
Полуянова поддержал Красик:
— Она у нас ничего не просит. Только заключение. Что в этом плохого?
— Нет, — повторил Калинников. И спросил: — Она что? Уже закончила свое лечение в этом… в Челябинске?
Красик спокойно ответил:
— Нет. — И поправил: — В Тамбове. Калинников досадливо спросил:
— Так какое мы имеем право направлять свое заключение в этот Челябинск?
Заместитель по науке рассудительно ответил:
— Но нам никто не может запретить его направить. — И снова повторил: — В Тамбов.
В третий раз Калинников решительно произнес:
— Нет!
Один из врачей, Хрумин, поддержал шефа:
— Степан Ильич абсолютно правильно говорит. Мы не имеем на это морального права. Это неэтично.
— Минутку, минутку! — поднялся Красик. — Вот я, на минутку закрыв глаза, сейчас очень четко представляю себя в роли этой больной из Челябинска.
Калинников поправил:
— Тамбова.
— Ну да, — согласился Красик. — И что же получается? Я, эта больная, лечусь уже третий год, перенесла две операции, толку никакого, я, естественно, начинаю сомневаться: а правильно ли меня лечат? — Красик неожиданно обратился ко мне: — Вам это лучше известно. Скажите, верно я говорю или нет?
Я кивнул ему.
— Дальше, — продолжал он. — Я, эта больная, приезжаю сюда, прошу, чтобы меня обследовали и дали заключение. Мне говорят: лечат вас по вашему месту жительства неправильно, но подобного заключения мы вам дать не можем. Это, видите ли, неэтично! Так какое мне дело, — вдруг впервые повысил он голос, — какое мне дело до всей этой вашей псевдоэтики?! Зачем я сюда приехал?
— Приехала, — уточнил Калинников.
— Да, приехала, — поправил Красик. — Чтобы меня по-прежнему калечили?
Калинников посоветовал:
— А теперь так же, на минуточку закрыв глаза, представьте себя травматологом из этого… — Он обернулся к ассистенту: — Откуда она на самом деле?
Тот спокойно ответил:
— Из Караганды.
— Да, вот оттуда! — сказал Калинников.
Заместитель по науке сразу согласился:
— Пожалуйста! — И закрыл глаза.
Шеф поинтересовался:
— И что?
Не открывая глаз, Красик ответил:
— Пока ничего такого не вижу!
Хирурги дружно захохотали. Я тоже. Эти люди имели дело с очень тяжелыми больными, но рабочая атмосфера у них была очень доброжелательной. Мне это сразу понравилось. Из всех не смеялся только Калинников.
— А должны увидеть, — сказал он Красику, — что после нашего заключения он может обидеться и вообще отказаться лечить эту больную…
На сей раз возразил Полуянов:
— Ну и что? Это, по крайней мере, куда лучше, чем уродовать ее дальше.
— …Или направить ее к нам, — не обратив внимания на его реплику, продолжал Калинников, — где ей придется ждать несколько лет. Вы меня поняли?
Он выжидающе посмотрел на Красика и Полуянов а.
Хрумин вновь произнес:
— Степан Ильич абсолютно прав! Мы напишем, что этой больной рекомендуется наш компрессионно-дистракционный метод, а травматолог о нем, может, и понятия не имеет!
Калинников косо взглянул на него и добавил:
— Потом мы не Москва, чтобы давать указания, а небольшой периферийный город.
— А что я вам все время говорю! — сразу подхватил Красик. — Институт надо строить в Москве, а не здесь. Говорю или не говорю?
Шеф недовольно согласился:
— Ну говорите.
— Да, говорю! — подтвердил заместитель. — А вы все равно не слушаете! Поэтому мы всегда будем наталкиваться на нашу периферийность!
Калинников раздраженно ответил:
— В Москве мы только тем и будем заниматься, что постоянно улаживать чересчур сложное отношение столичных травматологов к нашему методу. Вам ясно?
Красик откликнулся:
— Почти. Но что все-таки с этой Кропотовой, Степан Ильич?
— Ничего! — резко отозвался шеф. — Пусть войдет! Но запомните: в первый и последний раз!
Тот улыбнулся и заверил:
— В самый последний. Это уж точно!
Ассистент направился за больной.
Калинников остановил его:
— Погодите!
Доктор повернулся ко мне:
— Извините, женщине предстоит раздеться, а вы все-таки не врач. Потом, вам пора отдыхать.
Я послушно покинул кабинет.
Вернувшись в палату, я лег на койку, поудобней пристроил больную ногу, закрыл глаза. Передо мной, как в немом кино, заново прошла череда тех больных, которых я увидел на хирургическом совете. Подумалось:
«Зачем ученым отыскивать антимиры где-то, когда они у нас под боком: душевнобольные, пьяные, преступные, тюремные… Я, например, уже давно попал в антимир калек. Выберусь ли я из него когда-нибудь? Но этот человек, Калинников, в каком мире живет он? Наверное, сразу в двух. Своей жизнью в страданиями других. А я? Я всегда только самим собой. Как в прошлом мире, так и в этом».
Потом я спросил себя:
«Неужели можно любить людей так, как этот врач? Безответно. Если честно, то даже жену и ребенка я любил только тогда, когда было хорошо мне. Людей я научился только побеждать. Видимо, поэтому я ощущаю себя таким маленьким в сравнении с этим человеком».
Странно, но от этой мысли мне вдруг стало легче. Я словно освободил от чего-то душу.
На другой день я попросил Калинникова разрешить мне присутствовать на операции. Надел халат, повязал до глаз марлевую повязку. Присев на край подоконника предоперационной, опять стал наблюдать за Калинниковым.
