Валерий Брумель - Не измени себе
— Ой… — тихо донеслось из-за занавески. Ой… Ой, больно… Ой, мне больно…
Калинников улыбнулся:
— Проснулась спящая красавица… Он повысил голос: — Ничего, ничего! Зато посмотри, какие у тебя ноги теперь ровные!
Девочка продолжала стонать:
— Ой… Ой, зачем вы меня разбудили? Ой, мне больно… Ой, больно…
— Будешь стонать, — нарочито строго произнес доктор, — все обратно сделаю!
Она сразу затихла.
— Ага! — сказал он. — Значит, не так уж и больно, раз все слышишь?
— Ой… — снова всхлипнула девочка. — Ой, мне правда больно… Ой, а кто это говорит?
Калинников отдернул за навеску:
— А ты посмотри, посмотри!
— Ой, Степан Ильич… — обрадовалась она. — Это вы? Ой, зачем вы меня разбудили?
Он широко улыбнулся:
— Чтоб ты на ногу свою посмотрела! Не нога теперь, а красавица! Приподнимите ее немного.
Анестезиологи подняли девочку за плечи, она тотчас отыскала глазами свои ноги, затем очень осторожно пошевелила пальцами ступней.
— Ой, — сказала она. — Это правда, Степан Ильич? Неужели это правда, Степан Ильич? Вы скажите, я только вам верю.
Калинников ответил:
— Правда, правда. Правдивей не бывает!
И пошел из операционной.
Глядя на свои ровные ноги, девочка беззвучно заплакала.
С каждым днем я все больше восхищался Калинниковым. Однажды у меня мелькнуло:
«А ведь он меня уже наполовину вылечил! Хотя бы тем, что я к нему привязался. Со мной такого еще никогда не случалось».
Ученики уважали Калинникова, преклонялись перед своим шефом, по это не мешало им «показывать зубы», когда того требовали те или иные обстоятельства. Их любовь к нему была не слепа.
Однажды, когда я сидел в кабинете Калинникова, к нему пришли Полуянов, Красик, еще несколько молодых хирургов. Все были возмущены какой-то статьей, каким-то изобретением, которое будто бы являлось плагиатом аппарата Калинникова. Единственное, что я разобрал из их шумного разговора, — это фамилию автора: Зайцев. Ученики упрекали своего шефа в том, что подобные вещи происходят уже не впервые, и если раньше воровали по мелочам, то теперь не стесняются брать я по-крупному! Калинников оправдывался тем, что в чужой подлости никто не может быть виновен. С ним не соглашались, говорили, что подобное случается лишь по той причине, что он до сих пор не написал большой капитальной монографии. И если ее не будет, весь многолетний труд их филиала просто растащат оборотистые дельцы. Ему уже не раз предлагали взять творческий отпуск и засесть за монографию, а он все отказывается, мотивируя тем, что у него много больных. И вот результат его упрямства — эта статья Зайцева! Калинникову надоел этот базар, он сильно стукнул ладонью по столу, в кабинете сразу повисла тишина.
— Упрямство мое ни при чем! — досадливо сказал он. — У нас действительно много больных и много дел!
Глядя шефу в глаза, Полуянов иронично подтвердил:
— Точно! И в том числе тех, которые должны делать за вас другие!
Калинников хмуро отозвался:
— Например?
Окруженный со всех сторон подступившими учениками, он что-то нервно принялся вычерчивать на бумаге.
— Примеров много. Вот! — Полуянов указал на Красика. — Вы, Например, почти полностью подменяете работу зама по научной части!
Красик согласно кивнул.
Шеф попросил:
— Конкретней. В чем?
По всему было заметно, что этот разговор ему неприятен. Красик усмехнулся:
— Да во всем! Вы даже мою переписку с другими институтами перепроверяете!
Калинников дернул плечами:
— Ну и что же? Все письма должны составляться грамотно.
Заместитель обиженно отозвался:
— До вас я их написал целую тысячу. И полагаю, что моих знаний для составления писем вполне хватает. А вы хотите, чтобы все было только по-вашему!
Калинников промолчал.
Полуянов добавил:
— Или буквально из-за какой-нибудь чепухи вы вместо завхоза можете полчаса отчитывать шофера. А пообедать у вас времени нет. На ходу хватаете куски. Не можем же мы вас из ложки кормить!
Шеф буркнул:
— К делу это не относится.
— В общем, так… — Полуянов обернулся к присутствующим. — В приказном порядке, как коммуниста, как руководителя, как, не знаю еще кого, предлагаю вам, Степан Ильич, уйти в длительный творческий отпуск. Иначе мы действительно все прошляпим! Не пойдете в отпуск — мы вас заставим.
Не отрывая глаз от стола, Калинников усмехнулся: мол, давайте, попробуйте заставить.
Красик повернулся к шефу:
— Обижайтесь, нет… Но я, Степан Ильич, солидарен с Полуяновым. Я вас понимаю. Вы столько лет добивались самостоятельного института, на сегодня этот вопрос почти решен, через полгода-год наш филиал должен им стать, и поэтому, естественно, вас волнует каждая мелочь. И все же я не могу полностью одобрить ваши действия. Например, они… — Красик указал на группу молодых хирургов. — Что им делать с теми больными, которые хотят оперироваться только у вас? Не знаете? А я вам честно скажу: прежде всего в этом виноваты вы!
Калинников удивленно поднял глаза.
— Да, да! Вы!.. — указал на него пальцем заместитель. — Тем, что вы все хотите делать сами, вы портите сотрудников! Вы не приучаете их к самостоятельности! Скажу еще больше: не скоро, но постепенно, при подобной манере работать, вы вообще перестанете доверять коллегам! Ему?.. — Профессор показал на одного из молодых врачей. — Почему вы ему не даете оперировать?
Доктор ответил:
— Одну больную он уже чуть не сделал инвалидом.
— Неправда! — твердо возразил Красик. — Он просто не совсем точно составил костные отломки. Потом вы все исправили.
Шеф усмехнулся:
— Вот именно.
— Что «именно»? — возмутился Красик. — Ведь когда-то ему надо было начинать! Вы начинали, разве не делали ошибок? Нет, Степан Ильич, Вы просто понемногу начинаете побаиваться. Вдруг еще неудача? И институт первой категории полетит в тартарары! Так?
Калинников молчал.
— А им, молодым, на это наплевать! Им надо работать! Поэтому они и начинают подумывать об увольнении.
Шеф сразу встрепенулся:
— Кто?
— Сами потом узнаете. Но помните, Степан Ильич: если люди разбегутся, а институт построят, вот тогда вам действительно придется тащить всю эту махину самому.
Красик опустился на стул.
Калинников глядел в стол, ничего не отвечал.
Или эти ваши вечерние больные! — В «атаку» пошел уже кто-то из молодых. Почему вы не можете им отказать?
Доктор возразил:
— Неправда! Я всем отказываю в лечении, но не отказываю в консультации. Это мое право!
Полуянов устало произнес:
— Степан Ильич, возьмите карандаш и подсчитайте, сколько времени вы тратите на эти вечерние консультации. Каждый день с семи до одиннадцати-двенадцати ночи. Да вы только бы за эти часы могли написать две, а то в три монографии. А нам нужна одна. Хотя бы один основательный теоретический труд, а не просто статьи или выводы. Только поэтому на вас нападали и продолжают нападать противники! Это ваше самое уязвимое место! И вместе с вами наше!
Калинников тяжко вздохнул.
Красик напомнил:
— Или эта история с Зайцевым. Была бы монография, он бы не посмел опубликовать статью! Нельзя, Степан Ильич, все делать сразу. Надо выбирать главное и чем-то жертвовать.
Шеф усмехнулся:
— То есть больными?
— Если хотите, то пока да! — сказал Полуянов. — Вы постоянно твердите, что наш метод должен получить повсеместное распространение. И так будет, я верю. Но только после Двух-трех ваших больших печатных трудов. Вы сами прекрасно понимаете, что все хирурги-травматологи к нам на учебу приехать не смогут. Им нужны будут книги. Только в этом случае наше дело сдвинется по-настоящему. А что касается больных, то вы один за год можете вылечить их не больше трехсот. Но сколько за тот же год станет здоровых, когда нашим методом начнут лечить по всему Союзу тысячи врачей?
О чем-то конкретном сотрудники с шефом не договорились. Калинников пообещал, что о творческом отпуске подумает я сообщит в ближайшее время о своем решении. Все ушли, остался один я.
Опершись локтями о край стола, Калинников надолго уставился в одну точку. Глядя на него, я вспомнил пословицу: «Кто больше умеет, с того больше спрос».
Справедливо ли это?
Неожиданно он поднял на меня глаза, устало сказал:
— В отпуск я, конечно, не пойду. А монографию писать надо. Никуда не денешься.
На больную ногу наступать я уже не боялся. Я потерял счет своему «километражу», потому что ходил беспрестанно — утром, днем, а когда не спалось, то ночью. Чтобы не беспокоить спящих, я ходил по коридорам первого этажа. Там располагались только служебные помещения. Все они были наглухо закрыты, лишь из распахнутых дверей приемной Калиникова в темный коридор всегда падала полоса света. Я знал — там сидят так называемые вечерние больные. Доктор их консультирует.
