Валерий Брумель - Не измени себе
На другой день я попросил Калинникова разрешить мне присутствовать на операции. Надел халат, повязал до глаз марлевую повязку. Присев на край подоконника предоперационной, опять стал наблюдать за Калинниковым.
В брюках, колпаке, в какой-то детской распашонке, с большими черными усами, доктор выглядел очень смешно. Неподвижно склонившись над тазом, что стоял на табурете, уперев локти в жестяное дно, он смачивал руки в каком-то растворе. Позади застыла медсестра. Она держала наготове белый стерильный халат. Не оборачиваясь, Калинников вдруг спросил ее:
— Холодильник купили?
Девушка улыбнулась:
— Ага!
— Сколько стоит?
— Двести восемьдесят.
— «Юрюзань»?
— Ага!
Доктор поинтересовался:
— Не вздрагивает?
— Нет, у меня нет.
— А жене вот не повезло.
Калинников выпрямился, протянул к сестре руки, чтобы она надела рукава халата. Она ловко это исполнила, за спиной заботливо завязала тесемочки. Доктор широко растопырил толстые сильные пальцы, давая им высохнуть, некоторое время постоял на месте. В это время девушка нацепила ему на лицо марлю. Калинников согнул руки в локтях, по-прежнему с растопыренными пальцами направился в операционную, Я поковылял следом.
Я сознательно встал в дальнем углу операционной — у меня не было уверенности, что я могу спокойно все увидеть: кровь, оголенные кости. Я посмотрел на стол. Там лежали одни ноги. Голова и грудь девочки (я знал, что это девочка, ей четырнадцать лет и что у нее врожденный вывих тазобедренного сустава) были отгорожены занавеской. За пологом трое анестезиологов молча совершали свое дело. В операционной стояла тишина, слышалось дыхание больной — ровное, спокойное. Она спала. Калинников остановился около стола, некоторое время рассеянно смотрел на ногу девочки. Рядом медсестра держала наготове резиновые перчатки. Без предупреждения доктор быстро, глубоко сунул руки в перчатки, надел их. Из-под марли Калинников высвободил свой крупный нос, как спортсмен, чуть попружинил на носках и вдруг неуловимо переменился. Движения его стали чуть небрежными, но одновременно очень точными и артистичными.
Он спросил:
— Снимок где?
Полуянов ответил:
— Сзади вас.
Полуянов ассистировал и стоял с противоположной стороны стола. У железного столика замерла операционная сестра — она приготовилась подавать инструменты, марлю, вату…
Калинников коротко взглянул на рентгеновский снимок, который висел позади него на прищепке, затем на бедро девочки, опять на снимок и, присев на круглый железный стул, сказал:
— Поехали.
Операционная сестра сразу подала ему скальпель, я поднял глаза к потолку. Через секунду до меня донеслось:
— Ты тяни, но не так же! Промакнуть!
Я вновь посмотрел на стол. Операционная сестра вставила в длинные ножницы кусок ваты в марле, подала Калинникову. Он сунул ее куда-то вглубь, вернул обратно. Вата была красной. Операционная сестра разжала ножницы, сбросила ее в таз, тут же вставила свежую.
Доктор опять произнес:
— Промокнуть! Молодец! Это молодец! — вдруг за что-то похвалил он Полуянова. — Все-таки иногда кое-что соображаешь!
Нависшие над марлей глаза Калинникова подобрели.
Я снова поймал себя на том же ощущении, что и во время своей операции: Калинников какой-то домашний и словно сидит сейчас не на железном стуле, а в собственной квартире на диване.
Калинников приказал:
— Долото!
Сестра тотчас его протянула.
Он замотал головой:
— Не это, черное.
— Черное не принесли. — Сестра держала светлое.
— Принесли, не принесли, — проворчал Калинников. — Вот всегда так. — Взяв светлое, он опять оглянулся на снимок — Молоток-то хоть есть? — Доктор вновь коротко бросил: — Промокнуть!
Операционная сестра сразу подала ему ножницы с ватой. Вернув ей красный тампон, Калинников сказал Полуянову:
— Пошире, пошире… И не наваливайтесь, как медведь! — Он быстро сунул долото внутрь ноги (вероятно, в разрез) и, буквально выхватив у Помощницы молоток, стал сильно, коротко ударить по долоту. — Опа! Она! Она! — с каждым ударом вскрикивал Калинников. — Фух! Надо же какая крепкая! Где все-таки черное долото?
Операционная сестра молчала.
— Промокнуть!
Протянула вату.
— Так, ладно! — Он вернул помощнице ножницы, в третий раз обернулся на рентгеновский снимок. Затем сам протянул руку к инструментам, взял молоток потяжелее. Секунду подумав, доктор спокойно тюкнул им два раза, удовлетворенно сообщил: — Порядок.
Как я догадывался, девочке разрубили бедренную кость.
Неожиданно он позвал меня:
— Вот, идите сюда! Посмотрите, какую мы дырочку маленькую делаем.
Я не решился подойти к столу, из своего угла смущенно попросил его:
— Я потом… Можно?
А, ну да, ну да, — понимающе улыбнулся доктор. Полуянову сказал: Приводи теперь.
Тот стал осторожно соединять больную ногу со здоровой.
Доктор что-то увидел.
— Стоп! давай вниз! — Калинников поднялся, вместе с учеником стал давить на бедро девочки. — Давай, давай… — заговорил он. — Эха! Еще, еще… Эха! Погоди, надо поправить, а то она у нас упадет.
Полуянов двумя руками подтянул больную на середину стола. Осмелев, я наконец рискнул приблизиться. Операционная сестра строго произнесла:
— Вы мне с этой стороны не ходите!
Я обошел ее на своих костылях, заглянул за занавеску. Девочка была бледна, но дышала по-прежнему ровно, будто с ней ничего не происходило.
Калинников и Полуянов продолжали возиться с ногой.
Шеф кряхтел:
— Так, так, так… Еще чуть-чуть…
— Опа! — выдохнул Полуянов.
— Ничего не «опа»! — недовольно отозвался Калинников. Оба сильно вспотели. Все равно сейчас она у нас, родимая, встанет. Никуда не денется… Опа! Опять, черт, нет! Все, — вдруг очень спокойно произнес он. — Готовьте аппарат. Я пока зашью.
Аппарат на бедре устанавливали примерно час. Девочке пронзили кость спицами, скрепили их кольцами и стержнями.
Наконец Калинников спустился на стул, чуть ли не театрально сложил на груди руки, придирчиво поглядел ва свою работу. Потом сказал:
— Еще одну спицу надо!
Полуянов произнес:
— Как же? Уже все… Поставили!
Шеф нахмурился:
— Ничего не все. Угольничек сейчас приспособим. Есть угольничек?
Сестра виновато отозвалась:
— Нет… Принесу.
— Вот, пожалуйста! — пожаловался мне Калинников. — Опять принесу.
Я уже пообвыкся, стоял рядом с ним.
— Я вам дырочку хотел показать. Теперь только шов. Видите, какой маленький?
Я кивнул головой. Калинников добавил:
— А при таких операциях все бедро вот так — треугольником разрезают. Чтобы видеть, где кость перерубить.
Я удивился:
— А вы как же?
Он довольно похвастался:
— А так. Наловчился! Потом снимок есть, анатомию знаю. Косметично очень, правда?
Я улыбнулся. Мои страхи окончательно рассеялись. Этот удивительный человек только что подправил саму природу. Она родила девочку уродом, а он сделал ее нормальной. Ведь если вдуматься, произошло чудо! А Калинников совершил его так естественно, основательно и просто, как будто смастерил табуретку.
Операционная сестра принесла угольник.
— Ну не этот же!
Она направилась обратно.
Калинников остановил ее:
— Ладно! Пока будете туда-сюда ходить, лучше сам все сделаю.
Он подошел к столику с инструментами, сдвинул их, положил железку на край, сильными, ударами молотка чуть подогнул ее. Примерив угольник к аппарату, доктор вновь отошел, застучал по нему еще сильнее. Подняв на меня глаза, он улыбнулся:
— Недаром же меня слесарем называли! Верно? Угольник наконец подошел. Калинников сказал Полуянову:
— Давай спицу.
Тот приподнял над девочкой дрель, шеф наставил острие вставленной в нее спицы на определенное место ноги, нажал под столом педаль. Она легко прошила бедро, показалась с другой стороны. Калинников обломал лишний кусок кусачками, скрепил спицу железным угольником с аппаратом, закрутил гайками.
Анестезиолог спросила:
— Будить можно?
— Давайте, давайте, — согласился Калинников.
Он двумя руками пошевелил аппарат на ноге девочки.
Я поинтересовался:
— Монолит?
Он сразу засмеялся:
— Точно! Смотрите, запомнили! — И попросил Полуянова: — давай опять ноги проверим.
Шеф и ученик свели ноги больной вместе.
Калинников воскликнул:
— Ага! Теперь даже на сантиметр длиннее здоровой! Ну это ничего, это даже совсем неплохо. Стопчется, когда наступать начнет! — Он повернул голову набок и как бы полюбовался конструкцией.
— Ой… — тихо донеслось из-за занавески. Ой… Ой, больно… Ой, мне больно…
