Валерий Брумель - Не измени себе
«Ну вот, — подумал я о Калинникове. — Поэкспериментировали получили результат!»
Подумал так в первый и последний раз.
На поверку у меня оказалась обыкновенная простуда.
Три дня спустя все вернулось в норму.
Во мне по-прежнему сидел спортсмен, я сразу составил план «хождений» ежедневно прибавлять по тридцать метров.
Через полмесяца я уже шагал не только по коридору, но и вокруг всей больницы. Соответственно этому расширилась сфера моих представлений о клинике Калинникова.
Она производила впечатление некой странной планеты, на которой живут люди с железными ногами и рукам. Именно живут! Прежде всего все ходили. Больные часто смеялись и шутили. Наконец, играли помимо домино, шашек, шахмат, сражались в волейбол! Если бы не аппараты на ногах и руках, никто бы не поверил, что многие из них страдали тяжелейшими недугами по пять, восемь, десять, а иногда и по двадцать лет! Притом, как правило, все они перенесли по нескольку бесполезных операций. Что в сравнении с муками этих людей составляли мои три года? Я подумал:
«Да я просто счастливчик».
Неожиданно мне стали сниться такие сны. Будто бы я куда-то быстро иду или бегу. И от этого на душе удивительно хорошо. И вдруг вспоминаю, что у меня же сломана нога! Я с ужасом застываю на месте и… просыпаюсь.
Калинников объяснил: подобные сны первый предвестник намечающегося сращения костей.
Снимок это показал тоже.
Горком ВЛКСМ взял с меня обязательство: побывать на некоторых заводах, в совхозах, побеседовать с корреспондентами городской газеты. Через месяц (когда, наступая на обе ноги, я мог пройти уже более километра) это стало возможным. Приезжая куда-нибудь на завод, я начинал с рассказов о спорте, а заканчивал — о методе доктора Калинникова. Я по-настоящему увлекся этим человеком.
Один из местных журналистов посоветовал мне написать о докторе статью «Глазами больного».
Я подумал: «А почему бы нет?»
Однако писать я никогда не пробовал, а потому не представлял, с чего начать. И вдруг меня осенила мысль: не глазами больного, а устами самих больных и сотрудников Калинникова.
На помощь пришел портативный магнитофон. Зарядив его кассетой, я отправился сразу к заместителю по научной части, профессору Красику. Маленький, лысоватый, он мне чем-то неуловимо напоминал веселого Швейка. Я знал, что сюда он прибыл из Свердловска, и поэтому, объяснив ему цель своего посещения и получив согласие на магнитофонную запись, начал именно с этого вопроса:
— Что вас побудило оставить Свердловск?
Красик улыбнулся мягкой улыбкой, чуть задумался. Наконец произнес:
— Действительно… Знакомые, друзья нередко спрашивают: «Почему ты, доктор наук, оставил в большом городе кафедру, потерял возможность иметь свою школу, учеников, диссертантов, быть автором, а не соавтором статей и приехал сюда?» Вы это хотите узнать?
Я согласно кивнул. Он вскинул голову, легко стукнул ребром ладони по краю стола, внимательно посмотрел на меня:
— Меня привлекло явление: Калинников! Институт первой категории, который через полгода-год создадут вдалеке от столицы, организуют ради одного человека! Меня это просто потрясло. Если сейчас взять и оценить заслуги всех академиков от медицины, то, откровенно говоря, никого нельзя сравнить с Калинниковым. Ни один из академиков не создал ни одного института, даже третьей категории. А он одним махом «встряхнул» всю травматологию! Создано новое направление! И не только в ней — в биологии! — Красик замолчал, уставился перед собой в какую-то невидимую точку, тихо добавил: — Заслуги Калинникова трудно оценить в настоящий момент. Я полагаю, что в полной мере это произойдет только несколько лет спустя.
Я поинтересовался:
— С какого времени вы работаете в его клинике?
Он ответил:
— Пока мало. Полгода.
Я попросил:
— Может, вы что-то расскажете о докторе Калинникове как о человеке?
— Ну… — Красик опять улыбнулся. — Многое, конечно, можно. Но прежде всего Калинникова нельзя отрывать от дела. Самая первая его черта — предельная работоспособность. Может трудиться сутками, но всегда бодр и собран. При этом обладает изумительной памятью: помнит не только всех пациентов, побывавших у него, скажем, пять лет назад, но, самое главное, процесс их излечения. Потом у него сильные нервы. Поэтому он так вынослив, настойчив и целеустремлен. Дар механического, биомеханического мышления, на мой взгляд, природа дала Калинникову так же естественно, как обычное для всех умение ходить, разговаривать. С врачами подобное случается редко, больше это присуще инженеру. — Красик задумался. — Ну что еще… Удивляет еще его быстрая восстанавливаемость. Например, делает две-три операции подряд. Я вижу — он утомился, не так энергичен. Но за то время, пока Калинников переодевается, идет в свой кабинет и садится за стол, у него усталость проходит. Создается впечатление, что он только-только пришел на работу. — Красик удивленно развел руками. — Лично я не понимаю, как это происходит — такой моментальный и полный отдых!
— А еще что-нибудь?
— Разве этого мало? Но главное, пожалуй, вот что… Бывают крупные ученые, но не врачи, понимаете, не практики. А он и тот и другой. Калинников любит своих больных. Очень! Притом, не сюсюкая с ними, а по-настоящему — дает им реальную помощь.
Я задал еще вопрос:
— Какой его основной недостаток?
— Все хочет делать сам… Да, именно этот. Будь то строительство, подбор кадров, руководство филиалом, операции, работа с сотрудниками над их диссертациями, борьба с «научной оппозицией» — вплоть до того, как и где лучше проложить канализационные трубы. А главное его дело — монография. Труд, в котором бы он детально, поэтапно обосновал свой метод. К сожалению, времени у него на это пока не хватает. И если говорить правду, то без Калинникова действительно никто из нас не смог бы добиться такого благоприятного течения дел, какое происходит в настоящее время! И еще одно обстоятельство: он всех мерит «на свой аршин». Как к самому себе, Калинников предъявляет к сотрудникам неимоверно высокие требования. Иногда он не отдает отчета, что способности, возможности его коллег несколько иные.
Больного Краева я встретил перед входом в клинику. Шагая с двумя аппаратами на ногах, он возвращался из магазина. Без костылей, без палочки. Я представился, завел с ним беседу, поинтересовался, что с ним случилось. Краев, коренастый, мужиковатый, оказался человеком общительным, очень спокойно мне ответил:
— Да ничего особенного. Работал в шахте подрывником. Взрывом перебило обе ноги.
Я поближе поднес к нему микрофон:
— А где лечились?
— В своей районной больнице.
— И какие результаты?
— Да никаких, — Краев махнул рукой. — Одна маета там.
— Ясно… А что было после районной больницы?
— Положили в городскую. Там еще два года.
— И что потом?
— Потом в областную — там пять лет!
— А толку?
Больной кисло улыбнулся:
— Никакого…
— У Калинникова вы сколько?
— Семь месяцев. И видите?.. — Краев указал на свои ноги. — Срослось, на двух аппаратах хожу! Знать бы об этом враче раньше, а то ведь девять лет коту под хвост отдал! Зря только мучился.
— Ну спасибо, — попрощался я с ним.
Один из первых учеников Калинникова, Полуянов, высокий блондин с умными голубыми глазами, начал рассказ со своей биографии:
— Закончил Саратовский мединститут, в Сургану направили по распределению. Сначала хотел работать внутриполостным хирургом, потом случайно попал к Калинникову и, что называется, прилип. Вот уже около пятнадцати лет здесь.
— Скажите, чем объяснить такое долгое и упорное нежелание некоторых ведущих травматологов взять на вооружение метод Калинникова?
Он чуть усмехнулся.
— Во-первых, для этого им сразу же надо признать себя не такими уж и ведущими. Сами понимаете, это непросто. Во-вторых, аппарат требует от хирурга инженерного мышления. То есть чтобы им овладеть в совершенстве, надо чему-то подучиться. А кому это охота делать в преклонном возрасте? В-третьих, у нас до сих пор всякое изобретение непременно должно созреть.
Я удивился:
— Не понял.
Полуянов широко улыбнулся:
— На эту тему есть анекдот. Ученый доказывал чиновнику необходимость внедрения своего изобретения на протяжении ряда лет. Наконец добрался до самых верхов, оттуда чиновнику позвонили: «Внедрить!»
Он ответил: «Есть! Будет сделано!»
Ученый хлопнул себя по лбу: «Ну в балда же я! Столько лет я доказывал вам пользу своего открытия, а все так просто решилось по телефону».
Чиновник сказал: «Э, дорогой! Ошибаешься. Всякий телефонный звонок обязательно должен созреть!»
К Огромному сожалению, подобное «созревание» многими нашими учеными воспринимается как норма.
